Кронштадт - Евгений Львович Войскунский
— Тебя как зовут, медикус?
— Григорий, — ответил тот, робея, но не переставая есть.
— О! Тезка мой, значит. Это хорошо, — одобрил Слюсарь. — А на камбузе ты уже был? Нет? Вот это хуже, — покачал он озабоченно головой.
— А что такое? — спросил Толстоухов, искоса взглянув на Слюсаря.
— Да понимаешь, Григорий, твой предшественник не успел выписать для камбуза чурок. И теперь нечем плиту топить.
— Чурок? — неуверенно переспросил фельдшер.
— Березовых чурок, — кивнул Слюсарь. — Ты сразу после ужина выпиши требование. Проси побольше, кубометров шесть, а то их уходит много, не напасешься.
Толстоухов с хорошим аппетитом ел омлет из яичного порошка, не поднимая ресниц и не замечая усмешечек на лицах командиров. Он знал, конечно, что камбуз входит в круг его обязанностей, но не имел представления, как там топится плита. Может, и верно чурками? Только почему именно березовыми?
— А кому надо требование писать? — спросил он.
— Штурман шутит, товарищ Толстоухов, — прервал Слюсареву потеху Балыкин. — Плита на камбузе электрическая. А вы, штурман, чем смешочки разводить, помогли бы лучше новому товарищу ознакомиться с устройством корабля.
Со штурманом и случилось второе происшествие на «Гюйсе».
Уже был подготовлен приказ о назначении старшего лейтенанта Слюсаря дивизионным штурманом — ждали только на «Гюйсе» его преемника. Практически же Слюсарь уже исполнял, по указанию Волкова, обязанности дивштурмана. Мотался по тральщикам дивизиона, проверял боевую подготовку, состояние электронавигационных приборов, корректуру карт. Стал частенько навещать на бригаде торпедных катеров своих дружков по выпуску, и не обходились эти визиты без глотка-другого спирту. Однажды, выпив там, на базе Литке, отправился Слюсарь с двумя друзьями-катерниками в Дом флота, где в тот вечер имел быть концерт артистов Ленинградской музкомедии. Как-то получилось, что в Доме флота в толкучке Слюсарь отбился от приятелей. Сходил в гальюн, а потом встал на втором этаже, у лестницы, и громко, строго объявил: «Приготовьте документы для проверки!»
Поначалу поднимавшиеся по лестнице командиры и краснофлотцы приняли это всерьез — совали Слюсарю удостоверения, краснофлотские книжки. Тот, начальственно насупясь, заглядывал в них, кивком разрешал проходить. «Ваши документы!» — протянул он руку к следующему и тут же, подняв глаза, отдернул руку как от горячего: перед ним стоял худощавый капитан первого ранга, в котором Слюсарь узнал командира своего соединения — Охраны Водного района. Было бы лучше быстренько ретироваться, смешаться с толпой. Но не таков был Слюсарь. «Проходите без проверки», — сурово сказал он командиру ОВРа, а у самого, между прочим, похолодело в животе. «А кто вас тут поставил?» — спросил командир ОВРа, уловив в Слюсаревом дыхании отчетливый дух плохо очищенного спирта. И уже бежал сюда старший политрук из штата Дома флота, а за ним поспешал и сам начальник Дома — маленький, пожилой, с голым черепом, полковой комиссар. Тут и дружки-катерники подоспели, пытались увести Слюсаря — какое там! В него вцепилось начальство, полковой комиссар нервно выкрикивал — почему? кто такой? как посмел? — и теперь у Слюсаря потребовали удостоверение личности, и командир ОВРа был неприятно удивлен, обнаружив в самозваном проверяльщике штурмана одного из подчиненных ему дивизионов.
На следующее утро командир ОВРа вызвал комдива Волкова и, брезгливо морщась, рассказал о вчерашней пьяной выходке старшего лейтенанта Слюсаря.
— Это тот самый, которого вы берете штурманом к себе на дивизион? — спросил он. — Ничего себе штурманец! Хорошо, что я еще не подписал приказа. Как вы своих офицеров воспитываете, товарищ Волков?
Он употребил слово «офицер» — еще непривычное и царапающее слух, но понемногу входящее в употребление.
Разъяренный Волков немедля отправился на Морзавод, где у южной стенки стоял «Гюйс». Тут в командирской — бывшей своей — каюте дал выход гневу, клокотавшему в горле.
— В море вас держать без передыху! — кричал он, вышагивая по каюте, в то время как Козырев выжидательно помалкивал. — Разучились прилично вести себя на берегу! Мальчишки, грубияны! Что будем делать со Слюсарем, я вас спрашиваю?! Под суд отдать, едри его кочерыжку! Ну, что молчите? — накинулся на Козырева.
— Жду, когда кончите говорить, товарищ комдив, — твердо сказал тот. — Слюсаря вы сами знаете. В море безупречен, а на берегу чудит. Его на корабле надо держать. Сами же взяли его на дивизион…
— Ишь, как повернул! Выходит, я виноват, так?
— Я этого не сказал…
— Еще бы ты сказал! А я считаю, командир, что ты воспитанием своих офицеров не занимаешься! Им прямо-таки море по колено! Что у тебя сейчас запланировано?
— Командирская учеба. Изучение немецкого минного оружия.
— Передвинь на полчаса. Созвать совещание офицерского состава. Мое сообщение о Слюсаре. Сам будь готов выступить. А сейчас — давай его сюда! И Балыкина позови.
Спустя несколько минут, постучавшись, в командирскую каюту вошел Слюсарь. Странно перекосив брови — так, что одна опустилась, а другая взлетела почти до края черной и блестящей, как кузбасс-лак, шевелюры, — он вытянул руки по швам и отчеканил, уставясь на Волкова:
— Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант Слюсарь прибыл по вашему приказанию!
В жаркое августовское утро 1927 года в сарай к Тимофею Слюсарю забрался беспризорный и унес связку вяленой рыбы. Тимофей как раз вышел на крыльцо своей хибары и увидел, как из сарая выскочил и дал деру босоногий пацан в картузе и серых обносках. Тимофей припустил по пыльной дороге, что шла по-над обрывом, и догнал вора. Матом Тимофей не ругался — такое было у него правило. Он только дал беспризорному хорошего подзатыльника и, отобрав связку, поволок его в участок милиции.
— Ой, дяденька, пусти! — взмолился пацан, задрав голову и жалобно всхлипывая. — Дяденька, я больше не буду!
На Слюсаря смотрела из-под здоровенного козырька немытая худенькая мордочка с черными глазами, и, что заинтересовало Тимофея, не заметно было в этих черносливинах никакого страху. Пацан словно бы изучал Слюсаря, не переставая при этом канючить:
— Пусти, дяденька, будь добренький…
Тимофей крепкой рукой держал его за рваный ворот клифта и вел в участок, а путь был, надо сказать, не близкий, и солнце припекало вовсю. Короткие тени плыли перед Тимофеем и пацаном по колдобистой единственной улице рыбацкого поселка. Беспризорный вдруг перестал всхлипывать и вертеть головой под жесткой Тимофеевой хваткой. Сказал с недетской рассудительностью:
— Ты меня в милицию ведешь?
— Ага.
— А какая тебе с этого польза? Вон ты уже весь вспотел.
Тимофей медленно удивился, помигал белыми ресницами. Свободной рукой утер с лица пот и спросил:
— Тебе сколько лет?
— Ну, десять, может, одиннадцать.
— Перед тобой светлая жызня, — с назиданием сказал Тимофей, — а ты тут околачиваешься.
— Светлая жызня! — передразнил пацан. — Сам жрешь от пуза, а другим не надо, да? Рыбку пожалел!
