Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Глава 8
Боевые потери никогда ранее не были столь тяжелыми. Оставшиеся в живых пилоты эскадрильи пришли на завтрак в угнетенном состоянии. Новый Staffelkapitän приветствовал их, но они лишь неохотно отвечали:
– Доброе утро.
– Хинтершаллерс! – позвал «папа», наш советчик, философ и друг.
Дежурный по столовой сержант с подобострастным видом подбежал к новому командующему узнать, что тот хотел от него.
– Тебя зовут Хинтершаллерс?
– Нет, герр гауптман. Просто некоторые хотят меня так называть.
Командующий задумчиво покачал головой:
– Ладно, Хинтершаллерс, будь любезен, приноси мне только хлеб. Видеть больше не могу этот щенячий корм. Ничего, кроме белого хлеба. Каждый день!
Толстый сержант печально пожал плечами:
– К сожалению, мы получаем белый хлеб только на flugzeugfürher. От хлеба из продовольственного пайка пучит живот, а это вредно для летчиков.
Мы ухмыльнулись. Хинтершаллерс всегда был таким. Kapitän изумленно взглянул на него.
– Газы вредны для летчиков? – скептически повторил он, повысив голос. – Кто-нибудь слышал о таком?! Ты всегда так выражаешься?
– Так точно, герр гауптман; с профессиональной точки зрения я особенно тревожусь, чтобы мои слова воспринимались серьезно. Не говоря уже о том, что газы могут действительно кое-кому испортить жизнь.
Мы грохнули. Только Хинтершаллерс оставался серьезным и принял позу оратора.
– Прими таблетку Хинтершаллерса, – хором присоединились мы к нему, – и не будешь выпускать газы отчаянно, только случайно!
Как всегда в подобных случаях, Хинтершаллерс достал свой бумажник с таким видом, словно хотел окончательно повергнуть безмолвного Kapitän в шок. Красочные фотографии и благодарности из благословенных мирных лет рекламировали фирму семейства Хинтершаллерс по производству препаратов, улучшающих пищеварение, чьим наиболее удачливым представителем когда-то был наш Хинтершаллерс.
– Подъем, господа! – наконец скомандовал Kapitän. – А то опоздаем на летное поле!
– Будьте любезны, разрешите мне, – вмешался с глубоким поклоном Хинтершаллерс, – пока подготовить для господ багаж.
– Какой багаж? – крикнули мы в ожидании новой шутки.
Лукаво, но с большим самоуважением влиятельного и знающего человека он ответил:
– Разве эскадрилья не вылетает на отдых на юг Франции, в город Перпеньян около Средиземного моря, где пальмы?..
– Откуда ты это взял? – перебил его Kapitän, и Хинтершаллерс начал рассказывать, насколько система слухов среди служащих столовой совершеннее официальных каналов информации.
Наконец Kommandeur подошел к телефону.
– Да. Приказ только что пришел. Готовьтесь к отъ езду!
Глава 9
Редкий свежий бриз давал нам единственную передышку от жгучей южной жары. Мы почти могли прикоснуться к великим громадам Пиренеев позади нас, а впереди простиралось ярко-синее Средиземное море, уходящее за горизонт и сливавшееся там с голубизной неба. Перед нами лежал городок, построенный из желтого камня, такого же цвета, как пляжный песок. Архитектура домиков напоминала о мавританском нашествии.
Ландшафт и все живое на нем молчаливо страдали под жгучим солнцем, едва осмеливаясь вдыхать раскаленный воздух. Перед городскими воротами, между хибарами, в которых жили испанские беженцы, в тени тополей или дырявых крыш на земле возились дети и собаки. Неторопливо подойдя к отелю в своих форменных ботинках люфтваффе, шортах гитлерюгенд, рубашках с вышитыми знаками ВВС и в шлемах африканского корпуса, мы наконец смогли перевести дух в прохладном стеклянном фойе.
– Ребята! – крикнул слегка охладившийся Ульрих. – За дело!
Придав своему лицу выражение большого дружелюбия, которое обычно характерно для французов, он без малейшего смущения обратился к молоденькой блондинке, пившей лимонад за одним из столиков:
– Простите, мадемуазель, не располагаете ли вы хотя бы одним свободным вечером?
Француженка взглянула на моего друга, положила соломинку на стол и ответила:
– Нет, месье, мадемуазель не встречается с незнакомыми молодыми людьми.
Она продолжила пить лимонад, словно разговора не было вовсе.
Ульрих колебался. Он тщательно копался в своем словарном запасе французского языка. Мы с Вернером пошли к себе. Сцена выглядела слишком нелепо. Однако когда вскоре Ульрих поднялся в наш номер, его глаза сияли, а улыбка выражала презрение.
– Трусы! – воскликнул наш друг и тут же перешел на нормальный тон: – Ее зовут Симона. Сегодня вечером торжественный ужин. Буду ждать трусов в восемь часов в фойе. Вечерние костюмы, белые рубашки!
– Пожалуйста, не называйте меня все время мадемуазель. Зовите меня мадам, – сказала Симона.
Мадам было двадцать четыре года, и выглядела она необычайно миленькой. Ее муж был пилотом гражданского самолета, но погиб во время грозы над Пиренеями. Молодая вдова была из благородной семьи и сейчас изучала медицину. Когда мы трое начали выдавливать из себя французские слова, чтобы поддержать беседу, она облегчила нашу задачу.
– Говорите по-немецки. Я с удовольствием послушаю и поговорю на вашем языке.
Мы рассмеялись, и молодая женщина вместе с нами. Симона давала комментарии к каждому блюду, которое нам приносили. Мы переходили от лука к Гитлеру, от Гитлера к войне и от войны к нашему будущему.
– Мне нравятся немцы, – заметила Симона, – но Германия проиграет войну.
Мы перестали есть и с недоумением взглянули на девушку.
– Англичане и американцы скоро высадятся во Франции. Так они говорят.
Мы улыбнулись этой наивности.
– Вы никогда не слышали об Атлантическом вале? – спросил Вернер, не ожидая услышать положительный ответ.
– Да, это укрепления для нескольких орудий. Много бетона и гораздо больше вымысла.
Вернера это явно задело.
– Откуда вы взяли? Вы же не видели Атлантический вал.
– О нем так говорят. А вы видели его?
Это был трудный вопрос, потому что мы тоже никогда не видели укрепления близко, хотя часто летали над ними сотни километров вдоль побережья. Вернер закусил губу.
– Да бог с ним! – Симона подняла свой бокал. – За окончание войны и возвращение мирных времен.
– Аминь! – отозвался Ульрих.
Куда нам теперь идти, вот в чем был вопрос. Ульрих предложил устроить вечеринку в нашем номере.
– Пойдемте выпьем чаю у меня дома, – предложила Симона.
Мы не могли отказаться от такого предложения и последовали за ней.
Когда мы с легким удивлением подошли к небольшой вилле на окраине городка, мадам остановилась:
– Когда войдете, вы должны обещать мне прислать большую и красивую картину для моей галереи.
Мы беспомощно переглянулись, поскольку явно не рассчитывали на такую нечестную просьбу.
– Входите.
Мы вошли в просторную, со вкусом декорированную гостиную, на стенах которой висели, наверное, две дюжины фотографий летчиков, вставленных в аккуратные рамки и расположенных рядом друг с другом.
– Спросите любого из тех, чью фотографию я здесь повесила, и он расскажет вам о Симоне.
Все это было очень любопытно. Под верхним рядом портретов британских и французских летчиков висели снимки хорошо известных немецких пилотов. Рыцарские кресты под крестами ордена Виктории. В нижнем ряду были пустые рамки.
– В эти я тоже собираюсь вставить портреты. Это будут англичане и американцы, которые вскоре придут сюда, чтобы освободить Францию.
Наступило неловкое молчание.
– И все-таки я всех вас люблю, – продолжала Симона, – французских, английских, американских и немецких летчиков. Когда передают сообщения о сбитых самолетах, я часто плачу, потому что вам приходится убивать друг друга.
Симона сразу стала для нас загадочной. Почему ее, молодую миловидную женщину, так интересовали эти люди, которых она часто оплакивала?
Пока мы стояли возле фотопортретов, она словно прочитала наши мысли.
– Он любил небо гораздо больше, чем меня. Но он разбился. Во имя его я люблю самолеты и всех людей, живущих небом так же, как жил он.
Мы молча сели в кресла, испытывая к хозяйке глубочайшее уважение. Она завоевала наши сердца.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Эта тема слишком грустная! Давайте развлекаться!
Вдруг распахнулась дверь.
– Это Даниэль, моя подруга, ее мать была немка. Благодаря Даниэль у меня дома всегда полно гостей. Она большая любительница веселья.
Мы галантно поднялись, инстинктивно воодушевившись, когда живая, темноволосая девушка впорхнула в комнату. Симона представила нас гостье.
– Даниэль не так больна самолетами. Она предпочитает летчиков. – Хозяйка повернулась к своей подруге: – Пожалуйста, никакой политики, Даниэль. Я пока пойду приготовлю чай.
Девятнадцатилетняя девушка скорчила гримаску:
– Ты говоришь прямо как моя прабабка. «Я пока пойду приготовлю чай». Фу!
Симона ушла, а мы стали слушать музыку. Даниэль смеялась и пела. Индивидуальность девушки, наивная непосредственность поведения делали ее еще более привлекательной. Вскоре вернулась Симона и принесла чай. Мы танцевали и смеялись. Жизнь была прекрасна.
