Подчасок с поста «Старик» - Михаил Иванович Божаткин
Но тут же какой-то внутренний голос возразил:
«Ну хорошо, арестуют вот этих пятерых… А разве все тут? Наверняка еще где-то есть. Сколько их, что они замышляют?»
И твердо, словно приказал сам себе:
«Нет, нужно остаться. Выяснить все до конца…»
И, притворно вздохнув, спросил своего бывшего товарища:
— Вот что, Жора, скажи мне прямо, куда ты меня завез? Звал отдохнуть, поправиться, но попал я не к тебе домой, а в какую-то немецкую колонию. Да и говоришь ты все время недомолвками, пугаешь…
Помолчав, добавил:
— Все равно я в ваших руках, теперь мне податься некуда…
— Ну что ж, по старой дружбе, — вздохнув, начал Жора, — хоть и мне головы не сносить, если узнают, что я тебе рассказал. Да ладно, мы же с тобой давние приятели, а эти мне все осточертели: пугают, грозят… Одним словом, готовится… чтобы большевиков долой…
«Та-ак… Значит, точно — восстание!..»
— Пришла революция, — продолжал Жора. — Что же получилось? Кругом разорение… Да посмотри на себя — насквозь светишься!..
«Разве большевики в этом виноваты?» — подумал Тимофей, но сказал осторожно:
— При царе тоже было несладко…
— Чудак ты, ей-богу! Да кто сейчас о царе говорит?
И, нагнувшись, зашептал в самое ухо:
— От Врангеля человек прибыл… Декрет привез. Так там прямо написано: власть будет избрана такая, какую народ пожелает, а земля передана тому, кто может ее обрабатывать…
— А отдадут ее помещики?
— Помещикам тоже оставим, только не всю.
А остальную — крестьянам.
— Бесплатно?
— Нет, за плату!
— И дешево? — спросил Тимофей, не сумев скрыть иронии.
— Не знаю… Я так думаю, если у власти народ, то народ и цену установит…
«Держи карман шире! Что-то к этой «народной» власти офицерье да буржуи рвутся. Говорят, Антанта Врангеля признала, помогает ему. А по прежним делам известно, кому она помощь оказывает», — подумал Недоля, а вслух спросил:
— А как с нами, рабочими?
— Не знаю… Но тоже, видимо, вопрос решится…
— Та-ак!.. Значит…
— Да ты знать ничего не будешь. Спи, ешь, только помоги направить пулемет.
— Ну, это я с удовольствием, надоело безделье. И в госпитале, и тут. Тащи его!
— Куда?
— Да сюда!
— Ты что, сдурел? А если выскочит какая деталька? Да в сене ее век не найдешь. У нас же арсенала с запасными частями нету.
— Во дворе тогда?
— А если продотряд наскочит? Нет уж, лучше где-нибудь в сторонке. Да хотя бы вон в том кустарнике, — показал Жора на заросли дерезы по склонам балки. — Там если и найдут — не знаем чей, и все.
— Мне все равно, там так там. Где пулемет-то?
— На повозке.
— Пошли!..
Тупорылый «максим», наверное, немало повидал на своем веку: на щитке вмятины от пуль и осколков, с кожуха совсем сошло воронение, к нему прилипли комья глины.
«В земле был зарыт», — догадался Недоля.
Замок и ствол были попросту залиты жиром; от жары он таял, и густые грязные капли стекали на солому и дно повозки.
— Ишь ты, к долговременному хранению приготовлен!..
— Это мой дядя его зачем-то с германской приволок, — соврал Жора; пулемет выменял на муку Жорин отец у какой-то потрепанной петлюровской части, думая его потом продать бандитам втридорога. Но раз такое дело затевается — о барышах ли думать.
— Только в нем, кажется, что-то заедает, — продолжал Жора и облегченно вздохнул, когда Тимка вскочил на телегу и начал осматривать пулемет. Дело в том, что, забирая у отца пулемет, офицер сказал, кивнув на Жору:
— Да у вас и пулеметчик есть!
Отец начал было ссылаться на молодость сына и на неуменье его, но офицер продолжал:
— Молод! Да его хоть в плуг запрягай! А уменье — подучим, орудовать будет, как часы!
А Жоре пулемет ну совсем ни к чему. Помогать отцу на мельнице, сидеть у омута с удочкой в руках — вот это по нем, а пулемет — нет, и он с надеждой глядел на Тимку, пока тот осматривал пулемет. И, не выдержав, спросил:
— Так как он?
— Сойдет! Утром как следует проверю, сейчас уже поздно.
Мичиган оставил Тимофею все съестное, которое привез с собой, и сразу же уехал. А Тимофей просто не знал, что и делать. Спать не хотелось — сколько можно! Попробовал с Настей заговорить. Но она даже и не взглянула, буркнула что-то на ходу. Зайти в дом? Побоялся.
«Потом, пусть привыкнут ко мне», — подумал Недоля и полез на сеновал.
«Авось усну…»
Глава VIII
НЕ СТАЯ ВОРОНОВ…
А в доме, в большой, так называемой парадной комнате за накрытым столом сидело четверо. В углу, под старинным, почерневшим от времени распятием Христа, хозяин дома немец-колонист Адам Гильфер. Рядом с ним такой же полный и чем-то похожий на Адама полковник Флориан Эбеналь, тоже из немцев-колонистов; он тихонько покачивает перевязанную руку. Чуть в стороне от них, в простенке, — князь Горицкий, полковник, только что прибывший из штаба Врангеля. Одежду красноармейца, в которой добирался сюда из Одессы, полковник сменил на добротный английский френч с хвостатыми львами на крупных пуговицах.
На другом конце стола сидел, откинувшись на спинку стула и заложив ногу на ногу, штабс-капитан Булдыга-Борщевский. Он с независимым видом курил, пуская кольца дыма через весь стол, прямо на распятие Христа.
Гильфер неодобрительно поглядывал на штабс-капитана — курить в этой комнате обычно не разрешалось. Да и вообще Булдыга-Борщевский нисколько не считался с привычками и обычаями хозяев: то спал целыми сутками, то засиживался до утра, беспрерывно требуя самогону, и так прокуривал комнату, что потом войти в нее было невозможно.
— Прошу внимания, господа, — начал князь Горицкий, хотя все и так с нетерпением ждали, что он скажет. — Несколько дней назад я имел конфиденциальную беседу с его превосходительством Петром Николаевичем [6]. Рад сообщить вам об исключительных победах наших войск. Вся Северная Таврия сейчас в наших руках, тринадцатая армия большевиков фактически перестала существовать, и нам открыт путь на Москву. Успехи столь значительны, что правительство юга России признано Францией, а в ближайшее время будет признано и другими странами. Нам оказывается огромная помощь оружием и всеми видами военного снаряжения…
— Бесплатно… — не то спросил, не то просто сказал Булдыга-Борщевский и выпустил такую струю дыма, что распятый Христос совершенно скрылся в нем.
Князь Горицкий удивленно взглянул на него, но лицо штабс-капитана было совершенно спокойным, а в голосе не чувствовалось и тени иронии. И хотя князь знал, что Франция, Англия и другие страны
