Николай Бораненков - Тринадцатая рота
— Ваш отец, как мне доложили, был на Урале, кажется, заводчиком? — спросил Поппе, разливая гостям французский коньяк.
— Совершенно верно, гер штурмбанфюрер. Он держал завод по производству гвоздей и подков.
— Откуда вы знаете наш язык?
— Мой отец, гер штурмбанфюрер, выходец из осевших в России немцев. Я же окончил уральский пединститут и преподавал немецкий язык.
— Охотно верю, но позвольте: почему у вас не немецкая, а украинская фамилия — Гуляйбабка? Извините, что задал столь высокому гостю такой вопрос.
— Нет, нет, что вы, гер штурмбанфюрер, — поспешил разъяснить личный представитель президента. — Благодарю за откровенность. Это очень кстати. "Дух откровенности и взаимопонимания, — как сказал наш президент, — это тот самый фундамент, на котором мы и должны строить свои взаимоотношения с вами". Но к делу. Моя истинная отцовская фамилия Бебке, а Гуляйбабка — это ширма от органов ОГПУ. Не имей ее, вы сами понимаете, что могло быть со мной.
Поппе кинул в «лузу» Гуляйбабки третий шар и выставил под трудным углом четвертый.
— Извините, каким чудом вы оказались здесь, в Западной Украине? Вы только что сами сказали: тридцать лет, как уехали с Урала. Тетушка вас за границу увезла.
— Позвольте заметить, гер штурмбанфюрер, тут вы допустили маленькую неточность. Я сказал «везла», а не «увезла». А это, как сами понимаете, большая разница. Мы дважды пытались пересечь границу. Одному мерзавцу дали полную шкатулку золота. Но он оказался чекистом, и нас сцапали. Тетушку расстреляли как контрабандистку, а меня сдали в детколонию.
— Какая наглость! — вздохнула Берта. — За свое золото и расстреляли. Когда мой супруг убивает за идеи, это я понимаю. За это не жалко. Но за свое золото? Кошмар! — Госпожа Поппе закрыла лицо руками. На пальцах у нее сверкнули золотые кольца.
— Не огорчайтесь, мадам, — поспешил успокоить супругу штурмбанфюрера высокий гость. — Я за тетушку отомстил.
— О, да! Я слыхала. Мы от вас в восторге, — заговорила с жаром супруга Поппе. — Вы истинный герой. Вы спасли немецкого офицера. Вы достойны большой награды. Не так ли?
Поппе согласно кивнул и толкнул в «лузу» гостя четвертый шар. Осталось «разыграть» еще семь.
— Я хотел бы, господин Гуляйбабка, поближе познакомиться с вашей свитой. Если вы не возражаете, то я позволю себе через моего переводчика кое-что у них спросить. Ведь мы друзья, не правда ли? А долг друга все знать о друге.
— Будьте любезны. Мои спутники к вашим услугам. С первым вопросом переводчик обратился к помощнику президента по свадебным и гробовым вопросам:
— Господин помощник, что вы думайт делайт на ост фронта?
— Разумеется, венчать и хоронить, — ответил Цаплин, уныло глядя на переводчика. — И поминать.
— Я просил бы уточнить: кого?
— Разумеется, мертвых,
— Благодарю вас. Вопросов к вам нет, — склонил лысину переводчик и, глянув в свой блокнотик, подошел к Воловичу — начальнику охраны личного представителя президента:
— Штурмбанфюрер выражает свое искреннее восхищение солдатами охраны, которыми вы имеете честь командовать. Он интересуется, где вы их набрали. Кто они?
— Все взломщики, отлично владеющие ломами, — без запинки ответил Волович.
— Есть ли среди них красноармейцы?
— Вы изволите шутить, — нахмурился Волович. — Красноармейцы, как известно, стриженые, а у моих солдат охраны бороды по пояс.
Штурмбанфюрер не стал «доигрывать» шаров: сомнения рассеялись. Свита господина Гуляйбабки подозрений не вызывает. И все же… все же на душе у штурмбанфюрера было неспокойно. Черт знает, что у этих русских на уме?
Пауза затянулась. Гуляйбабка поспешил прервать ее. Он поднялся с бокалом шампанского, заговорил:
— Господин штурмбанфюрер! Мадам Поппе! Господа! Позвольте мне поднять этот тост за здоровье президента "Благотворительного единения" и всех членов его славной организации! Смею вас заверить, господин штурмбанфюрер, что наш президент не пожалеет сил для расширения помощи фюреру в рамках БЕИПСА. Он день и ночь думает о вас. Ярким подтверждением тому его личное послание и медаль БЕ первой степени, которой он вас награждает.
О лесть! Чудная, дьявольская лесть! Ты подкупала царей и королей, ты превращала дураков и бездарей в умнейших, ты, как утюг портного, разглаживала складки на хмурых, разъяренных лицах, ты поднимала в небо немощно-бескрылых; и не один из таких, вознесясь в небеса, обольщенный тобой, забывал про матушку-землю, по которой ходил, и хватал за бороду бога и говорил: "А что, владыка?.. Ведь не ты бог, а я. Не на тебя молятся люди, а на меня. Не о тебе говорят так приятно, а обо мне. Значит, кто-то ошибся, что вознес на небо тебя. Мое тут место. Мое!!!"
Что для штурмбанфюрера какая-то медаль БЕ какого-то русского "Благотворительного единения", когда на груди два Железных креста? Что ему слова какого-то чужого человека, когда ласкала речь самого фюрера. Но… Лесть и тут все же свершила свое. Штурмбанфюрер был счастлив и, стоя с лентой на шее, на которой висела большая, с тарелку, медаль, думал теперь об одном: как бы поскорее донести гауляйтеру в Ровно о БЕИПСА и еще о том, как бы с этой важной информацией его не обскакал пронырливый гебитскомиссар.
— Я неотложно рассмотрю просьбу вашего президента о предоставлении вам пропусков, — сказал он Гуляйбабке на прощание. — Задержка будет день-два чисто формальная. Я жду бланки аусвайс из ставки господина Эриха Коха.
Штурмбанфюрер схитрил. Бланки удостоверений у него лежали в сейфе. Однако заполнять их фамилиями не прощупанных до конца представителей БЕИПСА он пока не торопился. Закрывшись в служебном кабинете, штурмбанфюрер сел за стол и сочинил срочную телеграмму:
"Владимир-Волынск тчк начальнику отдела СД тчк прошу вас весьма срочно проверить и сообщить создавалось ли Хмельках Благотворительное общество оказанию помощи войскам рейха тчк шеф гестапо города Луцка штурмбанфюрер Поппе".
Написав это и поставив точку, штурмбанфюрер удовлетворенно потер руки:
— Прекрасная идейка! День ожиданий — и орех будет раскушен.
11. ГЕНЕРАЛ ФОН ШПИЦ ПОПАДАЕТ В ТЯЖКОЕ ЗАТРУДНЕНИЕ
Преданность рейху, храбрость, проявленная при спасении сына Вилли, безукоризненная деликатность, свежесть ума, находчивость и многое другое, подмеченное мудрым глазом, покорили старого генерала Шпица, и он проникся к русскому парню — личному представителю президента БЕИПСА — особым уважением. Мало того, он стал доверительно советоваться с ним.
Однажды, сидя в служебном кабинете за чашкой алжирского черного кофе, генерал пожаловался Гуляйбабке на тяжкие затруднения со снабжением армии нательным бельем и особенно обувью. Все снабжение рассчитывалось на два месяца. За это время германская армия должна была закончить восточную кампанию и расположиться в казармах или вернуться домой. Но восточная кампания явно затягивалась. Из полков и дивизий все чаще и чаще поступали кричащие телеграммы: "Просим выслать белье и портянки. Солдатам нечего носить". "Сапоги истрепаны. Еще две-три недели, и дивизия будет наступать босиком".
Набравшись смелости, Шпиц послал в Главное интендантство телеграмму: "Резерв сапог и белья иссяк. Армии грозит босоногость и вшивость. Прошу доложить об этом фюреру".
Через три дня в армию пришел ответ:
"Глядеть на сапоги у фюрера нет времени. Он смотрит на Москву. Советуем, господин генерал, и вам обратить взор туда же. На всякий случай высылаем вам три тысячи пар сапог и бинокль, который позволит вам увидеть столицу большевиков".
Это был отказ. Прямой отказ и нежелание внять голосу кричащих. А они, эти кричащие, как и прежде, просили: "Сапоги, сапоги, сапоги!"
Генерал страдал. Генерал фон Шпиц искал выхода из тупика. Но что можно сделать, если все фабрики военного обмундирования, все склады с ботинками, бельем, сапогами остались далеко в тылу? Да и есть ли там что? Можно, конечно, провести реквизицию у русского населения. По тогда из армии получится черт знает что. Да и хватит ли реквизированного на всю армию? По докладам бургомистров и комендантов в домах жителей пусто. Все хорошие вещи спрятаны либо отданы партизанам.
И тогда генерал Шпиц обратился за советом к Гуляйбабке.
— Наш друг, — начал тихо, вежливо генерал, помешивая золотой ложечкой кофе. — Известны ли вам те серьезные потери, которые мы несем в боях с Россией?
— Да, известны, — кивнул Гуляйбабка, так же, как и генерал, тихо помешивая кофе. — Частично. Из газет.
— Но дело, разумеется, не в этом, — продолжал генерал. — Война есть война. Людские потери неизбежны. Меня терзает нехватка сапог.
— Сапог? — удивился Гуляйбабка. — Но ведь если готовились танки, видимо, шились и сапоги.
