Владимир Мильчаков - Повести и рассказы
Глава 32
Самолеты вышли на цель
Было уже четверть двенадцатого, когда Карл Зельц с Гретой остановились неподалеку от третьего километрового столба.
Они стояли рядом с шоссе, скрытые придорожными кустами и темнотой ночи.
— Прощайте, Карл, — обняла спутника девушка. — Желаю вам счастья. Вы помогли мне в самую трудную минуту…
— Пустяки, товарищ Грета, — взволнованно ответил Карл. — Нам иначе и нельзя. Мы солдаты партии. Передайте там всем привет. Просто скажите: немецкие коммунисты шлют русским людям привет и просят не забывать, что фашист и немец — не всегда одно и то же, и даже часто совсем наоборот.
— Передам, Карл. Обязательно передам.
— Поклонитесь за меня Кремлю и Мавзолею.
— Обязательно, Карл!
— Ну, желаю счастья.
Они крепко пожали друг другу руки.
— Может быть, мне лучше подождать здесь или проводить еще немного? — несмело предложил Зельц.
— Не нужно, Карл. Здесь осталось всего метров двести. Дойду одна. А вы возвращайтесь ко второму километровому столбу и ждите. Только будьте осторожны.
— Ничего. Не в первый раз.
— Если встреча не состоится, я возвращусь к вам, и мы уходим вместе, как условились.
— Есть, товарищ Грета.
Они замолчали перед минутой окончательного расставания. Грета снова взяла большие твердые руки Карла в свои ладони, сжала их. Вдруг Карл наклонился к уху девушки и шепотом сказал:
— Не забудьте, фрейлин Грета, передать вашим отважным друзьям, что подпольщики Борнбурга отсалютуют их подвигу взрывом теплоэлектроцентрали.
— Не забуду, — так же шепотом ответила Грета. — А это будет? Они сумеют?
— Уже, — негромко рассмеялся Карл. — Все сделано. Ждут только сигнала. Взрыв в Грюнманбурге будет этим сигналом. Ну, пока. Вам уже пора.
— Пока, Карл. До скорой встречи.
Еще одно рукопожатие, и девушка пошла по окраине шоссе вглубь черного, без единого приветливого огонька пространства.
Зельц проводил ее глазами. Но вместо того чтобы уйти, опустился на землю. Минут пятнадцать-двадцать он лежал, чутко прислушиваясь, не донесется ли до него шум борьбы, крик о помощи. В глубине души Карл до последней минуты тревожился, не стала ли Грета жертвой чьей-нибудь тонкой провокации.
Но все было тихо. Значит, Грета благополучно добралась до места. Зельц встал, вышел на шоссе и, не спеша, пошел в направлении города. Он шел и думал, что самое позднее через сутки ему надо будет уехать из Борнбурга. Он знал, что целая группа, людей — его товарищи по борьбе, по партии — озабочены его судьбой; что уже заготовлены надежные документы и намечено место, куда он должен уехать, но где это место и какое имя он будет носить через сутки, Карл еще не знал. Он думал о русских радистах, засевших в Грюнманбурге.
«Вот это люди! Столько времени работали чуть не рядом, обоих я много раз встречал и не подумал ничего. Даже считал их за самых отъявленных нацистов».
Но одновременно с восхищением в груди Зельца проснулось и недовольство собой. Недовольство тем, что он не разгадал, не помог этим отважным людям. «Неужели их все-таки захватили?» — с болью думал Зельц, шагая по обочине шоссе.
Неожиданно яркий свет фар ослепил Зельца. Он отпрянул в сторону и, упав на землю, вырвал из кармана пистолет. Машина, как метеор, промелькнула мимо, но Карл безошибочно определил: «Мерседес начальника гестапо. Поехал за Гретой».
Он вскочил и со всех ног бросился вслед за машиной. «Их не может быть больше пяти человек, — соображал Зельц на бегу. — В темноте они не разберут, сколько нападающих. А мой «Вальтер» бьет, как часы. Посмотрим, господа гестаповцы, кто кого».
Впереди, как раз около километрового столба, мелькнул красный задний огонь остановившейся на шоссе машины. Зельц, припав к земле, прислушался. Но первое, что донеслось до него, был радостно взволнованный смех Греты. Затем мужской голос сказал:
— Садитесь, товарищи. Время не ждет.
Стукнула дверца. Машина, на мгновение осветив фарами растущие на обочине кусты, свернула с шоссе влево и, осторожно перевалив через кювет, помчалась по лощине.
Зельц встал с земли и облегченно вздохнул. С какой радостью он кинулся бы вслед за машиной, чтобы хоть раз обнять этих незнакомых, но дорогих ему людей, чтобы услышать от них хотя бы одно слово привета и одобрения.
Но это было уже невозможно. Карл вытер рукою вспотевший лоб и только тогда заметил, что все еще стоит, сжимая в руке тяжелый «Вальтер». Забыв, что его все равно никто не увидит, он сунул пистолет в карман и поднял сжатый кулак над правым плечом, салютуя отъезжающим друзьям. Затем повернулся и пошел, маскируясь среди кустов, по направлению к Борнбургу. Через мгновение его сильная коренастая фигура скрылась в ночной темноте.
Майор Попель насторожился, услыхав, как капитан Бунке предупредил своего денщика о подходе к третьему километру. Несколько мгновений майор сидел помрачневший, сгорбившийся. Кисти его рук, лежащие на коленях, вздрагивали. Даже удивление по поводу неожиданного путника на шоссе проявилось только в голосе майора — пошевелиться он не рискнул.
Когда же Бунке вторично приказал: «Франц, внимание! Третий километр!» и машина сбавила скорость, майор Попель, глядя остановившимися глазами вперед, через ветровое стекло, хрипло проговорил:
— Кажется, я проиграл, капитан?.. Не стреляйте… Сдаюсь.
Франц остановил машину и, оставив левую руку на баранке, правой сжал кисти рук майора.
— От вас зависит, останетесь ли вы живы, — ответил Бунке. — Франц, наручники. Они у него в правом кармане.
Попель с готовностью повернулся, чтобы денщик вынул наручники из его кармана, и взглянул на Бунке. Черный глазок ствола пистолета угрожающе смотрел на Попеля из рук капитана. Попелю показалось, что сердце у него перестало биться. Стараясь не лязгнуть зубами, он сделал попытку улыбнуться:
— Прошу вас капитан, без кляпа. Я не заяц, кричать не буду. Проиграл — плачу.
— Не капитан Бунке, а майор Красной Армии, — услышал он в ответ. — Хорошо, обойдемся без кляпа. Но при малейшей попытке…
— Понимаю, — закивал Попель. — Разведчики всегда понимают друг друга с полуслова.
Ему никто не ответил. Франц добросовестно защелкнул на майорских руках наручники. Затем с той же добросовестностью он ощупал пояс и карманы майора. Пистолет казенного образца и кинжал, висевшие на поясе Попеля, а также маленький пистолет, хранившийся «на всякий случай» в боковом кармане кителя, звякнув, упали на заднее сидение около капитана Бунке.
На шоссе было пусто. В кустах и ельнике — ни шороха. Казалось, ни одной живой души нет за узенькими кюветами шоссе. Майор Лосев вышел из машины и громко, с нарочитой мечтательностью сказал:
— Какая чудесная ночь! Она напоминает мне ночи Венеции.
С левой стороны шоссе, от невысокого километрового столбика, раздался слабый женский вскрик, а с противоположной стороны донеслось облегченное:
— Наконец-то!..
— Быстро сюда, друзья! — позвал майор.
Первой к машине подбежала Грета Верк.
— Я так волновалась! Я думала, что все сорвалось, — горячо говорила она, пожимая руку майора.
— А я уж боялся, что гестапо что-нибудь пронюхало, — весело заговорил Сенявин.
— Успокойтесь, фрейлин Грета, все в порядке, — ободрил майор Лосев девушку, беря у нее из рук чемоданчик и укладывая его в машину.
— О, я теперь уже ничего не боюсь. Самое страшное позади, — взволнованно рассмеялась девушка.
— Николай Михайлович, — тревожно шепнул капитан Сенявин Лосеву, — Степана Дмитриевича все еще нет.
— Степан Дмитриевич не придет, — тихо ответил Лосев.
— Как? — опешил Сенявин.
— Потом расскажу, — прошептал Лосев и громко пригласил: — Садитесь, товарищи. Время не ждет.
Между тем Грета открыла дверцу машины, рассчитывая сесть рядом с шофером. Место было занято. Она наклонилась, чтобы извиниться, и вдруг отпрянула в сторону. Перед нею сидел гестаповец. Не понимая, что произошло, она схватилась за пистолет. Но Попель испугался не меньше Греты. Защищаясь, он молча поднял руки к лицу, и Грета, увидев стальные браслеты на запястьях майора, облегченно перевела дух.
Добрые пять минут машина, лавируя между редкими кустами, мчалась по узкой извилистой лощине среди холмов, заросших молодым и частым ельником. Старшему лейтенанту Глушкову несколько раз приходилось включать фары, чтобы не врезаться в заросли.
Машину подбрасывало во все стороны; иногда казалось, что мгновение — и она перевернется вверх колесами, но Глушков, не сбавляя скорости, гнал ее, как будто ехал по гладкому ровному шоссе.
Постепенно лощина делалась все шире и шире и, наконец, незаметно перешла в большую, поросшую редкой травою каменистую равнину. Через несколько минут лейтенант затормозил машину.
