Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
Попробуй взобраться наверх! Попробуй чего-нибудь достигнуть! Стоит только взяться руками за самую нижнюю перекладину лестницы, сейчас же тебе наступают на пальцы, топчут их и давят, и приходится отступить.
Марианна прислушалась к голосу маленького капрала, бесстрастным тоном переводившего слова Памелы. Даже этот толстый! Чужая гнусавая речь. Это ее судьбу они решают на своем языке.
Хорошо же. Раз они против нее, так и она против них. Против всех их, кроме разве Кларри, который был всегда добр к ней и закрывал глаза на то, чего не хотел видеть.
А больше всего ей теперь хотелось погубить человека, который ее предал, который еще сегодня доказывал ей свою любовь, сжимая ее в своих крепких объятиях и целуя своими твердыми губами; который выманил ее тайну, посмеялся над ней и, глумясь, рассказал все Памеле — женщине, имеющей и дом, и платья, и еду, и все то, ради чего другим приходится лезть из кожи.
— Фрейлейн Зекендорф, — мягко обратился к ней Иетс, — желаете что-нибудь сказать?
Он думал, что она попытается отрицать сказанное Памелой. Тогда ему понадобилось бы пятнадцать-двадцать минут, чтобы сломить ее упорство с помощью перекрестного допроса.
Но Марианна сказала:
— Это все правда. Арестовали меня в Мюнхене за карманную кражу. Профессору Зекендорфу я не родня. Случайно у нас с ним одна фамилия, Зекендорфов в Германии много. Про мюнхенских студентов я прочитала в газете и решила воспользоваться этим, чтобы устроиться на службу. Про ледяную ванну я слыхала в Бухенвальде. Меня туда перевели, когда я отсидела свой срок в тюрьме. Что вы еще хотите знать?
— Этого достаточно, — сказал Иетс.
У него слегка горели щеки, и он себя спрашивал: «Что же дальше? Куда это нас поведет?»
Уиллоуби по тону Марианны угадал, что она в чем-то призналась, и взволнованно требовал от Абрамеску перевода.
Абрамеску сказал:
— Когда у человека столько обязанностей, сэр, ему приходится рассчитывать свое время. Прежде всего — расшифровка стенограммы. Потом уже — перевод.
— Так торопитесь же, черт вас подери! — заревел Уиллоуби.
Иетс вступился:
— Он делает, что может, сэр.
Марианна приняла решение. Она возьмет тот самый кинжал, который в нее вонзила Памела, и возвратит удар, да еще повернет кинжал в ране. Она лишилась всего, пусть, но и Памеле не наслаждаться плодами своей победы.
— Я еще не все сказала, — заявила Марианна.
— Что? — переспросил Иетс. — Одну минутку. Абрамеску, записывайте! Так, Марианна, мы вас слушаем, выкладывайте все начистоту.
Марианна сказала:
— Вы решили, что вы уже все знаете и со мной покончено. Что ж, может быть! Я — дрянь, вот я и действовала по-своему, по-дрянному. Но, может, вы, американцы, только с маленьких людей взыскиваете? Похоже на то — вот ведь Ринтеленов вы не тронули! А все знают, что они были нацистами!
Иетс решил, что она просто сводит счеты с Памелой и Ринтеленами. В сущности, со своей точки зрения она права — почему она должна попасться на крючок и угодить на сковородку, а более крупная рыба невредимой уходит в воду? Но ему не хотелось, чтобы личный поклеп ослабил эффект ее признания.
— Пожалуйста, без встречных обвинений, Марианна. Это вам все равно не поможет. Кроме того, к вашему сведению: Ринтелены не состояли в нацистской партии. Очень жаль, но не состояли.
— Вот как! А милый зятек? Почему это он целыми днями сидит один у себя в комнате и никто туда не смеет войти? Я говорю про майора Дейна.
Карандаш Абрамеску круто остановился на бумаге.
— Майор Дейн? — воскликнул Иетс. — В замке Ринтелен?
— Да, муж Памелы! — Марианна с особым смаком презрительно отчеканила звание, которое присвоил себе ее любовник. — А может быть, он ей не муж? Судя по тому, как он себя вел со мной…
Памела мешком опустилась на стул, который Иетс едва успел ей подставить. Что она наделала! Боже, что она наделала! Желая подвести под наказание соперницу, она в то же время подвела возлюбленного!
Иетс уже не отставал от Памелы:
— Ваш муж, майор Дейн, умер!
— В чем дело? — спрашивал всех Уиллоуби. — Что тут происходит? О чем вы говорите?
На него никто не обращал внимания. Пухлое лицо Памелы посерело. Она поднесла руки к вискам и начала судорожно всхлипывать.
— Воды! — скомандовал Иетс.
Абрамеску вмиг принес полный стакан воды. Иетс плеснул Памеле в лицо; вода потекла по ее щекам, плечам, за ворот блузки.
— Майор Дейн сдался, когда мы перешли Рейн. Он покончил самоубийством. Я сам видел тело.
— Чувствительный был мужчина, — заметил Абрамеску. — Я бы сказал, чересчур чувствительный.
— Памела Ринтелен Дейн! — сказал Иетс. — Кто этот человек, живущий в вашем доме под именем вашего мужа?
— Я не знаю, — жалобно ответила Памела.
— То есть как это вы не знаете? — в первый раз за весь вечер Иетс повысил голос. — Вы живете с человеком под одной крышей, едите за одним столом, спите в одной постели — и вы не знаете, кто он такой? — Он перешел на английский язык. — Подполковник Уиллоуби, вы бывали в замке Ринтелен! Можете вы описать внешность человека, которого называют майором Дейном?
Уиллоуби спросил хриплым голосом:
— А что случилось?
— Случилось то, что это вовсе не майор Дейн. Настоящий майор Дейн похоронен в Люксембурге. Скажите, сэр, вам не приходит на ум, кто бы это мог быть?
Уиллоуби почувствовал, что холодеет.
— Но это и есть Дейн! Он больной, инвалид! — растерянно забормотал он.
— Как он выглядит? — настаивал Иетс.
— Худой, высокий, обтянутые скулы…
Памела перебила его:
— Даю вам честное слово, что я не знаю, кто он. Он явился в один прекрасный день и сказал, что останется у нас. У него был вид совсем больного человека, и я думаю, что он действительно тогда был болен. Лемлейн сказал, чтобы мы оставили его у себя.
— А Лемлейн знает его?
— Мне кажется, знает…
Упоминание имени Лемлейна привело Уиллоуби в неистовство.
— Черт вас всех дери! — заорал он. — Почему мне не говорят, что здесь такое происходит? Абрамеску! Сейчас же переводите! — Но он не стал дожидаться, пока Абрамеску перелистает назад страницы блокнота. Он продолжал кричать:
— Я тут ни при чем, слышите? — Он вдруг вспомнил о Марианне, которая навлекла на него все эти неприятности. — Ну да, я с ней жил, что же из этого? Она всех обманула, обманула и меня.
Марианна бросилась было к нему, но он грубо оттолкнул ее. — Не подходи ко мне, ты! Fort! Weg![24] — Он использовал те немногие немецкие слова, которым она его научила.
У Марианны сузились зрачки. И этот от нее отступился. Щеки Уиллоуби, которые она столько раз гладила, противно обвисли, под глазами набрякли мешки. С Памелой и ее супругом покончено; что ж, можно округлить счет.
— Fort! Weg! — передразнила она. — Вот что значит: я теперь не нужна стала. Раньше, так только и слышно было, что Liebling да Mädelchen.[25]
— Абрамеску! Иетс! Что она говорит?
Абрамеску писал, торопясь, как только мог. А Иетс не расположен был останавливать поток гневных обличений Марианны.
— Хороши голубчики, готовы растерзать бедную девушку за то, что ей нужна была крыша над головой, платье, чтобы прикрыть свое тело! Но ничего, Кларри, mein Liebling, мне про тебя тоже кое-что известно — ich weiss zu viel.[26]
Уиллоуби поднял руку. Еще минута, и он бы ее ударил.
— Ай-ай-ай! — сказал Иетс. — Офицер и джентльмен!
— Как насчет десяти процентов, которые вы с Люмисом берете с каждого предприятия в Креммене? Я ведь слышала! Я каждое ваше слово слышала тогда, в «Клубе Матадор»! Herr Leutnant! — Она повернулась к Иетсу, и он увидел, что у нее по щекам текут слезы. — Я бедная, одинокая девушка, меня каждый рад обидеть…
— Ладно, ладно, Марианна, — сказал Иетс, — мы вас не дадим в обиду… Абрамеску, вы все записали?
— Так точно, сэр, — сказал Абрамеску. — Обыкновенная походная машинка, если она в исправном состоянии, легко возьмет шесть экземпляров.
— Шесть экземпляров, — повторил Иетс. — Один из них пойдет подполковнику Уиллоуби… Капитан Трой, придется обеих женщин задержать до утра — только не сажайте их в одну камеру. У вас, я полагаю, возражений не будет, подполковник? Или вы еще настаиваете, чтобы фрейлейн Зекендорф находилась под вашей личной охраной?
— Вы болван, Иетс, — сказал Уиллоуби, дрожащими руками раскрывая перед ним свой портсигар. — Вы только и делаете, что наживаете себе врагов…
Иетс взял предложенную сигарету.
Перед тем как уйти из опустевшего кабинета, профессор Зекендорф тронул Иетса за локоть.
— Herr Leutnant, память моих детей…
— Да, да, — сказал Иетс. — Не беспокойтесь, профессор… Об этом мы позаботимся… — Он обнял старика за плечи.
— Благодарю вас, — сказал Зекендорф. — От всей души благодарю.
