Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
– Спокойно! – крикнул командир эскадрильи. – Они нас не интересуют.
Мы действительно легко могли ввязаться в бесполезный бой, а наша задача состояла в том, чтобы помочь своим обороняющимся товарищам.
Кан уже лежал позади нас минутах в пяти-пятнадцати лета. Точно мы не могли сказать. Мы поднялись на пять тысяч метров. Со всех сторон сверкало море.
– Смотрите, вон там, впереди, далеко!
Мы стали вглядываться в береговую полосу. Да, они действительно были там: бесчисленные жирные точки и черточки, точки поменьше и ромбики – вражеский флот! Черный дым плотными кудрявыми массами стелился над береговой зоной. Первые бомбардировщики скоро должны были приблизиться к нам.
– Achtung! «Тандерболты» сверху!
Около двадцати американских истребителей, заняв оборонительную позицию, кружили в каких-то пятистах метрах над нами. Они покрасили кожухи моторов, как и мы, желтой краской: все по-настоящему уважающие себя люди поступают одинаково. Неприятель с почтением несколько лет называл нас «желтыми носами», и вдруг появились новички из США, пытающиеся раздразнить нас нашей же боевой раскраской!
– Будут нас атаковать.
– Не будут, – ответил Kapitän. – Это оборонительная позиция.
Мы тоже начали свой «хоровод», кружа в противоположном относительно противника направлении. Если ничего не произойдет, так может продолжаться несколько часов. Время покажет, кто дольше продержится. Неприятель должен был сорваться. Мы только и ждали, когда они бросятся вниз. Но вражеские летчики, похоже, не собирались ничего предпринимать.
– Под нами четырехмоторные бомбардировщики!
В это мгновение наш командир попал в затруднительное положение. Если атаковать бомбардировщики, американские истребители тут же ринутся на нас. А если не атаковать, мы не выполним свое задание.
Поэтому мы бросились на бомбардировщики.
– Сбросить дополнительные баки!
«Широкоплечие» «Боинги» впереди нас становились все крупнее. Мы продолжали оглядываться назад, потому что вражеские истребители мчались за нами.
Они приближались очень быстро, быстрее, чем мы думали.
– «ЛДв-217», часть «Д»! – заорал Ульрих. – При приближении неприятеля считать его враждебные намерения вполне вероят…
Он не успел закончить, потому что первые дымовые хвосты из стволов зениток промчались совсем рядом. В это самое мгновение бомбардировщики впереди выросли до гигантских размеров. Мы продолжали вести огонь, а орудия противника замолчали. Нельзя же было стрелять по своим бомбардировщикам.
Одна, две секунды, и мы промчались мимо них.
– Сбросить скорость, правый поворот! – приказал Kapitän.
Я обеими руками потянул штурвал на себя и резко поднял машину. Кровь хлынула мне в ноги, позвоночник под воздействием перегрузок согнулся, словно лук. Чтобы не потерять сознание, я наклонил голову к коленям. Так наверняка сделал каждый из нас, лихорадочно надеясь, что огромная сила его не расплющит. Кожухи моторов поднялись высоко над горизонтом. Наши ребята зависли в воздухе впереди надо мной. Сзади не осталось никого.
Вдалеке группа бомбардировщиков продолжала полет. Совершенно невредимая.
– Повторяем атаку!
Наш дорогой новый Kapitän был оптимистом – он приехал с Восточного фронта. Но здесь, на западе, ты не мог сбивать самолеты пачками. И все-таки он отчаянно погнался за бомбардировщиками. Их необходимо было догнать!
Наши старые приятели «Тандерболты» снова выписывали свои круги над нами.
– Achtung! Сзади и сверху «Спитфайры»! – крикнули несколько наших ребят практически одновременно, и мы стали лихорадочно оглядываться.
По меньшей мере три эскадрильи мчались за нами на огромной скорости. Разворачиваться им навстречу не имело никакого смысла, поскольку их численный перевес был очень велик, не говоря об американских истребителях, которые, словно стервятники, поджидали свои жертвы.
– Летим прямо на них! – тихо приказал командир эскадрильи. Метров шестьсот – семьсот отделяло нас от британцев. – Буду считать до трех, а потом мы резко развернемся! Раз, два…
– Это безумие, герр гауптман! – крикнул Фогель.
– Безумие! – повторил Майер 2-й. На слове «три» английские орудия уже стреляли.
Носы наших самолетов опустились, и мы рассыпались, направляясь к земле на огромной скорости. Мы спасались на небольшой высоте, взяв курс на Париж.
Глава 11
Та неделя и несколько следующих могли окончательно решить судьбу Германии. Неприятелю в конце концов удалось захватить плацдарм, и все немецкие войска до самого тыла пришли в полное замешательство. Кто-то из первой линии окопов был вынужден отступить. За ним последовали солдаты из второй линии. Весть о возникшей панике передавалась из уст в уста. Одно подразделение бросилось спасаться бегством, и вслед за ним побежали батальоны, полки, корпуса. Наконец, весь фронт был парализован. Одни могли отступить для переформирования частей, подчиняясь приказам; другие хотели подумать о своих семьях, для которых были кормильцами и защитниками, сохраняя свое право на жизнь; третьи признавали безумным сопротивление перед лицом такого превосходства врага. Или же у них сдали нервы. Возможно, они просто больше не хотели воевать. Весь смысл дальнейшей борьбы был потерян.
В эти жаркие денечки нашу эскадрилью посетили два высоких чина: генерал, осуществлявший связь между Гитлером и люфтваффе, и наш генерал истребительной авиации. Мы в летной форме построились, чтобы приветствовать гостей, и наш генерал с привычной сигарой, торчавшей над небольшой бородкой, появился перед нами.
– Ребята, что я хочу сказать вам? Вы сами видите, как складываются дела. Чертовски плохо.
Второй генерал, взявший слово несколько минут спустя, был менее искренен. Он только что прибыл из ставки фюрера.
Затем мы прошли в палатку, где сразу развернулась горячая дискуссия. Депрессию генерала ставки можно было понять. Он должен был ежедневно информировать Гитлера о состоянии военно-воздушных сил, подвергался жесткой критике и терпеливо выслушивал выражение недовольства и брань своего высшего руководства. По его словам, Гитлер уделял огромное внимание тому, что во многих случаях едва ли половина самолетов, согласно докладам подчиненных, была способна взлететь и сражаться с врагом. Генерал сделал усилие над собой и приехал сюда, к своим боевым товарищам, чтобы окончательно разобраться в этих голословных утверждениях. После долгих обсуждений слово взял наш Kapitän.
– Машины у нас старые и изношенные, – начал он. – Ремонтное обслуживание неудовлетворительное, материалы и квалификация персонала оставляют желать лучшего. Топливо и боеприпасы застряли на железнодорожных станциях, которые подвергаются бомбардировкам. В результате мы не получаем ничего. Подготовка молодых пилотов недостаточная. Большинство погибает во время первых же вылетов. Бомбардировщики и самолеты, летающие на малой высоте, разрушают поля наших аэродромов. После каждого дождя разбросанные вдали друг от друга поля превращаются в болота. Приказ на взлет часто приходит в тот момент, когда вражеские самолеты находятся над нами или уже пролетели. И наконец, – закончил свою панихиду Kapitän, – когда нам удается взлететь и вступить в бой, превосходство неприятеля слишком велико.
Генералы переглянулись. Младший их них, сам один из лучших пилотов, согласно кивнул. Однако другой покачал головой. Очевидно, он не мог принять все это.
– Да, герр гауптман, я знаю о ваших трудностях. Они и мои тоже. Но я не могу так доложить фюреру. Он просто не станет слушать такие вещи, вы это понимаете? Ему не нужны факты, которые делают ситуацию слишком очевидной. Фюрер не хочет никаких объяснений. Он требует, если вы меня понимаете, чтобы ему сказали, как ситуацию можно улучшить, а не почему все стало так плохо.
Его голос стал твердым и злым. С опущенной головой он направился к своей машине. Ему предстояло длительное путешествие мимо деморализованных колонн войск, направлявшихся назад, к германским границам, навстречу последнему поражению. Все, что он видел и слышал, его высший военный бог принять не мог.
Спустя несколько дней после визита генералов мы с Вернером решили, что нам тоже нужно взглянуть на наши отступающие войска. У нас было несколько свободных часов, чтобы навестить Георга, который лежал в госпитале на севере Франции. Как только до нас дошли сведения, что парень получил травму глаз и был так обезображен, что его трудно узнать, мы сразу списали его из эскадрильи: слепой пилот больше не мог летать, а обгоревшее лицо стало бы для нас постоянным напоминанием о том, что такая судьба может постигнуть каждого летчика.
Но главный врач госпиталя пригласил нас посетить раненого. Он просил приехать двух представителей эскадрильи, которых Георг хорошо знал. Доктор хотел провести эксперимент, который мог иметь для несчастного парня жизненно важное значение.
