Подчасок с поста «Старик» - Михаил Иванович Божаткин

Божаткин Михаил Иванович

Подчасок с поста «СТАРИК»

Повесть

Глава I

ПОСТ У МОРЯ

Ночь.

Летняя, августовская.

А темень — штыка у винтовки не видно.

В ней растворились и степь, и обрывистый берег, и море — оно угадывается только по случайному всплеску волны.

И безмолвие. Такое, что кажется, будто слегка позванивают звезды в вышине.

У самой кромки воды смутно белеет узкая полоска песка. По ней, едва видимые во мраке, идут в секрет часовой Семен Гвоздев и подчасок Тимофей Недоля. Осторожно ступают пограничники, чуть слышно поскрипывают под их ногами перемолотые прибоем ракушки.

Гвоздев то и дело останавливается, чутко вслушивается в тишину. Он сегодня по-особому собран, осторожен и взволнован — предстоит охранять участок у Бирючьей балки.

Глухое, неспокойное место. Узкая щель оврага рассекает береговой обрыв и тянется далеко-далеко в степь. Крутые склоны балки так заросли дерезой и терновником, что даже в солнечные дни на дне ее сумрачно и сыро. Еще ночь какая-то необычная: даже звезды не рассеивают сгустившейся мглы.

«Тут незаметно пробраться — плевое дело, а там — ищи-свищи», — невесело думает Гвоздев.

Да и было так уже, было. В прошлом году здесь высаживались деникинские лазутчики, и нынче к берегу не раз подходили белогвардейский миноносец и французская канонерская лодка. Каждый раз после их прихода пограничники обнаруживали следы на песке. Пытались прочесывать балку, да что толку-то? За ней — бескрайний степной простор, а там — немецкие колонии. В них кто хочешь может скрыться, мелькают в голове Семена отрывочные мысли.

«Неспокойное место. Тут надо бы крепкий заслон ставить, с пулеметом, — думает Семен. — А приходится идти вдвоем — не хватает людей. Да еще этот, — скосил глаза Гвоздев на едва угадываемую на фоне обрыва фигурку подчаска. — Новичок, первый раз в секрет идет. Парнишка вроде бы ничего и уверяет, что уже побывал в переделках. Только что с него возьмешь? Малец, такого щелчком пришибить можно…»

Семен оглянулся. Обрывистый мыс Карабуш, на котором находится пограничный пост, совсем растаял в темноте. Где-то впереди, у самой балки, должна быть небольшая коса, но и ее сейчас не видно.

— Надо же — такое гиблое место, — недовольно ворчит он. — И этот чертов мыс, и эта дьявольская балка…

Тимофей — южанин, для него эти названия, оставшиеся от турок, ясны: Карабуш — значит Черная голова; Бирючья — Волчья балка. Так он и растолковал Гвоздеву. Хотел еще добавить, что с моря мыс будто бы действительно похож на откинутую назад голову, да Семен неожиданно сердито одернул.

— Ладно уж! Что волчья, что дьявольская — все одно…

Тимофей замолчал и даже дыхание затаил: беспокойство Гвоздева передалось и ему. Тишина — уши ломит, и все же улавливаются ночные шорохи: вот скатился с обрыва сухой комочек земли; с легким шипеньем отхлынула волна; наверху зацвиркал сверчок… Знакомые, привычные звуки.

— Ничего… — Гвоздев двинулся дальше, заскрипел песок под ногами.

Шагнул и Тимофей, да сразу же споткнулся. И раз, и другой.

«Вот недотепа!» — про себя выругался Семен.

И сердитым шепотом:

— Что там у тебя?

— Подошва…

— Что — подошва?

— Оторвалась…

— А раньше куда смотрел?

— Думал, продержится…

— Думал, думал… Голову надо иметь на плечах! Подбил бы загодя…

«Подбить-то к чему?» — недоуменно пожал плечами Недоля, но промолчал: у всех на посту обувь на честном слове держится, красноармейцы обуваются только на дежурство, а днем босиком ходят.

Гвоздев вытащил из кармана обрывок бечевки.

— На, привяжи…

Недоля наскоро замотал.

«В секрете сделаю как следует», — решил он, догоняя товарища.

Зашагали пограничники дальше. Пахнул в лицо ветерок, принес по-осеннему холодноватый аромат степной полыни, чернобыльника и крепкий, как нашатырный спирт, запах выброшенной на берег морской травы. И вроде бы непроницаемую вечернюю мглу развеял — звезды проступили четче, ярче. Все это не только вверху, но и снизу, под ногами, отражалось в густой воде. И от этого море кажется таким же бездонным, как и небо, и Недолю вдруг охватило ощущение, будто он шагает по самому краю пропасти. Даже голова закружилась.

Время от времени море вздыхает: волны — отголоски промчавшегося где-то шторма — с шипением облизывают кромку песка, и омытые раковины начинают сиять, словно выброшенные водою осколки звезд.

Берег отступает, образуя неширокую лощину. Отсюда и начинается Бирючья балка, но ни ее, ни зарослей кустарника на склонах не видно — ночь все затушевала одним цветом.

— Здесь остановимся, — вполголоса сказал Гвоздев. — Если что — на кручу не полезут, а тут встретим…

— После вчерашнего, наверное, не сунутся, — не то возражает, не то думает вслух Недоля.

На все посты сообщили, что прошлой ночью у Чубаевки, под Одессой, пытались высадиться белогвардейцы. Часовой не растерялся: подчаска послал за подкреплением, а сам вступил в бой. Одного убил, двух ранил и одного взял в плен. Остальные скрылись на шаланде в море.

Может, после такого урока и в самом деле побоятся? Во всяком случае, так говорил начальник поста при наряде. Гвоздев тоже вспомнил эти слова и невольно хмыкнул:

— Не сунутся! Да пока мы всех беляков и Антанту не уничтожим, покоя от них не жди. А Арканов…

Не по душе Семену начальник поста Арканов. Чует он в нем что-то чужое, присматривается, каждое слово, каждый шаг берет на заметку. Но пока молчит, ни с кем не делится своими мыслями.

— Не сунутся! — с сердцем повторил Гвоздев. — А сами все время у берега крутятся…

Что верно, то верно. Французской канонерки в последнее время не видно, она получила свое у Очакова [1]. А вот трехтрубный миноносец — говорят, «Жаркий» — каждый день торчит на кромке моря и неба. И сегодня с утра маячил. А за ним видны мачты еще каких-то кораблей. Белых или французских — не разберешь, далеко.

— Так что держи ухо востро, — заключил Гвоздев и распорядился: — Ты иди на ту сторону лощины, замаскируйся, да смотри не засни. А я здесь…

— Есть!

— Что ты мне все есть да есть! Подумаешь, скиталец морей нашелся, — неожиданно рассердился Гвоздев. — Повторять нужно приказание!

Гвоздев — старый солдат. Хлебнул лиха на Румынском фронте и с белыми уже третий год воюет. Порядок любит во всем, даже в мелочах. А Тимофей раньше, до болезни, в бригаде Мокроусова, среди матросов был, привык по-флотски отвечать. Однако спорить не стал, повторил.

— Выполняй!

Гвоздев шагнул