Команда осталась на судне - Георгий Владимирович Кубанский
Больше рыбы, больше! Для тех, кто проливает свою кровь на фронтах, для их жен, детей, матерей. Несколько раз за сутки Иван Кузьмин спускался в трюмы, проверял, как прибавляется в чердаках треска. С лица его не сходило недовольное выражение. Не раз, глядя из рубки на неловкие движения матроса-новичка, он с трудом преодолевал знакомый зуд в руках. Взялся бы сам за нож да показал, как разделывают треску старые поморы.
Но капитан ничего не мог изменить. Запасы продовольствия таяли. “Ялта” должна была вернуться в Мурманск загруженной лишь наполовину.
При одной мысли об этом капитан мрачнел.
- Давай, ребята, давай! - гремел его голос. - Пока небо полыхает, старайтесь. Под утро погаснет наше освещение. Все отдохнете. Досыта!
Подогревать команду было незачем. Промысловый азарт охватил не только бывалых рыбаков, но и новичков, впервые стоявших у рыбодела.
Замолкнет капитан, и снова на палубе тишина. Слышен лишь мягкий звук головорубов да сочные шлепки падающей на желоба рыбы. Странные, зеленоватые с голубым отливом люди выстроились по трое за каждым столом и плавно, словно в ритме им одним слышной и понятной музыки, разделывали таких же странных, зеленых с черным, рыб.
ВЗРЫВ
Восьмые сутки удачного промысла были на исходе, когда Иван Кузьмич впервые позволил себе выспаться по-настоящему. Строго наказав вахтенному штурману разбудить его, если произойдет что-либо значительное, он прилег на диван.
Ему показалось, что он только заснул, когда дверь скрипнула.
Иван Кузьмич открыл глаза. На лбу его сбежались гневные морщины. В дверях стоял боцман. Мог бы найти другое время.
- В салон просят, - сказал Матвеичев.
- Меня? - приподнялся Иван Кузьмич. - Кто просит?
- Насчет хлеба.
Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.
- Обратись к помполиту, - буркнул он. - Пускай разберется…
- Корней Савельич там. Только без вас невозможно, - настаивал Матвеичев. - Никак.
В салоне шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.
- Что у вас тут стряслось? - с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.
- С хлебом нас жмут, - поднялся со скамьи Марушко. - Жмут так… спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.
- Я приказал рыбы не жалеть. - Иван Кузьмич обернулся к боцману.
- На одной рыбе не поработаешь, - заговорил пожилой кочегар. - Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то замотались за неделю… Не люди стали.
- Все? - сухо спросил Иван Кузьмич и обратился к стоящему в стороне Корнею Савельичу: - Вы объяснили команде наше положение?..
- По три раза на день объясняет, - перебил его Марушко. - Все разъяснил. Только разъяснениями брюхо не набьешь.
- И тем не менее, - сухо остановил его капитан, - до возвращения в порт придется работать на сокращенном пайке.
- Какая ж это работа? - проворчал кочегар. - И так-то ноги не держат. Шуруешь, шуруешь у топки. А потом нож в руки и айда на подвахту, шкерить.
- По шестнадцати часов не отходим от рыбоделов, - подхватил Марушко.
- Вечером, на смене вахт, соберите общее собрание, - сказал Иван Кузьмин помполиту. - Пускай выскажутся не трое-четверо, а вся команда.
- Нам собрание не нужно! - закричал Марушко. - Мы хлеба хотим!
- Матросу положено восемьсот грамм на день, - настаивал кочегар. - Положите их на стол.
- Как вы разговариваете?! - одернул его Иван Кузьмич. - Идет война, на фронте, не щадя своих жизней, борются с врагом ваши братья, отцы. Наш долг, долг советских людей внести хоть какой-то вклад в общее дело.
- Здесь не армия! - дерзко уставился на капитана Марушко. - На губу не посадишь!..
- Надо будет - посажу, - жестко оборвал его капитан.
- Сажай! Сам-то поел досыта, побрился с одеколончиком, выспался. А мы щетиной обросли. Гляди. - И Марушко провел ладонью по небритой щеке.
- Я ем то же, что и все, - с трудом сдерживая готовый прорваться гнев, ответил Иван Кузьмич и подумал: “Вот чем ты перетянул людей на свою сторону!”
- Ничего! - Щучий рот Марушко растянулся в злой улыбке. - Вам не хватит за общим столом, так и в каюту принесут…
- Чего болтаешь? - неожиданно вмешалась повариха. - Зря тебя, паразита, из тюрьмы выпустили. Поспешили.
- Слыхали! - Марушко обернулся к выжидающе притихшим товарищам. - Горбатимся, калечимся круглые сутки. И нас еще попрекают!..
Оборвала его резкая трель судового звонка.
Все замерли.
- Тревога! - негромко произнес капитан. - По местам!
Тяжело дыша, он пробежал проход, рубку и выскочил на открытое крыло.
Над траулером кружили три самолета: большой и два поменьше. Солнце уже скрылось за горизонтом. Небо на востоке потемнело. В последних закатных лучах боевые машины казались красными. Не верилось даже, что на красных самолетах… враги.
И, словно отвечая на сомнения Ивана Кузьмича, крайняя машина отвалилась от строя. Слегка накренившись, она плавно разворачивалась на траулер.
В два прыжка Иван Кузьмич оказался в рубке. Не отрывая взгляда от самолета, он положил руку на холодную рукоятку машинного телеграфа.
В мертвой тишине рубки очень четко прозвучал шепот третьего штурмана:
- Торпедоносец.
Иван Кузьмич стиснул холодную рукоятку. Почему-то вспомнилась дымящаяся папироса рядом с белыми пальцами Бассаргина.
Самолет стремительно приближался. Вот он выровнялся. Лег на боевой курс. Капитан скорее угадал - по тому, как дернулся в воздухе самолет, - чем увидел, как от фюзеляжа отделилась торпеда.
- Лево руль! - крикнул он. И рывком отвел от себя рукоятку машинного телеграфа.
Широкая черная стрелка скользнула по циферблату на “Самый полный”.
“Ялта” круто сворачивала направо. Слева на темном море появился пенистый бугор. Он быстро приближался к носу траулера.
Пальцы капитана стиснули оконный поручень.
Медленно, до жути медленно заворачивала “Ялта”. Казалось, что судно стоит на месте, слегка переваливаясь с боку на бок…
След торпеды показался
