Аскольд Шейкин - Опрокинутый рейд
Он поглядел на портьеру.
— В каждом, Христофор Андреевич, и хорошее есть, и худое. Шорохов заговорил намеренно негромко, и тотчас из-за портьеры
донесся легкий скрип. Судя по этому звуку, чтобы лучше слышать, там пошире открыли дверь. «Та-ак», — подумал он и продолжал еще тише:
— Для Евграфа, я вам скажу, цена любого товара — раскрытая книга. Буди ночью хоть тверезого, хоть хмельного, покажи образец… Ему-то гниль не подсунут!.. Вы же знаете: у самого меня торгового корня нет. Собственное дело, можно сказать, я только еще начинаю. А промахи? Один бог без греха.
— Про грехи — правильно, — согласился Нечипоренко и тотчас добавил, поднявшись из-за стола:- На минуту выйду, прикажу угощенье подать. Чего же так-то?
Шорохов не успел возразить, сказать, что сыт, пришел ненадолго, как Нечипоренко уже скрылся за дверью.
Это был, конечно, тоже заранее обдуманный шаг: оставить гостя в комнате одного. Как-то он себя поведет?
Может, и в самом деле заглянуть за портьеру? Если там кто-нибудь, извиниться: «Простите, я ненароком…»
Обернуться хотелось мучительно.
Однако много ли это даст? Если там друг — вместе посмеются и только, а вот если недруг, то, во-первых, он поймет, что сам-то Шорохов неспокоен, его вялость и тихий голос — наигранное; во-вторых, что теперь-то Шорохов возьмет этого человека, как и самого Нечипоренко, на подозрение. Или тут явочная квартира?
От нетерпения он привстал.
Что, если и в самом деле так? Портьера откинется, тот, кто войдет, спросит: «Не знаете ли, где живут Тимофеевы?» Он отзовется: «Те, которые из Твери?» Услышит: «Из Сызрани, беженцы». И значит, пред ним товарищ. Но в этих-то стенах! Кого-кого, а Христофора Нечипоренко, и отца его, и братьев, он знает с мальчишеских лет.
Шорохов растерянно озирался: лампада в углу под иконами, на стенах фотографии в рамочках, тоже в рамочке — грамота потомственного почетного гражданина…
Нечипоренко возвратился:
— Зараз дадут.
Он опять сел напротив, положил на стол кулаки.
Шорохов с ожиданием смотрел на него.
Нечипоренко прокашлялся:
— Послушай, Леонтий, ты же в Урюпинской приказчика держишь? — Держу.
— Хочешь хорошее дело? Там у меня овец пара тысяч. Не скрою, интендантству шли. Покупатель-то строгий. С разбором. Бери! Впрогаде не будешь.
Нечипоренко говорил громко, явным образом надеясь, что его собеседник тоже повысит голос.
«Провоцирует», — теперь холодно отметил Шорохов. Нет, в этом человеке он не ошибся. Однако что же следовало из его теперешних слов? Промахнулся с овцами. Как, впрочем, и с тем добром, о котором говорил приказчик, подавший табуретку. И опять — Урюпинская. Но ведь и с их фирмой сделка на бочки там расторгнута. Резко. Как отрубили. Будто срывали зло.
— Забейте, засолите, — ответил он. — Баранья солонина — деликатес. Зимой хорошую цену возьмете.
— На базаре? Мелочи. Этим не занимаюсь.
— Вы ее тому же войску целиком.
— Чтобы еще раз обморочили? Там у них и все прежде закупленное девать теперь некуда. От нового товара и подавно морду воротят.
Шорохов не отозвался. «Еще раз?» А впервые-то было все в той же Урюпинской. Но в ней Мамонтов. Его корпус. Из представителей войска никакого другого там покупателя нет. Значит, слова Нечипоренко надо понимать так: «у них»- это интендантская служба корпуса; «все закупленное»- провиант, запасы амуниции, сбруя. Хозяйственный обоз, если говорить по-военному. «Девать теперь некуда»- корпусу все это вообще стало не нужно. Да как! «От нового товара и подавно морду воротят». Загадка. Испарился он, что ли? Ведь если в поход пошел, то прежде закупленное-то интендантами почему осталось? Без обоза же не пойдешь?.. Однако чего ради Нечипоренко его к себе пригласил? Излить досаду? Экие нежности!
А тот и действительно разошелся вовсю:
— Что за наказанье господне! За какое дело тут у нас ни возьмись, все валится прахом. Слышал? Полки добровольцев к самой Москве подошли. Товаров захвачено — горы. У красных добро разве свое? От господ отобрали. Теперь кидают. Пойди разбери, чье оно прежде было? Громадный барыш берут. С нашим разве сравнишь?
«Вот же в чем оно!»- воскликнул про себя Шорохов. За портьерой был, следовательно, кто-то из торговцев, приехавших из мест, занятых Добровольческой армией, и Нечипоренко хотел его убедить, что с теми ценами, какие гость назначает, здесь, на Дону, ходу нет. Присутствие Шорохова — козырь в его колоде. И всего-то. Игра, в купеческом духе совершенно обычная.
Он вздохнул:
— Что — Москва! Пока доедешь туда да пока с товаром вернешься, как дешево ни купи…
— Мне не веришь, Фотия Варенцова спытай!
Из-за портьеры послышалось шуршанье: наверное, дверь затворилась. Нечипоренко встал, облегченно опустил плечи:
— Ты, Леонтий, все же подумай.
— Подумаю, — Шорохов тоже поднялся со стула.
О чем будет нужно подумать, он себе не представлял. Но другое-то ему стало ясно. Здесь он больше не нужен. Даже мешал. Значить это могло лишь одно: за портьерой был человек, который очень торопится. Местное купечество спешку не любит, считает для себя чем-то зазорным. Их разговор, следовательно, подслушивал и в самом деле приезжий.
В силах Шорохова было испортить обедню: «Где угощенье? Замахнулся — бей!» В купеческом мире тонкости этикета ценятся высоко. Но, что этим он выгадает? Отведет душу. И только.
Молча они спустились в первый этаж.
• •Яркий свет солнца! Синее небо! Шорохов испытывал такое облегчение, будто выбрался из кладбищенского склепа.
О чем же был разговор? Овечий гурт — мелочь. А вот над словами о том, что добровольцы подступают к Москве, стоило подумать. Впрочем, нет, не над этим. Почему такая мысль занимает сейчас Нечипо-ренко? И конечно, Фотия Фомича Варенцова. «Самого», как говорят о нем торговцы помельче. Иначе чего бы ради Нечипоренко и Богачев его сегодня упоминали? Совпало случайно? Едва ли. Очень уж эта личность и впрямь необычная в купеческом мире их города. Безземельная голь, почти до тридцати лет шахтер. Так бы тому, казалось, до скончания века и длиться. Жизнь Варенцова переменил случай: жену взял хоть и много старше себя, но с деньгами. Сразу начал выезжать в Воронежскую губернию. Набирал крестьянских парней, возил на те рудники, где некогда коногонствовал сам. Парней обсчитывал. За скаредность его пытались убить. Позже занялся перепродажей донского зерна итальянским макаронным фирмам. Тогда-то пришли по-настоящему крупные деньги, почтение со стороны окрестной торговой братии. Имя такого человека купцы всуе не треплют. Шорохов уже знал.
Но как раз его-то появление в качестве богачевского компаньона Варенцов принял благожелательно. Усмотрел нечто общее в его и своей судьбе? Всего верней так. Чего тогда медлить? Разыскать, впрямую спросить. И в первую очередь о Манукове. «…Ручку подаст… „Мы с вами где-то встречались?“…» Случайно сошлись в ночном кабаке, и так настырно набиваться в знакомцы? Среди солидного купечества это не принято. Кто он такой тогда?
• •В седьмом часу вечера того же дня в привокзальном ресторане Шорохов разыскал Варенцова. Все получилось согласно расчету. Шорохов вошел в зал для «чистой» публики, зная, что Варенцов уже там, не глядя ни на кого, направился к буфетной стойке и, конечно, услышал:
— Леонтий!
Обернулся, как бы с удивлением вглядываясь: кто это там зовет? Ах вот кто! Подошел с полупоклоном:
— Фотий Фомич! Мое почтение вам!
Варенцов указал на место рядом с собой. Шорохов сел. Судя по тарелкам на столике, Варенцов ужинал не в одиночку. Уловив взгляд Шорохова, пояснил:
— Христофор только что на твоем месте сидел.
Говорил он неправду. Для Нечипоренко это было бы слишком тонко: оставить половину бутерброда, недопить рюмку, — однако Шорохов с безразличием пожал плечами:
— Мне-то какое дело? Варенцов удивился:
— Так уж и никакого? Про тебя мы тут говорили. Ты днем к нему заходил?
Отвечать следовало без панибратства, нисколько не заносясь, но с достоинством.
— Заходил. Было. Только… — Шорохов не стал продолжать.
— Разве он тебе не сказал?
— О чем?
— Он компанию собирает по занятой у красных местности ехать.
— Ой-ой-ой! Так прямо и ехать?
— Говорит, поддержка у него от военных высокая.
— И есть она?
— Да ведь и сам едет. Себя-то чего дурить?
— Ну а зачем? Варенцов рассмеялся:
— Волка-то что кормит? Вот он и хочет по-волчьи…
• •Мартовский поздний вечер. И всего-то полгода назад. В числе представителей городских сословий он, Шорохов, удостоен чести. На вокзале проездом генерал Шкуро. Фигура в белоказачьих кругах заметная. Надо приветствовать. Это вспомнилось Шорохову.
Сто тысяч рублей пожертвовали тогда состоятельные граждане города на нужды его дивизии, знамя которой — черное полотнище с изображением оскаленной волчьей пасти, папаха из волчьего меха — словно эмблема. Десять из этих ста тысяч были от Шорохова. Тридцать пудов бараньего мяса, накануне проданные на ростовском базаре! Швырнул, как кость.
