Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Командир роты Волошин за те несколько месяцев «Зимней войны» был дважды ранен и несколько раз оказывался на грани гибели. Однажды взвод финских лыжников промчался мимо батальонной колонны, медленно двигающейся по заснеженной дороге, стреляя едва не в упор из автоматов «суоми», похожих на наши ППШ. Те же семьдесят патронов в диске и скорострельность пятнадцать пуль в секунду.

Перезаряжая оружие на ходу, эти три десятка «лопарей», как их презрительно называли в начале войны, просто косили ряды походной колонны. Некоторые швыряли на ходу гранаты, «колотушки», полученные от немцев. Кидали умело, метров на пятьдесят. Взрывы и плотный огонь автоматов заставили батальон залечь.

А когда опомнились и попытались лыжников догнать, из завалов сосен ударили два ручных пулемета прикрытия и положили на снег еще десятка полтора тел в рыжих шинелях и валенках.

Финнов все же разбили, задавили численностью, огнем восьмидюймовых гаубиц, но долго не решались сообщить цифры наших потерь – двести тысяч бойцов и командиров, погибших в схватках с маленькой упорной армией.

Но самое сильное впечатление, которое навсегда врезалось в память, Волошин испытал на Финской войне в одном из госпиталей, где увидел, как выгружают из саней десятки вроде не раненых, но обессиливших бойцов с белыми, как мел, лицами, не способных двигаться.

– Что с ними? – спросил он у санитара.

– Ноги пилить привезли, – ответил тот.

– Как пилить?

– В снегу дня три полежали, а мороз под сорок. Пока командиры расчухались, все сплошь обморозились. Вот теперь ноги отпилят и отправят домой героев.

Егор Иванович и сам отморозил тогда пальцы на ногах. Обошлось без ампутации, но в морозы они ныли и спустя три года.

Спустя пару дней Ермакову и Матвею Черных вместе с напарником, охотником-сибиряком Михаилом Холодовым, приказали занять позиции возле отбитого железнодорожного барака. Имелись сведения, что немцы готовятся нанести удар со стороны трехэтажного дома на бугре и даже пустить в ход танки.

Насчет танков Андрей сомневался, их осталось у немцев в Сталинграде немного. Но если они решили снова отбросить батальон да и, возможно, весь полк снова к Волге, несколько штук могли наскрести.

Тем более немецкое командование хорошо знало, что обороняющие советские батальоны могли противопоставить танкам лишь немногие противотанковые ружья, бутылки с горючей смесью и гранаты, которыми, судя по газетным статьям, уничтожают немецкие «панцеры» с необыкновенной легкостью и в больших количествах.

На самом деле вывести из строя Т-3 или Т-4 с усиленной броней можно было лишь в редких случаях, заманив глупых немцев в какой-нибудь узкий тупик. Но в тупики танки лезть не торопились, расстреливая траншеи, пулеметные гнезда, как правило, с открытых мест.

Инструктировал снайперов их новый командир, лейтенант Чумак.

– Будет атака или нет, неизвестно, но вы сами видели, какая возня на том участке творится. Боевое охранение в целое укрепление превратили, ну, а кирпичный дом и укреплять сильно не надо. Там подвалов да закутков достаточно. Выберите позиции: основные, по паре запасных и обязательно пути отхода.

Матвей Черных вместе со своим напарником-сибиряком взяли на себя левый фланг. Ермаков присмотрел развалины дома, от которого осталась по сути одна стена. В свое время она защитила его с Максимом от пулеметного огня. Последние дни Андрей выходил на охоту в одиночку. Максим Быков лежал с ранением в полковой санчасти.

Прятаться под стеной Ермаков не рискнул. Тяжелый снаряд мог развалить ее до основания. Выбрал более-менее уцелевший участок развалин, хоть и небольшой, но имевший два окна и закутки на первом этаже, где сохранилась даже часть перекрытия.

Неуютно было находиться в засаде одному. Привык за это время к Максе Быкову. Хоть и суетливый, с трудом осваивающий свою новую профессию. Не получается из него толковый снайпер, но зато обладает цепким зрением и в трудную минуту не подведет. Но Максим лечится в полковой санчасти, оборудованной под обрывом. Другой мог сработать под дурака и напроситься в госпиталь на левый берег, но Быков бросать отделение, и особенно Андрея, не хотел.

– Поваляюсь, отосплюсь, – жмурился Максим, – санитарок пощупаю и к празднику вернусь. А ты без меня там поосторожней будь. Влезли с дури к фрицам в зубы – едва вырвались. Второй раз так не повезет.

– Ладно, лечись, – обнял на прощание Максю. – До встречи.

Но оба прекрасно понимали, что встречи может и не быть. Просто не хочется о плохом без конца думать – свихнуться можно.

Максим пытался заигрывать с Зоей, но та пошла проводить Андрея. Когда он обнял ее за плечи, женщина податливо прижалась к нему.

– Вечером встретимся, – вдруг сказала Зоя, и Андрей понял, что «встречаться» она собирается не просто так.

– А Вася Палеха?

– Что Палеха? Такой же мужик, как все. Думал, если командир роты, то я перед ним сразу расстелюсь. Ну, было дело, побаловались, и хватит. У него жена, дети, да и старше меня в два раза.

Андрей шел молча, и Зоя дернула его за рукав.

– Что, разонравилась?

– Нет.

Она неожиданно рассмеялась и быстро поцеловала в губы.

Трехэтажный дом давно лишился половины крыши и части третьего этажа. Фугасный снаряд, выпущенный с левого берега, проломил на втором этаже дыру метра два в диаметре. Еще один обвалил угол и снес балкон, повисший на арматуре.

Комнаты, обращенные окнами к набережной, имели когда-то нарядные балконы с видом на Волгу, лепнину под карнизами, оцинкованные дождевые трубы. Дом изрядно поколотили, но разрушить добротную кладку гаубичные снаряды не смогли. Немцы чувствовали себя в нем довольно уверенно. С бугра хорошо просматривались окрестности, Волга и прибрежный лес на левом берегу.

Тяжелые орудия здесь не устанавливали. Место открытое, и в ответ посыпались бы наши гаубичные снаряды. Но пулеметами дом был напичкан от подвала до третьего этажа. Имелись минометы, а подходы были, наверняка, заминированы.

Через несколько дней праздник – Седьмое ноября. Жди «подарков» от фрицев, да и наши в долгу не останутся. День выдался морозный, градусов восемь, не меньше. Лежать на одном месте было тяжело, приходилось непрерывно шевелить пальцами рук и ног.

Атакой пока не пахло, но ближе к полудню дали несколько залпов минометы. Железнодорожный барак, где укрепилась восьмая рота, накрыло фонтанами взрывов. Хотя в развалинах все, что могло гореть, уже выгорело, мины подожгли полуразрушенный склад и кустарник в торце барака.

Заметив, что несколько красноармейцев, спасаясь от огня, бегут к укрытиям, заработали сразу два пулемета. Трассы летели из пролома и одного из подвальных окон. В подвале был установлен станковый МГ-42, пулемет с точной оптической наводкой и высокой скорострельностью. Проследив трассы, Ермаков увидел, как одна хлестнула по бойцам, бегущим от горящего склада к бараку.

Бежавший впереди красноармеец упал, двое подхватили его под мышки, потащили. Ноги бессильно волочились по земле, видимо, зацепило его крепко.

Андрей поймал пульсирующие вспышки и дважды выстрелил, попав в пулеметчика со второго раза. МГ замолчал, а Ермаков оглянулся в сторону барака. До укрытия успел добраться лишь один из троих бойцов.

Оживший через минуту пулемет взялся за Андрея. Немцы поняли, что действует снайпер, и хотя при солнечном свете не смогли точно засечь вспышки, били, не жалея патронов. К МГ-42 присоединился пулемет в проломе второго этажа.

Очередь разрывных и бронебойных пуль смахнула кирпичный гребень в метре от головы. Еще одна очередь накрыла соседнюю, запасную амбразуру. Там задымилась, разгораясь мелкими язычками огня, травяная подстилка, подсохшая на морозе. Пули шли густо. А теперь полетят мины. И хотя немцы, наверняка, не видели Андрея, но частые очереди дождем обрушились на участок, через который предстояло проползти и нырнуть в подвал.

Ермаков замешкался. Ползти вперед означало наверняка угодить под пули. Первая мина, со звоном набрав высоту, летела вниз. Ударила в груду кирпичей, разбила и разбросала ее фонтаном обломков. Крупный металлический осколок врезался в стену и отскочил, оставив выщербину с два кулака глубиной. Все заволокло дымом и рыжей копотью.

Понимая, что другого выхода нет, Андрей метнулся к ближней пробоине в бетонном полу и, обдирая пальцы, протиснулся в подвал. Наверху ахнуло так, что мгновенно заложило уши.

Ермаков, пригибаясь, побежал дальше от этого края, но поскользнулся на ледяном бугре и упал, сильно ударившись коленом. Поднимаясь, понял, что это тело красноармейца, покрытое ледяным панцирем. Неподалеку лежал еще один труп, а поодаль сразу пять-шесть, может, и больше, – скованные в кусок льда.

Слегка приглушенный коркой льда, запах гнили и разложения густо заполнял затхлый воздух подвала. Здесь хорошо похозяйничали крысы, выгрызая во льду отверстия, сквозь которые виднелись обрывки кожи на костях, клочки шинелей и гимнастерок.