Аурел Михале - Августовский рассвет (сборник)
Да, людям страшно, но они и рады. Знаешь, почему они радуются? Потому что сейчас они знают о конце войны больше, чем генеральный штаб. Они знают, что скоро придет начало конца и что им тогда будет лучше. Правда, им и боязно. Они боятся смерти. Теперь, когда приходит конец их страданиям, они хотели бы оказаться в числе тех, кто останется в живых.
Нягу вытер лоб платком. Он всегда возбуждался, когда говорил.
— Да, если бы майор слышал тебя, не миновать бы тебе трибунала!
— Черт с ним! Все равно они не успели бы меня расстрелять.
И действительно, не успели бы, потому что на рассвете следующего дня русские начали наступление. Оно началось правее, намного правее нас — в направлении Ясс. Несколько часов подряд там все кипело. Настоящий поток огня и железа обрушился на немецкие и румынские позиции на том участке.
Что случилось там, мы не знали. Говорили, что русские прорвали фронт и через прорыв на юг устремились бесконечные колонны танков.
Потом канонада обрушилась и на нас. Многие из моих людей были убиты. Когда мы покидали свои позиции, нас оставалось меньше половины взвода.
Так в полнейшей панике и замешательстве началось отступление наших армий с фронта в Молдавии. Войска двигались по всем дорогам. Немецкие танки шли на полной скорости, и горе машинам и повозкам, попадавшимся на их пути! Разбитые и искореженные, они отлетали в сторону. Проходили и румынские танки, но их было мало. Стволы орудий были облеплены солдатами.
На шоссе творилось что-то невообразимое. Двигались танки, грузовики, артиллерийские орудия, повозки. Танки ревели, оглушали лязгом гусениц, водители грузовиков яростно сигналили, возницы повозок орали, каждый старался обогнать другого, колеса сцеплялись, и движение приостанавливалось. По обе стороны шоссе шла пехота, а далее, прямо по полям, подгоняя лошадей, гнали кавалеристы шли пулеметные роты на легких повозках. То и дело машины с офицерами штаба хриплыми сигналами требовали, чтобы им освободили путь. Но никто не обращал на них внимания. В конечном счете находившиеся в этих машинах вынуждены были смиряться и ждать, пока неразбериха на шоссе не сменится хоть каким-нибудь порядком. Неподвижные, словно статуи, с покрасневшими глазами, небритые, штабные офицеры отупело смотрели прямо вперед, будто не замечая, что творится вокруг них.
Нягу, я и остатки взвода поспешно шагали вдоль шоссе. Нас догоняли то кавалеристы, то артиллерийские или минометные упряжки, гнавшие прямо по полю. Мы оторвались от своей роты и от других рот нашего полка. Впрочем, царил такой хаос, что редко можно было увидеть маршировавшие в каком-то порядке группы численностью больше взвода.
Так мы шли до вечера. Солнце клонилось к закату, когда мы достигли развилки. Отсюда шоссе поворачивало влево, а вправо вела разбитая проселочная дорога.
Там, на этом перекрестке, двое штабных офицеров хмуро смотрели из машины на текущий по шоссе поток. Младший лейтенант и старшина охрипшими голосами кричали по очереди:
— Части четвертой армии — направо! Слышали? Части четвертой армии — направо!
Из-за этого приказа на шоссе опять образовался затор. Те, кто не расслышал команду и проехал дальше, возвращались теперь и поворачивали вправо, а другие, уже ушедшие вправо, пытались пробиться назад, на шоссе.
Дорога, по которой двинулся я со своим взводом и по которой должны были отступать части 6-й армии, поднималась к дальнему лесу.
Было сыро и грязно. По-видимому, несколько дней шел дождь, дорога становилась все грязнее. Она была разбита гусеницами прошедших ранее танков и колесами тяжелых артиллерийских орудий. Колонна ползла, как улитка. Если застревала какая-нибудь машина, все бросались вытаскивать ее, иначе нельзя было проехать. Возницы, шоферы, артиллеристы, покрытые грязью, вспотевшие, с искаженными лицами, кричали, ссорились, проклинали все на свете.
Когда наконец и мы добрались до леса, почти стемнело. Лес был битком набит повозками, машинами, орудиями всех калибров. Настоящее столпотворение. Мы прошли мимо группы старших офицеров, среди которых было несколько генералов. Офицеры курили.
Высокого роста офицер подошел к группе генералов.
— Имею честь представиться: майор Полизу. Господин генерал, какой будет приказ? Идти дальше или на ночь остановиться в этом лесу?
— Из какой ты части, господин майор? — набросился на него генерал. — И где твой командир полка?
— Не знаю! Мой батальон оставил позиции последним. Какие будут указания, господин генерал?
— Никаких указаний! — резко ответил ему генерал. — Мы сами ждем приказа. Где твои люди?
— Они здесь.
Метрах в тридцати стояли в ожидании солдаты — все, что осталось от батальона майора.
— Пока располагайся здесь, в лесу. Может, получим какой-нибудь приказ.
Я услышал, как майор, проходя мимо меня к ожидавшим его людям, пробормотал:
— Совсем голову потеряли, черт их побери!
Где-то неподалеку вспыхнули костры.
Генерал, только что разговаривавший с майором, набросился теперь на кого-то из приближенных:
— Скажи этому ослу, чтобы потушил костер! Если противник обнаружит огонь, от нас мокрое место останется.
Офицер сделал несколько шагов в сторону костра и крикнул:
— Эй ты там, погаси костер, а то заметят с самолетов!
Приказ стали передавать дальше от человека к человеку, а поскольку костры уже вспыхнули повсюду, несколько минут только и слышалось:
— Погасите костер, а то нас обнаружат! Приказ генерала… Погасить огонь!
Один за другим костры погасли. С той стороны, откуда пришли и мы, продолжали подходить войска. Сотни и тысячи людей, десятки и сотни машин, повозок, орудий. Многие, добравшись до леса, начинали искать себе место для привала до утра. Некоторые, кто еще мог двигаться дальше, пытались пробиться вперед. Это, однако, было нелегким делом. В лесу, где прошел сильный дождь, дорога сделалась непроходимой. Я видел, как танки могли пройти, лишь съехав с разбитого шоссе.
Бегство продолжалось, но лес по-прежнему был забит людьми, машинами и повозками. Из полевых кухонь еду раздавали всем, кто подходил.
Время от времени кто-нибудь из поваров для очистки совести кричал:
— Эй, кто из пятой, подходи!
А поскольку люди из пятой роты, к тому же неизвестно какого полка, были или уже за лесом, или еще не добрались до леса, еду получали все, кто находился поблизости.
Я, Нягу и несколько оставшихся с нами людей угостились фасолевым супом у одной из полевых кухонь. Потом, пробираясь среди грузовиков и повозок, мы искали место для привала подальше от дороги, где стоял невообразимый грохот. В темноте мы все время натыкались на спящих. Еще не успевшие уснуть люди начинали ругаться:
— У тебя что, куриная слепота, что ли? Чтоб тебя черти побрали!
Наконец мы нашли место, где можно было прикорнуть. В той стороне леса расположились, как мы узнали позже, автомашины штаба одной из дивизий. Всего здесь было машин десять, набитых архивами, пишущими машинками, постельными принадлежностями и провизией. Одна из машин была полностью загружена посудой и продуктами для офицерской столовой. В стороне стояла машина с радиостанцией.
Был разгар лета, но в прохладном лесу не доставляло удовольствия ложиться на сырую после стольких дождей землю. Однако решение было найдено быстро: мы забрались в грузовики, которые никто не охранял.
Кладовщик, убежденный, что ему больше не придется отчитываться за вверенное ему имущество, кричал с одного из грузовиков, груженных мешками и ящиками разных размеров:
— Эй, у кого нет сигарет?
— У меня, браток! — доносилось в ответ.
— И у меня тоже!
В одно мгновение вокруг грузовика собралось десятка два солдат. Кладовщик с грузовика раздавал каждому офицерские сигареты, и солдаты уходили от грузовика с пилотками, набитыми пачками сигарет.
Набрав курева, мы с Нягу взобрались на один из грузовиков и устроили превосходную постель из ящиков. В грузовике мы нашли даже одеяла.
Я страшно устал, но заснуть никак не мог. Меня охватило беспокойство. Рядом со мной ворочался Нягу. И его не брал сон.
— Мне это совсем не нравится!
— Что?
— Куда делись наши офицеры?
— А где им быть? Здесь, в лесу.
— Я видел в основном только младших офицеров.
— А как это ты их различил? По званиям? — возразил я, потому что, за исключением штабных офицеров, никто не носил знаков различия.
Но Нягу не сдавался:
— Оставь, не нужны мне звания! Я и так вижу, кто офицер, а кто нет. — С этими словами Нягу приготовился слезть с грузовика.
— Куда ты?
— Пройдусь по лесу.
— Заблудишься и обратно дороги не найдешь.
— Не заблужусь. К тому же, видишь, луна взошла.
— Я тоже пойду с тобой, — вызвался я, боясь, что он не найдет обратной дороги.
