Михаило Лалич - Избранное
Чтобы скоротать время, Веко решил побриться. На бугорке возле ключа рос бук, три ствола его тянулись вверх из одного корневища. Веко уселся между стволами, прислонил к одному из них голову и заснул, уставший после бессонной ночи. Проснуться ему было не суждено, его сразила четницкая пуля из первой же выстрелившей винтовки. Смерть и здесь вела себя, как волк, попавший в овечий гурт, — тот никогда не хватает среднюю овцу, бросается на самую лучшую или самую паршивую. На сей раз выбор пал на лучшего.
Потом выяснилось, как все произошло. Неджо не попал в плен, а явился сам, рассказал, где мы должны встретиться и какую операцию провести. Вначале засада была поставлена на Таре, готовились встретить нас там. Когда ждать надоело, решили сами разыскать нас, и это им удалось. Разделившись на две группы, чтобы взять нас в клещи, они подобрались снизу и сверху по склону. Нижние узнали в бинокли Веко и застрелили его. Верхние забросали нас гранатами, ранили двоих Бакичей и Панто — у него рана была легкой. Однако перестарались: густой дым разрывов многочисленных гранат стал для нас спасительным — на поле боя мы не оставили ни раненых, ни оружия. С тех пор Неджо чурался нас как черт ладана. В отличие от других, ему подобных, он даже не пытался оправдаться, знал, было бы напрасно. Мы слышали, что его еще раз засылали с таким же заданием: связали за спиной руки, отвели в Колашин, бросили в тюрьму, приказали охране ругать его, издеваться, чтобы он смог войти в доверие к заключенным, проникнуть в их организацию, если таковая имеется. Неджо провел в тюрьме дней десять, пока наконец не поняли, что зря мучают его — дурная слава Неджо докатилась даже туда, и люди отвернулись от этого человека.
Похороны
Вечером Панто повел нас в засаду — решил встретить Неджо на подходе к селу. Я хотел взять с собой еще кое-кого из числа тех, кому доверял, однако он не позволил: если придет один или в компании, хватит нас троих с автоматами, а коли не явится, не помогут и сто человек… Он был с Неджо в более близких отношениях, чем остальные, защищал его, постоянно «держал с ним связь», знал мысли и привычки и теперь ненавидел за обманутое доверие куда больше, чем я. Мирко он поставил в середину, у перекрестка: вряд ли Неджо пойдет там; мне досталась левая тропа, а ему — правая. Ночь опустилась холодная, так что я думал — буду единственной жертвой этой операции. Панто и Мирко прихватили с собой итальянские шубы, которые обычно носят часовые; верх — непромокаемая ткань, подкладка — меховая, поэтому им ночь кажется теплой, а на мне эсэсовское кожаное пальто синего цвета, элегантное, впору моднику, сверху гладко, зато внутри более чем зябко. Стоило мне сесть, как проняла дрожь. Будто назло выглянула луна, светит, да не греет; напрасно мы ждем: не дурак Неджо, чтобы разгуливать при такой луне!.. Стало бы легче, если б можно было подняться, потопать, попрыгать, но, раз служба требует маскировки, ничего не остается, как ворчать и перекатываться с боку на бок.
Выдавил углубление между кустами — думаю, я и сейчас нашел бы лежбище, которое устроил себе тот ночью, — немного согрелся, ногами дрыгаю, плечами подергиваю, чтобы сохранить хоть ту малость тепла, которое есть. Вообще бдение в засаде напоминает горячечный бред на больничной койке: подступает дремота, а ты глаза таращишь, чтобы не поддаться ей, углубляешься в дебри мыслей о мире, космосе, их гармонии, пока не убоишься возможности увязнуть в трясине поспешного примирения с мещанскими философиями, которое они с готовностью предлагают. Возникают неясные воспоминания, давая отдохновение душе, но за ними тотчас появляются зубастые твари, каких на белом свете нет, и науке о них ничего не известно. Невозможно доказать, а уж как это кое-кому хотелось бы, что такие страшилища и зверюги — плод разгулявшегося больного воображения, поскольку мы не ведаем того, что было до нас и тем более что может появиться во времена грядущие. Вдруг сны отражают не просто неясные воспоминания о прошлом, но и туманные представления о будущем.
В общем, когда я вырвался из лап сна, луна уже заходила. Ноги одеревенели от холода, я напряг мышцы, чтобы согреться, даже стал вспоминать ночные переходы, когда люди с ног валились от усталости. Этих маршей было — не перечесть, сотни, и вот теперь слились в памяти все воедино. Встречались среди нас и больные, и симулянты, и старики, у которых спалили дома, они и прибились к нам, поскольку деваться некуда. Был даже поэт — фамилию не припомню, все звали его Душан-Партизан, — он мог без раздумий, в разговоре, сочинить стих, грустный или шутливый, в зависимости от ситуации.
Однажды Нико, покачиваясь в седле, обратился к нему: — Что и говорить, Душан, днем ты мастак сочинять стихи, а вот попробуй сейчас, впотьмах, пока топаем по этим горам.
— Пожалуй, мог бы сочинить и теперь, — отвечает Душан, — да боюсь, как бы потом не зачастили наказания.
— Давай, давай, не бойся, — подбадривает командир, и Душан, как из рукава вытряхивает — видно, в голове у него стихотворение уже сложилось:
Король убрался из страны,Вроде все теперь равны,Но и эта жизнь с душком:Кто верхом, а кто пешком…
— Ничего не скажешь, лихо, — говорит командир и обращает все в шутку: — Ей-богу, дал бы тебе коня, вижу, устал ты, да боюсь, не пропал бы у тебя поэтический жар, так что лучше оставить все по-старому.
Эти воспоминания оборвал голос Мирко, донесшийся от перекрестка:
— Стой, ни с места!.. Кто идет?
Голос Неджо, дрожащий, измененный расстоянием, ответил:
— Братишка, это я, Радош Данилович! Не убей впопыхах, иду на овец взглянуть.
— Неджо, стервец, вот ты и попался, — вскричал Панто со своего места, и в голосе его прозвучало нечто подобное укору, однако не за прошлое, скорей за то, что не его тропой шел, тогда они поговорили бы иначе…
В тот же миг ударил автомат Мирно, и через мгновение все было кончено.
Мы нашли его под кустом орешника, куда он скатился по склону: лежит Неджо, расплатился за все содеянное, и ничто у него теперь не болит. Обыскали его карманы, но стихов не нашли: то ли всю бумагу перевел, то ли вдохновение не посетило. Взяли винтовку, пистолет, сняли с пояса две гранаты и пошли спать. Я уснул, как только снял с ног башмаки, а освободился от пут сна, когда солнце было уже высоко. Растолкал спящего Панто:
— Давай-ка поглядим, вдруг Неджо снова удрал!
— Даже если так, я за ним не побегу, — говорит Панто. Позвали Мирко, направились прямиком к месту засады.
Дорогой мы с Мирко перешучивались, гадали, что Панто скажет и что сделает, если не найдем Неджо там, где оставили. Подходим к орешнику и глянь, вот чудеса-то! Нет трупа!.. Только кровь на траве, где он лежал, и больше ничего.
— Наверняка кто-нибудь уволок его, — говорит Мирко, будто оправдываясь.
— Хватит шуток, парень! — взъелся на меня Панто, даже замахнулся, того гляди ударит.
Я вовремя отступаю, продолжаю пятиться, а сам клянусь, что никакого отношения к этой пропаже не имею. Заклинания наверняка не помогли бы, если бы мы не услышали какое-то бормотание, разноголосицу и стук лопаты где-то выше по склону, за кустами орешника. Продрались сквозь кустарник, видим — ровная лужайка, а на ней с десяток немолодых и уже пожилых хозяйчиков собралось, мужики все как один прижимистые, середняки, старавшиеся ни с кем не ссориться и не держать ничью сторону. Двое, орудуя лопатами, закапывают яму, остальные по очереди прикладываются к бутылке.
Панто в нетерпении выступил вперед.
— Вы что здесь делаете? — спрашивает он, и сразу заметно, каких усилий стоит ему этот тон.
— Да вот, видишь, могилу закапываем… Могилу Неджо, — оправдываются они.
— Зачем Неджо могила? — спрашивает Панто с загадочной улыбкой, по которой трудно определить, издевается он или хочет побольше у них вызнать.
— А как же без могилы? Погиб человек. Кто-то изрешетил из автомата.
— Неужели?.. Нашего Неджо — да из автомата?.. Не поверю, пока не увижу своими глазами. Не может Неджо так погибнуть, это вы вместо него кого-нибудь другого закопали. Хотя кто вам позволил хоронить без представителя народной власти, без ее ведома и согласия?
— Мы думали, будет лучше, если схороним, пока никто не узнал, — подает голос Коле, бывший деревенский староста. — Да и не заслужил он почестей и всякого такого — было бельмо на глазу, и нет его.
— Припрятать хотели, будто его сама ночь прибрала?.. Так дело не пойдет, пусть все знают! И не случайно мы его убили, намеренно. А ну откапывай!
Зароптали, но делать нечего, откопали. Показался Неджо, землистый, еще страшнее, чем был, но все же сразу видно — он.
— Вытащите его из этой дыры! — кричит Панто. — Нельзя Неджо в такую могилу!
— А в какую же? — спрашивает Коле.
