Ибрагим Друян - Клятву сдержали
Наш немец снова преобразился. Он оживился, заулыбался, придвинулся поближе к девушке, предложил сигарету. Та взяла, неумело вставила ее между пальцами, прикурила от зажигалки и закашлялась. Кашляя, она доверительно положила руку на плечо немца. Тому это очень понравилось, он придвинулся поближе.
Девушка посмотрела в нашу сторону, недовольно поморщилась:
— А вы что здесь сидите? Идите на второй этаж. Главврач вас ждет.
Мы дружно поднялись, направились к двери.
— Вег! Вег! — заторопил немец. Мы ему явно мешали.
За дверью мы еще немного постояли, ожидая, что немец вот-вот выйдет, будет нас сопровождать. Но он не выходил. Из ординаторской доносился заразительный девичий смех. Мы направились к лестнице.
— Ну и гадина! — негромко произнес Сенька. — Повесил бы…
— Это кого так? — послышался сверху строгий голос.
Подняли головы. На лестнице стоял коренастый, средних лет мужчина в белом халате. Из-под насупленных бровей нас прощупывали темные внимательные глаза. Верхние пуговицы халата были расстегнуты, под ним виднелась гражданская одежда.
— Да так… — смутился Сенька. — Между собой мы…
Симон выступил вперед, спросил:
— Скажите, как нам повидать главврача больницы? Мы военнопленные, у нас к нему дело.
— Вижу, что пленные, — ответил незнакомец и сделал несколько шагов вниз по лестнице. — Ну, допустим, я главврач.
Он спустился к нам, подошел к окну. Прислушался к смеху за дверями ординаторской, потом повернулся к нам:
— Только я вам сейчас не нужен. Вон дверь, а вон лес…
Это было настолько неожиданно, что мы стояли, но зная, что делать. А Михайлов продолжал:
— Не тяните время. Ваш конвоир может вот-вот спохватиться… Бегите! Как можно дальше. Утром вас встретят…
Он круто повернулся и неторопливо стал подниматься по лестнице. Потом наверху хлопнула дверь и стало тихо.
Первым пришел в себя Сенька. Он сорвался с места, бросился к Симону, потянул за полу рубахи:
— Что же мы стоим?! Быстрее! За мной!
Сенька первым нырнул в низенькую узкую дверь, которая вела во двор больницы. За ним протиснулся Симон, я выбежал последним. Сердце бешено колотилось: «Свобода! Свобода! Наконец-то…». Так тщательно, так долго готовились мы к побегу, разрабатывали столько вариантов, а вот — на тебе! все получилось совсем не так, как предполагали…
Выбежав во двор, мы бросились в противоположную от парадного входа сторону, мигом перемахнули штакетник и побежали к лесу. Я задыхался, не хватало сил, воздуха, сердце работало на пределе…
Но мы оказались способными на невозможное — в состоянии крайнего истощения бежали более тридцати минут. Наконец достигли леса. Петляя между соснами и березами, добежали до оврага, скатились в него и прошли по сырому дну, наверное, не менее километра. И только тогда услышали со стороны города беспорядочные винтовочные выстрелы. Наш конвоир обнаружил побег.
Как нам позже рассказали подпольщики, Ниле удалось продержать немца в ординаторской около двадцати минут. Действовала она по заданию Михайлова. Солдат становился все развязнее, и ей пришлось вырываться от него. Она выбежала из комнаты, сказав, что скоро вернется. Оставшись один, немец вспомнил про нас. Бросился к нянечке. Он тряс ее за плечи, спрашивал по-русски и по-немецки, куда мы ушли. А старенькая нянечка лишь испуганно моргала и разводила руками. Она действительно ничего не знала.
Немец бросился наверх к Михайлову.
— Где пленные?! — спрашивал он. — Куда они подевались?
Михайлов спокойно ответил, что никто к нему не приходил, никаких пленных он не видел, с утра не выходил из своего кабинета. Тогда немец бросился во двор и открыл отчаянную пальбу.
Как только затихли выстрелы, мы остановились. Бежать больше не было сил. Упали на землю, на мягкую прошлогоднюю листву, немного передохнули. Пахло разнотравьем. Медуницы розовели неподалеку на поляне. Где-то рядом, скрытый от нас мелким подлеском, журчал ручей. Я прополз несколько метров, нашел его, напился. От холодной воды заломило в зубах. Любопытная сорока уселась над головой на ветку ольхи, тревожно заверещала.
— Надо идти, — Симон с трудом поднялся, взял с земли палку, оперся о нее. — Слышите…
Деревья только недавно полностью распустились. Легкий ветерок играл в листве, сквозь которую пробивалось яркое солнце. Симон сориентировался по солнцу, стал так, чтобы оно светило в затылок, и мы торопливым шагом направились дальше в глубь леса.
«Что же предпринял конвоир? — думалось мне. — Хорошо, если вернулся в лагерь, чтобы вначале доложить начальству о нашем побеге. Тогда мы выиграли бы по крайней мере еще полчаса. А если он сразу обратился к городским властям? Поднял на ноги полицаев, и те уже организовали погоню? В любом случае надо, пока нас окончательно не оставили силы, уходить глубже в лесные заросли».
И мы шли, шли. Спустились в низину, выбирая самые заболоченные места, чтобы сбить со следа ищеек. Впереди шагал Симон. Он опирался на палку, тяжело дышал. За ним следовал я, последним — Сенька. Он время от времени останавливался, прислушивался, нет ли погони, потом догонял нас. Вот мы выбрались к болотцу, поросшему камышом и рогозом, перешли его. Поднялись по косогору на поляну, остановились передохнуть. Прислушались. Кругом тишина, лишь шумят вершинами сосны.
Впереди просветы между деревьями стали шире. Там лес кончался, его сменял низкорослый кустарник. Мы пошли кромкой леса.
На ночлег остановились, когда уже было совсем темно. Нашли какую-то яму, улеглись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Измученные, забылись в каком-то полусне.
Ночь была холодной, к утру окоченели. Едва начало светать, поднялись, чтобы идти дальше.
Только сделали несколько шагов, как чуткий Сенька-цыган вдруг замер, прислушался:
— Тихо! Кто-то идет.
Мы затаили дыхание. И явственно услышали в кустах шорох, а потом негромкий свист. Тишина. Потом опять свист и шорох, но уже ближе.
Мы переглянулись, теряясь в догадках. Погоня? Слежка? Сенька опустился на землю, пополз вперед, чтобы выяснить обстановку. Вдруг перед ним из кустов вынырнул мальчик лет четырнадцати, в длинной не по росту телогрейке, подпоясанной немецким солдатским ремнем. Он пробирался тоже ползком, иногда приподнимался, внимательно осматривался и снова исчезал в кустарнике. Нас он пока не видел, мы следили за каждым его движением. Вот мальчик снова остановился, приподнял голову, негромко свистнул. Прислушался, пополз дальше.
Он был один и кого-то искал. Сразу вспомнились слова Михайлова: «Там вас найдут…» Наверное, он послан за нами. Сенька-цыган приподнялся, ответил мальчику коротким негромким свистом. Тот бросился на свист. Когда заметил нас, обрадовался, уже не прячась, побежал навстречу.
— Наконец-то нашел! Я от Михайлова. Через Одуху он приказал отвести вас к леснику.
Вторая фамилия была нам незнакома, мы насторожились. Мальчик тотчас же успокоил:
— Да не бойтесь, не бойтесь… Одуха тоже наш!
Пошел впереди, мы двинулись за ним.
— Ну и забрались! — произнес он на ходу, косясь на нас быстрыми, живыми глазами. — Чуть разыскал…
Неожиданно остановился, воскликнул:
— Да! Вы же голодные! Сейчас накормлю.
Вытащил из-под телогрейки кусок сала, пару луковиц, краюху хлеба. У нас загорелись глаза. Давно мы не видели таких деликатесов. Мальчик разделил еду на три равные части, роздал нам.
— А себе? — спросил я.
— Кушайте, кушайте! Я поел.
Дважды просить не пришлось, мы с жадностью набросились на еду.
Сало с луком и хлебом! Впервые за столько месяцев лагерной жизни! Такое нам виделось только во сне…
Шли мы долго, но уже не так торопливо, как вчера. Изредка отдыхали. Мальчик вел себя непринужденно, держался с нами свободно. Он заводил нас все глубже в лес, но чувствовалось, что знает его хорошо, ориентировался в нем как дома. К нам постепенно стало приходить чувство относительной безопасности, напряжение, вызванное побегом, постепенно спадало. Мы незаметно привыкали к свободе.
— Слушай, как тебя зовут? — спросил я у мальчика.
— Стасик. А тебя?
— Ибрагим.
— Ибрагим? — удивленно протянул он. — Ты что, татарин?
— Да нет. Армянин.
— А я вот грузин, — улыбаясь, сообщил Симон.
— А я цыган, — добавил Сенька.
— Ого! — еще больше удивился мальчик.
Наш маленький «интернационал» между тем вышел на полянку, в дальнем конце которой показалась хибарка лесника. Стась смело пошел вперед, мы же остановились. Страшно было вот так, сразу, подходить к домику. Кто его знает, что нас там ждет! Вдруг засада?
— Пошли, пошли… — торопил нас Стась. — Не бойтесь.
Подвел почти к самому домику, остановился:
— Ну, бывайте. Заходите сами. Там уже есть люди.
Нырнул в кусты и исчез, словно растворился. Это еще больше насторожило нас.
