Генерал без армии - Александр Александрович Тамоников
К северу от силосной башни он нашел канаву, куда полицаи сбросили тела партизан. Бойцы стояли на ее краю и мрачно разглядывали погибших. Пятна света сновали по землистым лицам, по вывернутым конечностям.
Трое мужчин явно из леса, от товарища Антонова, крепкие, основательные, средних лет. Рядом с ними лежал пожилой седовласый человек. Очевидно, это и был Михаил Евграфович Сурков. Женщина лет сорока пяти была его женой, а девочка лет тринадцати – дочерью. Длинноногая, худая, с жиденькой косой. Она была одета в простенькое ситцевое платье, на ногах резиновые сапоги, на пальце копеечное колечко из сельмага, купленное, видимо, до войны. Смотреть на это было невозможно, люди отводили глаза.
– Сволочи, ребенка не пощадили, – прохрипел Никита. – Она-то в чем виновата? У самих ведь тоже дети.
– Они не люди, – заявил Глинский. – Отбросы общества, которых уничтожать надо без суда и следствия. Товарищ старший лейтенант, присыпать бы их.
Но сделать этого разведчики не успели. Чуткое ухо Бердыша уловило посторонние звуки. К Утиному Броду с запада приближались мотоциклисты.
Бойцы бросились в лес, стали пробираться вдоль опушки в южном направлении. Запаса времени у них не оставалось.
Леху Комаря они гнали пинками. Руки этого подонка были связаны за спиной. Он спотыкался, падал, но каждый раз поднимался самостоятельно. Тумаки, отвешиваемые предателю, становились все больнее.
Что происходило в Утином Броде, осталось за кадром. Стена растительности поглотила звуки.
«Не найдут они нас без собак в короткие сроки», – уговаривал себя Глеб.
Через километр бойцы встали на привал, отдышались. Свет фонарей скользил по скрюченному пленнику. Он стоял на коленях, его рвало. Гад захлебнулся собственными выделениями, долго не мог продышаться.
– Притворяется эта сука, – с ненавистью процедил Ситников. – Разговаривать не хочет. Может, прирежем его, товарищ лейтенант? На кой черт он нам сдался?
– Можно и прирезать, – рассудительно изрек Шубин. – Если выяснится, что проку от него как от козла молока.
– Не убивайте, – простонал Леха. – Я сделаю все, что вы скажете.
– Вопрос в том, что ты можешь сделать. Ладно, кончай дурака валять, слушай. Люди от товарища Антонова ждали нас, должны были встретить и проводить в район Негожино. Зачем нам это нужно, вас не касалось. Но ты предпочел сдать своих друзей, чтобы заслужить милость у полицаев. Лучше молчи, Леха, не открывай рот, пока не скажу. А то ведь доведешь до греха. Ты, видимо, местный, раз оказался в этой компании. Колись, откуда ты?
– Из Липок, – выдавил из себя Леха. – Это недалеко, раньше была большая деревня.
– Отлично. Где Негожино?
– Это в двенадцати верстах, надо идти на юго-запад.
– Сами дойдем?
– Если повезет. Повсюду болота, гиблые чащи.
– Но ты, конечно, знаешь прямую дорожку, минующую немецкие кордоны и базы, не так ли?
– Это не прямая дорожка, надо кренделями ходить.
– Допустим, Леха. Если хочешь еще пожить, то отведешь нас в тот район. Немного поспим, и в путь. За четыре часа дойдем?
– Не получится. Там сложно все.
– Все же постарайся. Возможно, часок-другой мы тебе накинем. Доведешь без приключений, попробую сохранить тебе жизнь. Не уверен, но попытаюсь.
– Хорошо, я отведу.
– Да куда же ты денешься, падла? – проворчал Ситников.
Бойцы прошли по осиннику не более шестисот метров. Потом выяснилось, что этот виртуоз опять стащил с запястий ремень. Похоже, он умел выворачивать кость из сустава, а потом возвращать ее на место. Подобные артисты иногда встречаются.
Рыжий поганец снова принялся ломать комедию, падал на колени, задыхался, стонал, что слепнет, когда на него попадал луч света. Пару раз он своего добился, получил сапогом по заднему месту. Разведчики злились.
Леха играл искусно, убедительно делал вид, будто силы на исходе, и ведь усыпил, мерзавец, бдительность. В самый неподходящий момент, оказавшись не освещенным, он вдруг сорвал с себя ремень, прыгнул в сторону и пустился наутек!
В первые мгновения бойцы ничего не поняли. Ахнул Малинович, вскинул фонарь. Мелькнула спина рыжего пройдохи, он ловко перемахнул через поваленное дерево и вонзился в кустарник. Этот гад еще и видел в темноте!
За ним побежали все, кто был поблизости – Малинович, Шубин, Костромин. Никита сразу же споткнулся, повалился грудью, как на амбразуру, на острые суки обломанной ветки. Шубин проскочил чуть дальше, но нога увязла, провалилась. Кустарник встретил его в штыки, упругие ветки отбросили обратно. Ему пришлось сгруппироваться, чтобы не пропороть затылок. О продолжении преследования речь уже не шла. Фиаско было позорным.
Малинович продолжал погоню, трещал хворост под ногами, ломались ветки. Он что-то кричал, свет фонаря метался по лесу. Прозвучал отчаянный вопль. На выдохе Юрка что-то бросил вперед.
Ухо Глеба уловило жалобный стон. Он включил фонарь, двинулся на звук. Что-то подсказывало ему, что спешить уже некуда. Лес в этом квадрате был густой, старый, изобиловал отмершими деревьями, густым папоротником. Он шел тяжело, хватаясь за стволы деревьев.
Малинович сидел, привалившись к дереву, тяжело дышал. По лицу его стекали струйки пота, смешанного с грязью. Рядом лежал ничком рябой Леха, судорожно подрагивал, вывернув голову. Из спины предателя торчал нож.
Глеб чертыхнулся, сел на колени, перевернул тело. Леха вздрогнул и преставился. Выпученные глаза заволокла муть. С губ стекала струйка крови, пузырилась. Пульс отсутствовал. Увы, этот парень прекратил разыгрывать спектакль. Теперь все было серьезно.
– Юрка, зачем? – простонал Шубин.
– Простите, товарищ старший лейтенант. – У бойца заплетался язык, и выглядел он как пьяный. – Но я не смог бы его догнать. Быстрый этот черт, как по воздуху летит. А из меня бегун по пересеченной местности, да еще и в темноте, в общем, так себе. Отставать я начал, орал ему, что убью, а он только быстрее побежал. В общем, бросил я нож. Иначе он ушел бы, товарищ старший лейтенант. А так нет.
Подошли остальные бойцы, сели в кружок. Им осталось только закурить.
– Он все равно сбежал бы, – оправдывался Малинович. – Не сейчас, так потом. Натура у него такая. Ладно, хоть не навредил никому.
– Не оправдывайся, – отрезал Шубин. – Наделал дел, так будь добр признать.
– Так я и признаю. Готов искупить свою вину.
– Нет, все правильно Юрка сделал, – заступился за товарища Глинский. – Ушел бы этот попрыгунчик. А так хоть голова не будет болеть насчет того, что он к своим хозяевам побежит и про нас расскажет.
Глеб усмирил свою злость. Идея изначально была сомнительной. Не стоило тащить с собой этого предателя. Он ведь понимал, что в живых его не оставят, завел бы в болото или к немцам.
– Ладно, давайте думать, что мы имеем, – проворчал старший лейтенант. – Группа понесла потери. Мы находимся
