Партизаны в Бихаче - Бранко Чопич
— Ага, такое было. Легконогая попрыгунья, как я ласково белку называл, — заулыбавшись, пробурчал старый Дундурий. — Было дело, она у меня таскала орехи прямо из кармана. Помню, первый раз шалунья залезла ко мне в карман еще полвека назад, когда ты был маленьким мальчиком. И то же самое случилось полчаса назад. Я немножко вздремнул, а она потихоньку забралась под мой длинный кожух и принялась у меня в кармане грызть орехи. С трудом мне удалось ее оттуда выгнать, уж я ее и ругал, и кожух свой тряс, но она выпрыгнула только тогда, когда я ее по-хорошему попросил.
— Что, неужели это та самая легконогая попрыгунья из моего детства? — заволновался Лиян. — Не может быть, чтобы белки так долго жили.
— Уж я не знаю, та ли это или какая-нибудь ее прапраправнучка. Белки, они ведь все одинаковые, ласковые и шкодливые.
— Тогда придется изменить наше радиосообщение. Скажем так: «Сегодня в лесу посередь бела дня нахальный, шкодливый воришка без определенных занятий и места жительства
Сперва обворовал чулан,
Потом залез в чужой карман
И там, укрывшись под полой,
Ужасный учинил разбой.
Кто же это? Попрыгунья,
Легконогая вертунья».
«Да, вот оно, настоящее сочинительство-то, и в склад и в лад!» — завистливо фыркнул Шушля, которому наконец удалось освободиться от затычек в ушах.
Вдали опять застучали пулеметы, напомнив Лияну и старому мельнику, что идет война и что их еще ждет много испытаний и невзгод, боев, лишений и опасностей.
— Дядя Дундурий, вернутся ли когда-нибудь в наше ущелье старые мирные времена с лунными ночами, вечерними сказками седых стариков, фантазерами-мальчишками и косолапыми мишками, с юркими белками и славными конями, как твой Кундурий? — грустно спросил Лиян. — Скажи мне, я ведь тебе во всем верю, как в те дни, когда был мальчишкой и слушал твои сказки — «сказки чудные в часы ночные».
— Верь мне, сынок, скоро наше ущелье снова станет волшебным Ущельем легенд. Потому я здесь добровольно целый день и сторожу. Охраняю и партизанские листовки, и оружейную мастерскую, и нашу Япру, которая теперь свет дает, и те древние легенды.
— Верю, дорогой мой дядя Дундурий, верю.
— Вернутся еще и кони добрые, да такие, что о них тоже можно будет легенды слагать. Ты взгляни хоть на этого своего плясуна густогривого, он ведь прямо создан для песни.
«Ну конечно, — заржал Шушля. — Дорогой ты мой, я бы тебя хоть сейчас назначил казачьим атаманом и вручил бы золотую саблю, чтобы ты целый кавалерийский полк за собой повел в атаку».
Словно в подтверждение пророчества Дундурия об Ущелье легенд, из-под его кожуха стрелой выскочила юркая белка и стрелой взлетела на ближайшее дерево.
— Опля, еще одна мошенница, любительница орехов! — закричал Дундурий.
— Держи воришку! — завопил Лиян. — За ней, Шушля, что ты встал столбом!
«Пускай твоя тетка Тодория по деревьям карабкается, — с негодованием покосился на него Шушля. — Я тебе не кошка какая-нибудь. Даже в самых невероятных сказках лошади по деревьям еще никогда не лазили».
7
Наговорился Лиян со своим защитником Дундурием, вспомнил беззаботные дни и годы, проведенные в молодости на его мельнице. Обошли они и саму мельницу, посмотрели оружейную мастерскую и остальные помещения. Благодаря неисчерпаемой фантазии деда Дундурия все было так хорошо замаскировано, что даже с небольшого расстояния ничего подозрительного не заметишь: куда ни посмотри — одни заросли ольхи, ивы и дикого винограда, каких сколько хочешь можно встретить по всей Япре.
— Видишь, все здесь изменилось, кроме этих ив да меня самого, — гудел Дундурий. — А может, и мы стали другими, только я не замечаю. Что ты-то скажешь, сынок?
— Ивы стали толстыми и корявыми, а ты совсем белым и косматым, — сказал Лиян.
— Это меня годы припорошили мукой, какую и самым лучшим березовым веником из волос ни за что не вымести, — ответил старый мельник.
— Все меняется и течет, как наша Япра… — попытался философствовать Лиян, но Дундурий его перебил:
— Япра остается прежней, вода-то ведь не стареет.
— С малых лет на нее смотрю, а об этом как-то не подумал. Вот уж действительно — до седых волос дожил, а ума так и не нажил, — стал сетовать Лиян. — Пятьдесят лет в Япре купаюсь и умываюсь, целых пятьдесят лет, а может, и все шестьдесят. Так кто же я еще после этого, как не самый обыкновенный безмозглый мерин?
— Да нет, на мерина ты не очень похож. Да и нет такого мерина, который бы пятьдесят лет по свету дураком ходил, — стал утешать его мельник. — Лошади обычно живут лет двадцать с чем-нибудь и дурака, значит, валяют столько же, а ты уже, как видишь, в два раза дольше…
— Значит, я и дурее в два раза, — кисло заключил Лиян и подозрительно посмотрел на Шушлю: — Что, радуешься, что хозяин в дураках остался?
«Еще неизвестно, кто больше в дураках, ты или я, раз тащу твою поклажу! — хитро подмигнул ему Шушля. — А что ты мельнику врешь, будто купаешься в Япре, об этом еще можно было бы порассказать. Я-то хорошо знаю, что такое с тобой случилось всего один раз, когда ты ковырнулся в реку с одного узкого скользкого мостика и еще со злостью выругался, вылезая на берег: «Черт возьми, искупался с ног до головы! Такого со мной еще никогда в жизни не случалось!» В точности так оно и было».
— «Не случалось»! Что ты врешь! — зашипел ему Лиян в самое ухо, чтобы не услышал дед Дундурий. — Еще твоя бабка не ожеребилась, когда я в первый раз полетел с этой мельницы в воду, к тому же это было купание с довеском, потому что я тогда заработал здоровенную шишку на голове.
— Лиян-Илиян, есть еще одна вещь, которая не изменилась в Ущелье легенд. Ну-ка попробуй догадаться, что бы это могло быть?
— Дождь! — бухнул бывший полевой сторож. — Это ведь тоже вода, как и Япра, только что не течет, а с неба падает.
«Попал пальцем в небо!» — лукаво прищурился Шушля, выглядывая из-под ивовой ветки.
— Какой там дождь! Кошачья пещера, там, наверху, у обрыва, — напомнил Дундурий. — Помнишь тот тайный лаз в Пещеру маленькой кошки, про которую знали только мы с тобой?
— Знаю, знаю! — обрадовался Лиян. — Мы с тобой ее случайно однажды летом обнаружили, когда гнались за барсуком, который
