Купавна - Николай Алексеевич Городиский
Антонина Сергеевна Зацепа, новый классный руководитель, литераторша, попросила Степана сидеть за партой как подобает. Затем дала всем нам задание: написать сочинение на традиционную тему: «Как я провел(а) летние каникулы».
Конечно, Степану было о чем написать. Между тем он почему-то не шелохнулся, лишь задумчиво глядел в тетрадку. Тогда я решил: настало время действовать мне. На внутренней стороне тетрадочной обложки написал: «Дорогой Степка! Будет тебе куражиться. Давай снова дружить до гробовой доски. Колька Градов». Он прочитал, вернул тетрадь, долго смотрел в потолок, затем написал на своей тетради и подсунул ее мне. «Хоть ты и Колька Градов, а дурак! Твой Степка». Я воспрянул духом: слово «твой» было выделено особенно крупными буквами. Значит, наша дружба не кончилась, он готов ее продолжать, дело за мной — не будь «дураком», и я ответил: «Дорогой Степушка! Не совсем я согласен с тобой, потому что я не просто дурак, а страшный дурень, каковым больше никогда быть не собираюсь. Клянусь тебе!» Он отписался одним словом: «Врешь!» Я отшутился: «Не в рожь, а в пшеницу!» Поступил его ответ: «Не ловчи!» Я ответил: «Клянусь жизнью моих родителей!» «Дай бог, как говорит моя мамка, нашему теленку волка съесть», — написал он. Упрямый Степа преподнес мне еще одну горькую пилюлю, но я мужественно проглотил ее, сообщая ему: «Шуточки перестань шутить! Поверь, говорю на полном серьезе и что ни на есть по чистой правде!» И тогда он: «Чего ж ты хочешь от меня?» Мне стало жарко, и я ответил: «Чтобы поверить — набей мне морду!.. Я заслужил этого, потому что совершил позорные поступки». Степа спросил: «Признавайся, какие?» Я давно был готов для откровенного разговора с ним и написал в его тетради: «Я попытался увести у папы денежки, а они принадлежали совсем не ему — это раз. Второе: тяжкие страдания причинил я необдуманным своим побегом отцу и матери. Спрашивается, была ли в том нужда у меня, поросенка?.. А сколько полезного времени потратил Кирилл Фомич Гонтарь (он же — представитель Советской власти, за которую сложил свою буйную голову матрос Железняк!) на поиски «индейцев»! Да и тебя, Степушка, я зря подбил на побег, в чем очень виноват перед тобой. И как же права твоя милая бабушка, которая однажды сказала мне: нельзя тратить попусту жизнь, чтоб потом не случилось «хвать — похвать»…»
Я знал, как мой друг Степа привязан к своей бабушке. С расчетом на это чувство я и напомнил ему о ней. И не ошибся. «Спасибо, Коля! — гласила его записка в моей тетради. — Бабушка у меня очень разумная. И даже папа с мамой всегда прислушиваются к ее советам… Но что ты можешь предложить на будущее?» Я ответил: «Предлагаю следующую программу:
1) Навсегда покончить с безответственностью за свои действия, что означает — пионер подает хороший пример! Стало быть, записываемся в пионеры.
2) Учимся на круглые пятерки.
3) Готовимся к поступлению в ряды Ленинского комсомола, чтобы быть, как говорит Кирилл Фомич, достойной сменой нашим отцам.
4) Безусловно, продолжаем свою физическую закалку, то есть разумно занимаемся боксом, а также всеми видами спорта: нужно быть сильными духом и телом, чтобы категорически побеждать всякую капиталистическую нечисть — врагов родной Советской власти и мирового пролетариата… Что ты можешь дополнить?» «Это ты здорово придумал! — сообщил Степан. — Постараемся сдать нормы на значок ГТО. После школы поступаем в сельскохозяйственную Академию. Но прежде проходим службу в Красной Армии». «Ур-ра!!! — расчеркнулся я. — С дополнением согласен». «Ты опять несерьезен, — ответил он. — Не уракай попусту, дурень!»
Пришлось мне еще раз поклясться, ссылаясь на мою любовь к родителям. И Степа поверил, правда, выразил сомнение по поводу поступления в пионеры. «Думаю, сегодня на сборе тебя не примут», — написал он. Я возмутился: «Эт-то почему же?!» «Так мне сказала Регинка Кочергина», — сообщил Степа. О, как я возненавидел эту девчонку в ту минуту! «Слабо Кочерге до нас! И я ее презираю!!» — ответил я.
Так в течение всего урока мы исписали свои тетради до корочек, обсуждая и некоторые другие вопросы новой программы нашей дружбы.
Антонина Сергеевна потребовала сдать ей сочинения. Все под звонок на перемену кинулись к столу учительницы. Я растерялся, ведь никакого сочинения о проведенных каникулах мы не написали. Как быть?
— А вы, Градов и Бездольный? — обратилась к нам Антонина Сергеевна. — Где ваши тетрадки?
— У меня, — промямлил я, пряча свою тетрадь под парту. — Я хотел сказать, у меня не вышло сочинение. И у Степы…
— Но вы же писали с таким увлечением! — изумилась учительница, вскидывая брови и переводя глаза с меня на Степана. — Или боитесь заработать по двойке?
— Коля сказал неправду! — воскликнул Степан. — Берите, вот моя тетрадка.
— А твоя, Градов?
— Ну и пускай! — решился я. — Возьмите и мою. Только там не все правильно.
— Что же?
— Можно, я вам по секрету скажу? — спросил я. — После, когда все выйдут из класса.
— Хорошо, расскажешь, — согласилась Антонина Сергеевна.
Ребята быстро выбежали из класса. Недовольный мной, вышел и Степан, хотя я и просил его остаться.
— У меня там все правильно, — сказал он.
Я понял так Степана: он заподозрил меня в неискренности. Но была лишь одна неправда — относительно Регины Кочергиной, к которой я никак не был равнодушен. Об этой маленькой неправде я и отважился сказать Антонине Сергеевне. Учительница обещала вымарать из «сочинения» строчки о Регине, когда будет проверять его. Это успокоило меня, но лишь на какие-то минуты — до раздавшегося звонка на следующий урок. Войдя в класс, Степан молча уселся за парту. Я попытался заговорить с ним:
— Степа, посмотришь, все будет как надо…
— Посмотрим, — отмахнулся он. — Но ты пока не трогай меня.
Весь день, до последнего урока, он хмуро молчал. И по домам мы разошлись врозь.
Придя домой, я не находил
