Александр Лысёв - Не отступать! Не сдаваться!
В штабе семьдесят пятого стрелкового полка шел доклад командиров батальонов об обстановке на занимаемых их подразделениями рубежах. Штаб полка располагался в раскинувшем свои хаты по восточному склону балки небольшом хуторе, находящемся по соседству с тем, другим, в котором обосновался штаб второго батальона капитана Тищенко.
Подполковник Еланин, восседая на покрытом черным, кое-где потрескавшимся лаком огромном стуле с высокой резной спинкой и положив локоть на широкий подлокотник, подперев щеку ладонью, выслушивал четкий, без запинки, рапорт' командира третьего батальона старшего лейтенанта Вязова. Вязов докладывал долго и обстоятельно: начиная с изменений в диспозиции немцев перед его участком и кончая расходом боеприпасов в батальоне. Затем примерно то же самое, только касательно своего батальона, говорил и четвертый комбат — маленький черноглазый татарин капитан Талатов. Когда комбаты закончили, Еланин, обведя комнату взглядом исподлобья, поднялся со своего немилосердно заскрипевшего стула, жестом остановив последовавших было его примеру сидевших за столом офицеров, заговорил:
— Требования у меня к вам остаются уставные, но особое внимание прошу обратить на несение боевого охранения.
Прохаживаясь по комнате, подполковник продолжал:
— По последним данным, разведчиками в непосредственной близости от нашего переднего края замечена передислокация немецких частей. Вчера на участке соседней дивизии была обстреляна группа саперов противника. Предполагаю, что немцы имеют намерение разведать проходы в наших минных полях. Отсюда вывод: не исключена возможность общего наступления, и причем в ближайшее время. Поэтому от вас требуется особая бдительность. О любом замеченном в расположении противника передвижении докладывать немедленно. Вопросы есть?
Комбаты дружно ответили:
— Никак нет, товарищ подполковник.
— Тогда все свободны, — закончил Еланин.
И, когда офицеры уже направились к двери, произнес:
— Капитана Тищенко попрошу задержаться.
Тищенко остановился и, дождавшись, пока все выйдут, притворив дверь, подошел к столу.
— Ну что, Василий, — повернулся к нему подполковник.
На усталом и угрюмом лице Еланина изобразилась улыбка.
— Прошел Степанков, жив, дает информацию.
Степанков был тот самый капитан, которого вчера вечером провожал Егорьев.
— Да, жив, — тихо ответил Тищенко. — И слава богу, что так.
Между ним и подполковником давно были хорошие отношения. Еланин в знак особого расположения называл его на «ты». Давнее знакомство связывало этих людей. В самом начале войны Тищенко, тогда еще старший лейтенант, командовал ротой в полку Еланина. И знали бы они друг друга точно так, как ротный командир своего комполка, если б не столь трагичное стечение обстоятельств. Полк, изрядно поредевший, усталый и изможденный, третьи сутки длинной серой вереницей тащился, вдыхая пыль, по дорогам Белоруссии. Был он в числе тех разрозненных частей Красной Армии, которые, приняв на себя первые удары врага и будучи не в силах противостоять им, потеряв две трети личного состава, теперь шли, ехали на восток, наводнив шоссе и проселки, без приказов и конечных пунктов движения, растеряв штабы и утратив командование. Полк Еланина еще все-таки напоминал организованную воинскую часть, во всяком случае имел своего живого командира. Вместе с остальной лавиной войск полк уходил от наступавших на пятки немцев, и вот на третий день, после очередной бомбежки, обстановка прояснилась: полк оказался в окружении. Это известие застало всех врасплох. На дороге поднялась суета, а принять какие-либо меры уже не хватило времени — через полчаса из ближайшей рощи выскочили немецкие танки и принялись крушить гусеницами все живое и неживое на своем пути. И быть бы полку до последнего человека вдавленным в дорогу, да какой-то офицер-артиллерист, развернув с расчетом последнее уцелевшее орудие, подбил из него два танка, закупорив ими шоссе. Еще два закидали бутылками с горючей смесью бойцы, воодушевленные видом горящих первых двух. Немцы повернули назад.
Оставшихся в живых от личного состава полка, ошалевших от дыма и крови людей руганью и кулаками, а порой и выстрелами привели в чувство. Заняли круговую оборону по обеим сторонам дороги, выслали вперед разведчиков. Те вернулись быстро, доложив, что кругом немцы и пробиться к своим нет никакой возможности. И тогда Еланин принял решение: как есть — находясь в круговой обороне и лишь упрочив ее, дожидаться нападения со стороны противника. Что это нападение последует, и последует очень скоро, подполковник не сомневался, а лезть самому на немецкие заслоны означало лишь погубить людей. В обороне они продержатся дольше, а там… там, быть может, спутают в сумятице атаки немцы свои ряды и откроется хоть какая-нибудь самая маленькая щелочка в их порядках. Еланин понимал, что вероятность подобного очень мала, и все же с решимостью обреченного верил в эту последнюю возможность.
Немцы не заставили себя долго ждать. Едва кое-как закрепились у дороги, как снова появились танки. На этот раз их было около десятка. Первый, самый легкий, на бешеной скорости взлетел на пригорок, обогнул по нему перекрывшие дорогу машины и, едва не задевая при крутом спуске стволом пушки землю, скатился вниз; злобно урча, выбрался на дорогу. Остальные, с тяжелым, надсадным гулом, тоже начали карабкаться вверх. По танкам никто не стрелял — у последнего орудия кончились снаряды. Люди молча лежали в недорытых окопах, в придорожных кюветах и глядели на этот быстро приближающийся маленький танк, как на страшный вестник неотвратимо надвигавшейся за ним смерти.
Танк, поливая все перед собой из башенного пулемета, ворвался в боевые порядки полка. Кто-то швырнул в него бутылку с зажигательной смесью. Описав дугу, бутылка разбилась о моторную решетку, и танк сразу вспыхнул, как спичечный коробок, закружил, заметался по дороге, пытаясь сбить пламя. Под конец дал задний ход и, въехав кормой в густой кустарник, остановился. Ветки загасили огонь, и танк застыл на месте, угрожающе выставив вперед пушку с набалдашником. Вдруг внутри его послышался свистящий звук гидравлического поворотного механизма, башня развернулась влево, раздался выстрел, в прорезях дульного тормоза взметнулось пламя, танк вздрогнул, и в ту же секунду метрах в пятидесяти от дороги черным всполохом мелькнул разрыв снаряда. Танк начал пристрелку по окопам. И уже доложили Еланину о первых за этот бой потерях, а остальные немецкие танки спускались с пригорка, когда выскочил вдруг на дорогу, напротив того, первым прорвавшегося легкого танка, какой-то боец в распоясанной гимнастерке с бутылкой горючей смеси в руках. Еланину из своего окопа было хорошо его видно. Подполковник, широко раскрыв глаза, напряженно и неотрывно следил за этим солдатом, позабыв вдруг все на свете, смотрел лишь на него, замерев в оцепенении, в ожидании чего-то страшного. Он старался по малейшему движению бойца распознать его следующее действие, всем своим существом пытаясь помочь этому человеку, вступившему в поединок с танком. Вот он затаился у обочины, вдруг коротким броском оказался на середине дороги, вот преодолел по-пластунски еще несколько метров… Из танка хлестнула пулеметная очередь, пули искрами брызнули по шоссе. Солдат лежал ничком, накрыв голову руками, спрятав под себя накрепко сжатый кулак, стиснувший горлышко бутылки. «Заметили, убили», — сразу две мысли в одно мгновение мелькнули в голове Еланина. Но нет, вот он зашевелился, неожиданно вскочил на ноги, встав в полный рост, быстро нагнулся, зажег бутылку о всунутый за голенище сапога чиркаш, выпрямился вновь, замахнулся и вдруг упал, как подкошенный, напоровшись на пулеметную очередь. Бутылка выпала из мгновенно ослабевшей руки и, гулко стукнувшись об асфальт, огненной лужей растеклась по дороге, охватив пламенем лежащего на шоссе человека. Еланин с ужасом смотрел, как горит человек, как продолжает лупить по окопам танк, как надвигаются по дороге другие немецкие машины, и вдруг почувствовал, что теряет сознание. Лишь грохнувший рядом разрыв снаряда вернул уплывающее сознание. Подполковник огляделся вокруг, не желая, чтобы кто-то видел охватившую его на мгновение слабость. Но кругом никого не было. Взглянув вперед, он тут же отшатнулся и прислонился к стенке окопа: со всех сторон, сокрушая все вокруг, наползали прямо в глаза танки, танки, танки…
Так начался бой, самый страшный из всех, какие видел Еланин и в каких участвовал. Сначала оборону еще удавалось удерживать — подбили три танка, и, казалось, немцы ослабили натиск. Но в это время с другой стороны, развернувшись фронтом, повели атаку еще штук семь вражеских машин. Стащив на обочину подбитые на дороге танки, немцы бросили вперед бронетранспортеры с пехотой, разрезав позиции полка надвое: слева оказалась большая часть солдат и младших офицеров, справа — остатки штаба полка и до двух взводов пехоты. Еланин оказался справа, не имея возможности командовать полком. Вскоре немцы ворвались в окопы, и началась страшная бойня, приведшая к гибели всего полка. Третий батальон в составе около сорока человек вместе с командиром пытался сдаться в плен: выбежали из окопов и, привязав к штыку винтовки белую тряпку, бегом пустились по лугу. Еланин четко видел с другой стороны дороги, как они бежали. Так длилось всего с минуту, не дольше: танки с шоссе открыли огонь, и батальон потонул в разрывах. А когда обстрел закончился, по этому же лугу, обратно к окопам, двое бойцов тащили истекавшего кровью комбата. И больше никого. Лишь на почерневшем лугу дымились свежие воронки.
