Павел Нечаев - Танго смерти
— Ладно, не будем о грустном, — Саша примирительно поднял руки. — Вот ты лучше подумай, ты заводы здесь видел? Или, может, фабрики?
— Не видел. И что?
— А то, что инженерить тебе негде будет. Страна-то аграрная, да и то — вот земля, гляди, — Саша наклонился и набрал горсть земли. — Видишь, она красно-коричневая?
— И что? — снова выпучил глаза инженер.
— И то, что ты еще пойди на такой земле что-то вырасти. Семь потов сойдет. Прибавь к этому то, что здесь с водой тяжело. Так что на вашем месте, я бы отнесся к труду этих крестьян с большим уважением.
— Что ты этим хочешь сказать? — подал голос бывший капо.
— Будьте проще и люди к вам потянутся, — улыбаясь, сказал Саша. — То, что тут кто-то вас не любит, так это нормально. Приезжих чужаков нигде не любят, это закон природы. Или вы думали, что все тут целовать должны, только зато, что вы сюда соизволили приехать? Это вряд ли, мне командир уже доходчиво растолковал, что любви не выйдет.
Инженер нахмурился и сплюнул.
— Я не против крестьянского труда, — сказал молчавший все время Чистюля. — Надо будет, буду в поле работать, как все. Думаю, что для снобизма сейчас неподходящее время. И мне все равно, что обо мне подумают или скажут другие. Камни и трости переломают мне кости, но на ваши насмешки мне наплевать, как говорят англичане.
— Кроме того, я не думаю, что здесь все так считают. Несколько дураков погоды не делают, — сказал Саша. С ним не согласились, инженер снова завел свою песню. Спор разгорелся с новой силой и продолжался до полуночи, пока заглянувший на огонек командир взвода не разогнал всех по палаткам.
— Приготовились! — Цви шел вдоль лежащих на стрелковом рубеже солдат. — Целься! Огонь! — Вразнобой защелкали бойки винтовок. — Перезарядка! — Слитный лязг затворов.
Когда выдали винтовки, оказалось, что к ним почти нет патронов — всего по обойме на ствол и те строго-настрого запретили трогать. На обучение стрельбе боеприпасов не выделили. Саша благоразумно промолчал, он и так одним своим видом выводил командира из равновесия. Но другие молчать не стали и насели на командира.
— С боеприпасами сложно, — Цви развел руками. — Скажите спасибо, что хоть винтовки почти у всех есть. Еще год назад мы ходили на задания, так оружие только у половины было. И по три патрона на ствол. Цените то, что есть. Скоро обещали подвезти новую партию, тогда будут стрельбы.
Новобранцы тренировались без патронов, учились разбирать и ухаживать за оружием. Попутно Саша давал теорию — тактику действий взвода и роты на поле боя, рассказывал о том, как бывает в бою. Без лишних деталей, больше упирая на перемещения и выживание. Он даже устроил несколько практических занятий, показавших полную небоеспособность взвода.
— Это нормально, ведь прошло всего три дня, — сказал Саша командиру на разборе учений. Они сидели в стороне от отдыхавшего после занятий взвода. — Ничего, натаскаем.
— Меня только одно радует — противник у нас такой же неподготовленный. Неграмотные феллахи-ополченцы, — ответил Цви. — После первого выстрела разбегаются.
— Не стоит недооценивать противника, — покачал головой Саша. — Может выйти боком.
— Да видел я их в деле, — махнул рукой Цви. — Стадо баранов.
— Хорошо, если так, — сказал Саша, внутренне усмехнувшись: уговаривая его присоединиться ко взводу, Цви пел по-другому. Да и Тель-Авив бомбили не бараны. — Скажи, командир, ты не жалеешь, что меня к себе затащил? Только честно!
— Не жалею. Помнишь, еще в море я сказал, что нам нужны львы? Из тебя получился хороший командир звена и получится еще лучший командир взвода, — глядя Саше в глаза, сказал Цви. И Саша увидел — не притворяется. — То, что мы с тобой постоянно сталкиваемся, говорит о том, что отделения тебе мало. Надо расти и тебе и мне.
— Значит, все уже расписали? У вас это быстро…
— На днях нас отправят на операцию, — сделав вид, что не заметил сарказма, сказал Цви. — Деталей не знаю, но силу собирают большую. Надо не ударить лицом в грязь, показать себя.
— И тогда повышение в чине? — усмехнулся Саша.
— В том числе.
— Н-да, тут бы шкуру свою сохранить, а ты о чинах думаешь, — покачал головой Саша. — Ну ладно, спорить не будем. Лучше достань нам патронов, чтобы хоть чему-то людей научить. А там поглядим, разбегутся феллахи или нет.
— Патронов достану, — командир встал. — Ты об операции пока помалкивай, нечего народ будоражить. Есть?
— Есть, — кивнул Саша. Он подумал, что Цви просто не понимает, как ему повезло с подчиненными. Он вспомнил свою учебную роту образца 1941 года — кучка полуграмотных испуганных призывников. Половина вообще по-русски не понимает. И старшего сержанта Зинченко, здоровенного хохла с кулаками размером в пивную кружку. Кулаки сержант использовал как универсальный переводчик — после хорошей оплеухи команды понимали все. Сержанта ненавидели все — до первого боя, оказавшегося для многих последним. Наспех обученной и необстрелянной ротой заткнули какую-то дыру в обороне. И если бы не старший сержант Зинченко, первый бой закончился бы полным разгромом. В том бою он и погиб. Саша мысленно сравнил Зинченко с Цви и сравнение вышло не в пользу последнего. Сержант не знал языков, разговаривал матом, но было в нем что-то природное, какая-то идущая от земли несокрушимая сила. Он был настоящим.
Генриху не спалось. Вымотавшись за день, он ожидал, что отключится сразу, как голова коснется подушки. Не тут-то было. Он пересчитал добрую сотню овец, а сна по-прежнему ни в одном глазу. Он с завистью слушал мерное сопение спящих товарищей. И вдруг тишину нарушил скрип пружин. Приоткрыв один глаз, Генрих увидел в полумраке какую-то тень. Раздалось шуршание, тень что-то еле слышно переложила с места на место. Тень направилась к выходу из палатки, остановилась, точно прислушиваясь. Свет от почти потушенной керосиновой лампы на мгновение осветил лицо. Это был Мозес. В туалет пошел, решил Генрих и закрыл глаза. Но что-то в фигуре Мозеса показалось ему странным. Что-то выбивалось из привычной картины. И тут Генрих подскочил: винтовка! Мозес взял винтовку. А ведь при раздаче оружия ему винтовки не досталось. Он взял чужую…. Но зачем?
Генрих тихонько выскользнул из палатки и стал крадучись пробираться к стоящей на отшибе будочке туалета. За палатками его остановил часовой:
— Кто идет?
Генрих назвался и спросил вполголоса:
— Ты Мозеса не видел?
— Не знаю никакого Мозеса, — ответил часовой. — Но один из ваших туда пошел, — он махнул рукой в сторону столовой. Генрих засеменил туда, осторожно ступая по камням босыми ногами. Возле столовой, под навесом, стояли грубо сколоченные деревянные столы. На одной из скамеек кто-то сидел. Генрих осторожно прокрался за кустами и подобрался почти вплотную. Почти полная луна, висящая в небе, давала достаточно света, чтобы узнать в сидящем Мозеса. Затаив дыхание, Генрих стал наблюдать. Мозес задумчиво посмотрел в небо, покачал в руках винтовку и полез в карман. Свет луны заиграл на головках пуль. Раздался лязг — Мозес зарядил винтовку и прислонил к скамейке рядом с собой. Затем наклонился и стал стягивать с ноги ботинок.
Этого оказалось достаточно, чтобы Генрих сорвался с места и не чуя ног полетел в расположение.
— Саша! — он ворвался в палатку и кинулся тормошить спящего Сашу. — Саша, там Мозес! Он хочет застрелиться!
— Что? — сонным голосом пробормотал Саша. Но смысл слов Генриха быстро дошел до него и сонную одурь как ветром сдуло. — Где?
Саша схватил фонарь и как был, в одних трусах, побежал вслед за Генрихом. Мозеса он нашли на том же месте. Он сидел, уперев ствол винтовки в подбородок. Большой палец ноги лежал на спусковом крючке.
— Ты… Мозес, ты что это удумал? — Саша остановился на прилично расстоянии, опасаясь напугать. — Осиротить нас вздумал?
— Уходите, — глухо сказал Мозес, не глядя на друзей.
— Слушай, я не знаю, что там у тебя случилось, но если ты вышибешь себе мозги, это делу не поможет, — спокойным, ровным голосом начал Саша. — Отдай мне оружие, мы сядем и поговорим.
— Не надо… не старайся… это все пустое, — все так же безжизненно сказал Мозес.
— Почему пустое? Я не дам тебе этого сделать, — Саша сделал шаг, за ним шагнул Генрих.
— Да, брось это, Мозес! Подумай о нас… мы же твои друзья, — кое-как справившись с трясущимися губами, выдавил Генрих.
— Вы не понимаете, — по лицу Мозеса потекли слезы. — Я недостоин вашей дружбы. Я сволочь…
— А вот это ты брось, — Саша сделал еще один шаг вперед и Генрих тоже. — Мы, знаешь ли, тебя спрашивать не станем, сволочить тебя или нет. Предоставь нам решать, ладно? Отдай ружье!
Вместо ответа Мозес закрыл глаза и стиснул винтовку. В этот момент у Генриха сдали нервы. Он с отчаянным криком рванулся вперед, вцепился в винтовку и стал вырывать ее у Мозеса из рук. Несколько мгновений они боролись, Генрих, хоть и был намного слабее Мозеса, вцепился — не оторвать. Потом застывший как изваяние Саша справился с собой и без лишних слов ударил Мозеса в подбородок, отправив того в глубокий нокаут. Мозес обмяк и выпустил винтовку.
