Михаил Прудников - Пароль получен
В тот же вечер ушло по назначению сообщение Янга о деятельности Генриха Рошке.
Янгу вскоре было передано поручение продолжать игру, укрепить контакты с Рошке, поскольку к этому субъекту тянулись нити, соединявшие его со многими видными нацистами, заранее готовившимися спасти шкуру в преддверии неизбежного краха третьего рейха.
8. Накануне
Зима в Берлине выдалась на редкость теплая. Неделями висела над городом осенняя морось. Стояли туманы. Низко проплывали серые тучи.
Это была последняя зима фашистской Германии. К концу 1944 года Советская страна была почти полностью освобождена от гитлеровских захватчиков, оставивших на полях России миллионы деревянных крестов над могилами своих солдат и все свои надежды на мировое господство. А в январе 1945 года началось генеральное наступление советских войск по всему фронту, окончательно решившее исход войны.
Выход Красной Армии за пределы своей страны отрезвил в Германии даже те головы, которым опьянение демагогическими выступлениями фюрера и гитлеровской пропагандой мешало видеть вещи в истинном свете. И хотя ведомство доктора Геббельса изо всех сил тщилось успокоить жителей Берлина, заявляя, что фюрер располагает «секретным оружием», которое поможет сокрушить врага, уже никто в это не верил.
В те дни у Янга было очень много работы. Важные сведения по-прежнему получал он от Ругге, который был в курсе всех событий и разговаривал с Янгом откровенно.
Ругге оставался прежним. В отличие от своих друзей-офицеров он не предавался отчаянию. Он давно убедил себя в неизбежности такого бесславного конца. А был спокоен еще и потому, что дома у него, в тайнике, лежал аргентинский паспорт и другие необходимые документы, с которыми он мог, улучив момент, расстаться с грешной землей своих предков и перебраться в края, которых не коснулась эта страшная война… Лишь бы не подвел Генрих Рошке, который должен обеспечить отправку двух друзей за пределы Германии!.. Но с Рошке договорились обо всем: его предупредят за день до назначенного срока, вручат половину суммы, которую он требовал, а вторую половину — его сообщникам, которые будут встречать беглецов в Буэнос-Айресе.
Что было плохо и выводило Ругге из равновесия, так это то, что все труднее и труднее становилось добывать наркотики. Выдавались часы, когда он мучился, метался, впадал в бредовое состояние. Но, заполучив на черном рынке очередную партию ампул, Пауль словно воскресал — обретал спокойствие, жажду деятельности, строил планы создания немецкой колонии в Аргентине, где, по его убеждению, должна была сосредоточиться лучшая часть немецкой интеллигенции, которая примет на себя историческую миссию «возрождения великой Германии».
Он жил этим будущим, презрев настоящее и теперь открыто выражая в кругу друзей, которые нет-нет да и собирались на его квартире, свое возмущение выскочкой-ефрейтором, толкнувшим Германию на край пропасти. Янг отмечал про себя, что даже такой верноподданный, как сотрудник криминальной полиции Клюзе, не возражал… Слушая крамольные высказывания Ругге, Клюзе отделывался молчанием. А еще не столь давно он, не задумываясь, отправил бы друга в гестапо, написав на него убийственный донос, и был бы убежден, что только так и должен поступать истинный немец.
Почти у всех друзей и знакомых Ругге, бывавших у него в доме, наблюдал Янг как бы полное истощение духовной энергии, губительное, все прогрессирующее и прогрессирующее внутреннее опустошение. Этот процесс был уже, по-видимому, необратим. Это было похоже на паралич.
В начале февраля Ругге предложил Янгу съездить к Генриху Рошке:
— Надо напомнить о себе, все уточнить. Ведь этот подлец не остановится перед тем, чтобы нарушить нашу договоренность, если кто-то даст больше. Надо встретиться! Я говорил с ним. Он просит приехать к нему.
У Рошке был двухэтажный особняк в глубине большого сада. Они позвонили у ворот, привратник, открывший калитку, спросил:
— Господа Ругге и Янг? — и, получив утвердительный ответ, сказал: — Прошу вас, господа, вас ждут.
Они прошли по асфальтированной дорожке, поднялись по ступеням крыльца. Сопровождавший их привратник распахнул массивную дубовую дверь, предложил раздеться и провел по мраморной лестнице наверх.
Рошке болел. Он принял посетителей в халате, извинившись за свой вид. Приказал подать коньяк.
— Мы хотели сообщить, что никаких изменений в наших планах нет, и поинтересоваться, не изменилось ли что у вас? — начал Ругге.
Рошке пожал плечами, изобразив на лице недоумение.
— Вы меня поражаете, господа! У меня достаточно солидное предприятие.
— Но сейчас такое тревожное время. Всякое может случиться.
— Время, конечно, сложное. Но все сложности лишь укрепляют мое дело и увеличивают оборот… Вы меня понимаете? — Рошке улыбнулся, обнажив ряд золотых зубов. — Каждый делает свой бизнес. Одни — на счастье ближних, другие — на несчастье. И кто может упрекнуть бизнесмена! Свободное предпринимательство…
Рошке произнес некую тираду о сущности предпринимательства. Он всячески подчеркивал, что его деятельность не выходит за рамки закона, а с нравственной стороны-де во всех смыслах богоугодна, так как в конечном счете он делает людям добро!
Янг рассматривал гостиную: все здесь было богато и безвкусно, но было и кое-что удивительное. Рошке поймал взгляд Янга, брошенный на одну из картин в золоченой раме, и, не дожидаясь вопроса, прервав свои излияния, похвастался:
— Это Гоген. Стопроцентный Гоген. Я приобрел его в Париже. А рядом Брейгель. И тоже стопроцентный. Из Вены. Сам рейхсмаршал не раз покушался на эту картину, просил уступить, но я тоже люблю ценные вещи… Это, знаете, лучшее средство поместить капитал.
— Значит, мы надеемся на вас и не будем больше никого искать для реализации своих планов? — вернулся к начатому разговору Ругге.
— Я не изменяю своему слову, — ответил Рошке.
Посетители поднялись и стали прощаться. Когда они вышли на улицу, Ругге убежденно сказал:
— Нет, он не подведет. Только надо выбрать подходящий момент, не дожидаясь, пока русские ворвутся в Берлин. Потом все будет гораздо сложнее. Наш генеральный штаб принимает все меры, чтобы в случае русского наступления на Берлин не дать им возможности взять город в клещи. Но что стоят наши хваленые полководцы, мы знаем по Сталинграду и прочим «блестящим» операциям на Восточном фронте. Надеяться на нашу армию нечего. Надо выскочить из Берлина — и чем раньше, тем лучше!
— Но пока об этом думать преждевременно, — возразил Янг.
— Думать надо именно сейчас, чтобы не упустить момент. Не предавайтесь благодушию, Рудольф. Мы должны быть бдительны, как никогда.
Через несколько дней Ругге присутствовал на большом совещании у начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Кребса. Речь шла о подготовке к обороне Берлина. Правда, Кребс, по рассказам Ругге, несколько раз оговаривался: до столицы русские не дойдут, фюрер с его дальновидностью хочет избежать, однако, любых случайностей, а потому и требует, чтобы Берлин был превращен в неприступную крепость. Оговорки генерала не развеяли уныния среди офицеров, собравшихся на совещание. Кребс вновь упоминал о «секретном оружии», которое вот-вот появится на свет и принесет великий перелом в ходе войны. Но даже шеф Ругге, старый армейский служака, когда садились после совещания в машину, сказал адъютанту:
— Боятся признаться, что потерпели жестокое фиаско. Мальчишки…
Он никогда не был так откровенен с подчиненным.
По слухам, которые ходили среди офицеров гарнизона, Гитлер собирался в случае наступления Красной Армии на Берлин поручить командование обороной города Гиммлеру, сделать ставку на войска СС.
Ежедневно Янг отправлял свои сообщения, в которых подробно говорилось о положении в гитлеровской столице.
В конце марта Янга известили, что на связь с ним выходит уже знакомый ему Вальтер:
«Ждите Вальтера на прежнем месте в субботу в два часа дня».
Вальтер появился на том же зеленом «опеле». Только на этот раз был в гражданском костюме. Он сказал Янгу, что в очень скором времени его сообщения будут крайне необходимы, а потому, в зависимости от обстоятельств, надо будет перейти на прямую радиосвязь. К тому же нацисты, конечно, будут уже не так рьяно заниматься пеленгацией посторонних радиопередач: им будет не до этого. Адрес радиста — прежний.
На этот раз встреча была совсем короткой. «Опель» затормозил у того самого места на набережной Шпрее, где его ожидал Янг. Рудольф вышел и стоял, провожая машину глазами, пока она не скрылась из виду. Потом медленно пошел в другую сторону.
Наступали самые горячие для Рудольфа Янга дни. Назревали решающие события второй мировой войны.
