Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
— А где он сейчас?
— О, коммен зи хир, фрейлейн! — сказал солдат.
Она подошла поближе. Это был широкоплечий, круглолицый малый; во рту у него виднелся золотой зуб, слабо поблескивавший в мутном свете соседнего уличного фонаря.
— Скажите, где сейчас Herr Oberstleutnant? — она подкупающе улыбнулась солдату.
Кто-то громко, настойчиво застучал в дверь. Уиллоуби вскочил на ноги.
— Что за черт! С ума он сошел, этот официант! Только начни обращаться с фрицами по-человечески, они сейчас же наглеют… — Он отворил дверь. — Трой? Какого дьявола…
Но тут за спиной Троя он увидел Иетса.
— Что вам нужно? Я занят.
— Здесь находится некая Марианна Зекендорф, сэр? — спросил Трой.
Иетс сказал:
— Она здесь. Нам сказал портье. Разрешите войти, сэр.
— Зачем это?
— Чтобы арестовать Марианну Зекендорф, сэр.
— Что?! — На лице Уиллоуби отразилась смесь бешенства с недоумением.
— Будьте добры пропустить нас, сэр.
Трой, без труда заглянув через плечо Уиллоуби, увидел Марианну, вертевшуюся в комнате. Уиллоуби по-прежнему загораживал вход, Трой и Иетс тоже стояли не двигаясь. Кому-то нужно было уступить.
— Входите! — процедил сквозь зубы Уиллоуби. — Но советую вам думать о том, что вы делаете…
Иетс уверенно вошел в номер и принялся рассматривать Марианну.
Уиллоуби задыхался от негодования.
— Что все это значит? — выкрикнул он. — Кто из вас затеял эту комедию?
Марианна улыбнулась сначала Трою, потом Иетсу.
— Добрый вечер, — сказала она. — Как поживаете?
— Мы поживаем прекрасно, — ответил ей Иетс. Затем он обернулся к Уиллоуби. — Простите, что пришлось ворваться к вам в номер, сэр. Мы сейчас заберем эту даму с собой и больше вас беспокоить не будем.
— Я, кажется, вас о чем-то спрашивал, лейтенант!
— Нам приказано арестовать фрейлейн Зекендорф, — сказал Иетс. — Она нужна для дачи показаний.
— В Креммене только два человека имеют право приказывать — генерал Фарриш и я. А я вам приказываю выйти вон!
Иетс спокойно ответил:
— Мы арестуем мисс Зекендорф согласно устному приказу полковника Девитта.
Уиллоуби немного сбавил тон. Что они задумали? Запятнать его имя? Чепуха. Им не на что опереться. Вся затея дутая.
— Ваш полковник Девитт — гость в этом районе. Он не уполномочен издавать приказы!
Иетс улыбнулся про себя. Он подумал, что будь тут Абрамеску, тот бы сразу нашел цитату из устава, которая заставила бы Уиллоуби замолчать. Однако он только сказал, не повышая голоса:
— Не смею с вами спорить, сэр. Но для меня приказы полковника Девитта действительны в любом месте. Если же вам угодно обсудить с ним вопросы соотношения инстанций, я не сомневаюсь, что полковник охотно пойдет навстречу вашему желанию.
Уиллоуби вдруг круто переменил фронт. Его лицо приняло добродушно-дружеское выражение. Он уселся, отодвинул стоявшую на столе посуду, достал сигару, долго постукивал ею о ноготь большого пальца и наконец закурил.
— Ну вот что, Иетс, — сказал он, — объясните мне, в чем тут дело? Что вы хотите от этой девушки? Чем она провинилась?
Но за этими спокойными, неторопливыми фразами скрывались лихорадочно бегущие мысли. Не девушка нужна им, а он, Уиллоуби. Его хотят в чем-то уличить. Но в чем? Комбинация с ринтеленовскими акциями — дело совершенно чистое; и потом, об этом никто не знает, кроме Лемлейна и членов семьи. Может быть, Марианне что-нибудь известно; какая глупость была поселить ее там! Ну хорошо, допустим, она знает. Что ж такого? Он, как глава военной администрации, даже обязан способствовать возвращению имущества его законным владельцам…
— В чем ее обвиняют? Что она сделала? — снова спросил Уиллоуби.
— Нам неизвестно, что она сделала, — сказал Иетс. — Мы именно это и хотим узнать.
— Значит, никаких конкретных улик против нее нет? — Голос Уиллоуби зазвучал чуть построже.
— Она немка. Тут конкретные улики не требуются. Достаточно подозрений.
Это Уиллоуби знал. Но он также знал, что Иетс не заварил бы кашу, основываясь только на поддержке Девитта и каких-то неопределенных подозрениях. Уиллоуби загасил сигару.
— Отлично, лейтенант Иетс, как говорится: ум хорошо, а два лучше. Марианну Зекендорф арестую я. С этой минуты она находится под моей охраной. Я полагаю, полковника Девитта это устроит?
«Обошел, — подумал Иетс, — перехитрил, переплюнул». С минуту он не мог произнести ни слова и только мысленно ежился, чувствуя на себе насмешливый взгляд Уиллоуби. Теперь им с Троем — Трой в это время в замешательстве шаркал ногами по полу — остается только поспешно отступить.
Уиллоуби улыбался, покачивая головой.
— Ум хорошо, а два лучше, вот именно, лейтенант.
Вдруг Иетс тоже улыбнулся:
— Полковник Девитт будет вам очень благодарен за поддержку, сэр. Это значительно облегчает нашу задачу. — И, сразу переменив тон, он скомандовал по-немецки: — Fäulein Seckendorf! Anziehen! Kommen Sie mit![23]
— Что? Что такое вы говорите?
— Сэр, я просил эту даму надеть шляпу и следовать за нами. У меня внизу машина. Мы поедем ко мне в редакцию. Там все приготовлено для ее допроса. Вы, конечно, поедете с нами, сэр? Поскольку формально она теперь под вашей охраной…
— Но позвольте…
— Мы должны сегодня же начать дознание, сэр. Имеются свидетели, которых я не могу задерживать. Так что, с вашего разрешения, kommen Sie, Marianne!
Марианна не посмела ослушаться его команды. Внезапное появление Иетса — первого американца, которому она рассказала свою вымышленную историю, — означало, что все, что она для себя создала, ради чего трудилась, не щадя никаких усилий, повисло на волоске.
Она все время следила за Уиллоуби. Она видела, что сначала он храбро выступил на ее защиту, но почему-то потерпел поражение и сразу выдохся.
Теперь, встревоженный и хмурый, он семенил за Иетсом и его спутником, капитаном. Иетс был с ней крайне галантен, открывал двери, приглашал пройти вперед. Внизу, у конторки портье, он остановился, и она слышала, как он сказал:
— Если спросит полковник Девитт, скажите, что мы в редакции газеты.
Марианне показалось странным: почему в редакции газеты? Потом она вспомнила, что именно там началась ее карьера, и подумала: неужели там она и окончится? Но пока они ехали, страхи ее несколько улеглись. Под ободряющим прикосновением руки Уиллоуби она успела все взвесить и обдумать. Ничего дурного она не сделала, никакого преступления не совершила, а ее маленький обман относительно участия в мюнхенском протесте никому не причинил вреда. Все немцы старались приписать себе в прошлом заслуги по борьбе с нацизмом. Это было модно, это имело успех, а она ведь и в самом деле сидела в тюрьме, была в концлагере, подвергалась лишениям. В этом пункте Марианна чувствовала себя неуязвимой.
Ее повели прямо в маленький кабинетик Иетса. Она уже почти оправилась от испуга. Первые вопросы Иетса были совсем не страшны и даже приятны. Имя и фамилия? Марианна Зекендорф. Возраст? Двадцать два года. Место рождения? Гейдельберг. Пока что она чувствовала себя на твердой почве, а ободряющие кивки Уиллоуби совсем бы усыпили ее тревогу, если б не одна неотвязно сверлящая мысль: к чему, собственно, клонит Иетс?
Он стал углубляться в прошлое, проверил даты ее освобождения из Бухенвальда, ее перевода в лагерь из мюнхенской тюрьмы, ее ареста. Она замечала, как усиливается выражение скуки на лице Уиллоуби, как Трой, раскрыв перед собой блокнот, рисует человечков с длинными лицами, носами и ушами, потом вырывает листок за листком, комкает и кидает в корзину.
— Можете вы пересказать мне содержание тех листовок, которые вы помогали распространять? — спросил Иетс.
— Это было так давно… — Марианна подкупающе улыбнулась.
— Но вы шли на такие трудности, на такой риск — неужели вы не поинтересовались, что написано в этих листовках?
Он перевел Уиллоуби свой вопрос. Уиллоуби кивнул. Уиллоуби не усмотрел в этом вопросе ничего опасного. Марианна — славная девочка, она не любила нацистов и доказала это на деле; ну что ж, подобные чувства заслуживают уважения.
— Там было что-то против правительства, — сказала она Иетсу. Вполне безопасный ответ; если людей казнили за составление и распространение листовок, значит, там наверняка было много чего против правительства.
— Да, да, разумеется, — с тонкой усмешкой сказал Иетс. — Но я бы хотел, чтобы вы мне рассказали поподробнее.
— Это было так давно, — повторила она, — столько времени прошло с тех пор. И потом, все эти ужасные переживания… Я просто знала, что раз Ганс и Клара о чем-то пишут в листовках, значит, это правильно. То есть я, конечно, читала, но не очень внимательно.
— Расскажите мне о своих родных, — переменил Иетс тему.
— А что вы желаете знать? — Она уже поняла, к чему клонит Иетс. Он хочет изобличить ее во лжи. Если бы в комнате не было Уиллоуби, можно было даже признаться, объяснить Иетсу, что она пошла на это маленькое искажение истины, потому что жить было трудно и хотелось хороших платьев, и сытной еды, и всего того, что у американцев имелось в изобилии. Но при Уиллоуби она вынуждена была держаться за свою ложь. Не стоит его огорчать; и потом, это такой человек: узнай он, что она ему солгала, он больше никогда не поверит ни одному ее слову.
