Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

— Второй этаж, в самом конце, — на бегу ответила она.

И вот дверь с табличкой:

«Ю. Я. Залесский»

Должность не указана, но Лукьянчик знает, что такие таблички рядовым работникам на двери не вешают. Постучался и услышал приглушенно:

— Прошу.

Лукьянчик вошел, у порога стряхнул с шапки снег и воду, спросил:

— Вы Юрий Янович Залесский?

— Совершенно точно. Чем могу? Да проходите же, садитесь.

— Вам сердечный привет от Семена Григорьевича Глинкина, — негромко, но четко произнес Лукьянчик.

У Залесского только одна бровь чуть дрогнула, он вопросительно смотрел на посетителя и молчал. А Лукьянчик в это время разглядывал его… Ему лет пятьдесят, голова в густой шапке волос, круто изогнутые брови сходятся на переносице. Лукьянчик заметил, что у него маленькие, как у ребенка, уши, и, наверно, от этого он спускает на них волосы… Черты лица грубые, будто резцом вырублены.

— Где сейчас Глинкин? — спросил Залесский, исподволь присматриваясь к Лукьянчику.

— Не знаю. Из Южного его отправили по месту его первого дела.

— В Брянск? — поднял брови — не то удивился, не то обрадовался — Залесский и, помолчав, сказал задумчиво: — Да… там, в Брянске, мы ему тогда сильно помогли, можно сказать — из-под меча его голову вынули. Придется все начинать сначала — я у него в долгу как в шелку. А вы откуда прибыли?

— В смысле… — замялся Лукьянчик.

— Да, да, в смысле, — рассмеялся Залесский. — О том, что вы были предрайисполкома в Южном, я осведомлен. Так откуда?

— Из Якутии.

— Срок вышел?

— Должен сказать, что на этот счет и я в долгу у Семена Григорьевича, у меня не было срока. Сняли с работы, исключили из партии, и мы с женой уехали к ее родителям в Якутию. Ее отец имел шесть лет, а теперь на свободе, работает завскладом в леспромхозе.

— Ничего, мы Семену Григорьевичу Глинкину вернем все долги… вернем, — Залесский хлопнул ладонью по столу, будто печать поставил, и спросил: — А как же вы обошли суд?

— Я бы не сумел, — признался Лукьянчик. — Все Семен Григорьевич.

— Ну-ну… А как же? Как?

— Во-первых, у них не было против нас крепких улик. Во-вторых, Семен Григорьевич придумал выдвинуть встречный счет.

— То есть?

— Что, мол, сами городские организации частенько совершают некоторые незаконные действия или предлагают совершать другим. Скажем, приезжает какая-то делегация — пожалуйста, выполняйте разверсточку, с кого сколько на ее обслуживание и на подарочки гостям. А откуда на это брать деньги? Я припомнил, когда и кто давал мне указания предоставлять жилплощадь в обход очереди… Ну, и всякое другое.

Залесский всплеснул руками и принялся беззвучно хохотать, придыхая:

— Ну нахал Семен, ну нахал… — а отсмеявшись, спросил: — А если бы они вашего встречного иска не испугались?

— Думаю, было бы плохо…

— Сверчевский в этом участвовал?

— Ну как же, он же и у нас в исполкоме юристом работал.

— Это наверняка он придумал! — воскликнул Залесский. — Вот голова, надо сказать. Где он теперь?

— Вокруг него тоже затеплилось — раскрыли бабу из тюремной охраны, через которую он связывался с нами, он тут же уволился и куда-то уехал.

— Ничего — объявится, нам он еще будет очень нужен… — Залесский помолчал, глядя на Лукьянчика. — Ну что, будем теперь действовать вместе? Поработаем? — спросил он.

— Надо, — кивнул Лукьянчик.

— Ну что же, пока дозреет одно дельце, будете работать у нас в «Сельхозтехнике»… Где семья?

— Жена и дочь в Якутии у тещи.

— Оформитесь и сразу вызывайте семью, семейному всегда веры больше и квартиру скорей дадут.

— А где… что я буду делать? — спросил Лукьянчик.

Залесский сверкнул на него взглядом из-под сдвинутых бровей, не ответил и заговорил о другом:

— Я думаю — оставлять ли вам старую фамилию? Как вы думаете? — И, не ожидая ответа, продолжал: — Оставим старую. Не такой уж вы вождь мафии, чтобы вам делать пластическую операцию, не так ли? И не Райкин, которого все знают. Надо вообще не думать об этом и заполнить личный листок учета кадров — вот он. — Залесский достал из стола анкету и протянул Лукьянчику.

— Последнюю службу указывать?

— Нет. Что было до нее?

— Начальник строительного управления.

— Подходит. Продлите эту службу, напишите, что строил, главным образом, на селе и освобожден от работы за то, что просмотрел допущенные прорабом приписки, — сразу пойдете у нас за открытого и честного человека. И вообще, из истории в Южном комплекса не делать и смотреть вперед чистыми глазами.

Лукьянчик отдал заполненную анкету и направился в гостиницу.

Залесский в это время уже разговаривал по телефону с Москвой:

— Александр Платонович, явился тот герой из Южного… Сгодится… Правда, сейчас он не совсем в форме, и это меня малость тревожит, так как у него только и было беды, что над ухом из хлопушки выстрелили… Ну ничего, обвыкнется, посмелеет… Кстати, знаешь, что у Глинкина?.. — Залесский выслушал ответ, тяжело вздохнул: — Жалко его… Я его не хороню, а жалею… Хорошо, за мной дело не станет… В общем, не пора ли начинать, жду распоряжений. Пока.

…Номер в гостинице достался Лукьянчику с окном во двор — темно и вдобавок холодно. Не зажигая света, не раздеваясь, он лег на постель. Последнюю ночь в Якутии он провел без сна на аэродроме, во время полета не мог сомкнуть глаз, ему отчего-то было страшно, а минувшую ночь маялся в общем жестком вагоне поезда. Сколько ни бился, не мог заснуть и здесь. Во дворе гостиницы кто-то звонко лязгал железом — будто ударит молотом по рельсу и ждет, пока звук, пометавшись во дворе, замрет, и тогда снова ударит.