Георгий Соколов - Нас ждет Севастополь

— Командира ранило!

Таня вскрикнула, метнулась по трапу наверх.

Новосельцев лежал около мостика. По палубе растекалась кровь. Матрос поддерживал его голову и расстегивал китель. Таня бросилась к раненому.

Увидев Таню, Новосельцев пытался улыбнуться.

— Не бойся, Таня, — с запинкой произнес он. — Зацепило малость…

Его лицо побледнело.

Таня прикрикнула на матроса:

— Давайте быстрее бинты! Жгут!

На мостик вбежал помощник командира и принял командование кораблем.

Катер продолжал бой с самолетами, увертываясь и отстреливаясь. По палубе катались стреляные гильзы. При резком крене они падали за борт.

Бой кончился неожиданно. Фашистские истребители, израсходовав, по-видимому, боекомплект, сделали над катером круг и улетели в сторону Крыма. Катер замедлил ход. И сразу наступила тишина.

Новосельцев был ранен в бедро. Рана оказалась тяжелой. Лейтенант потерял много крови. Таня сделала ему перевязку, но остановить кровотечение не могла.

Новосельцев крепился, пока шел бой, но, как только самолеты улетели, потерял сознание. Таня пришла в отчаяние. Выпрямившись, она с мольбой сказала помощнику:

— Давайте самый быстрый ход. Иначе…

И, не договорив, опять опустилась на колени перед раненым.

Помощник резко дернул ручку машинного телеграфа, и катер рванулся вперед. Вскоре он вошел в Цемесскую бухту.

Новосельцева сняли с корабля в бессознательном состоянии. А через полчаса после того, как катер ошвартовался, Новосельцев и Глушецкий лежали на операционном столе госпиталя. Таня не покинула приемного покоя, пока ей не сообщили, что операции прошли удачно и раненые чувствуют себя лучше. Но проведать их девушке не разрешили. На другой день Новосельцева и Глушецкого эвакуировали в Сочи.

Глава вторая

Госпиталь, в который привезли Глушецкого и Новосельцева, находился у моря. До войны здесь был санаторий. Светлые здания, окруженные пальмами, кипарисами и магнолиями, сбегали к самому берегу. Внешне здесь ничего не изменилось за год войны. Даже цветочные клумбы оказались в полном порядке. Но внутри здания было совсем не то, что год назад. Не цветами пахло тут, а специфическим запахом больницы. Не беззаботный смех курортников слышался из палат, а стоны искалеченных войной людей.

Глушецкого и Новосельцева положили в одну палату. Их койки стояли рядом.

Несколько дней после операции Глушецкий молчал, сосредоточенно смотря в одну точку на стене, В голове была тупая боль, по всему телу разлита слабость. В разговоры он не вступал, а если кто обращался к нему, угрюмо бросал фразу и опять устремлял взгляд на стену.

Новосельцев косился на него, удивляясь необщительности лейтенанта. «Бирюк или много воображает о себе», — решил он.

Но однажды Глушецкий разговорился. Произошло это вечером, после ужина. Он почувствовал бодрость во всем теле, боль в голове исчезла: будто заново на свет народился. Приподнявшись на локте, Глушецкий спросил Новосельцева:

— Послушайте, лейтенант, каким путем вы оказались около мыса Сарыч?

Новосельцев повернул голову и удивленно посмотрел на него.

— Морским путем, — усмехнулся он.

— В самую тяжелую минуту своей жизни Таня назвала ваше имя.

— Честное слово?! — обрадовался Новосельцев.

Глушецкий рассказал, при каких обстоятельствах Таня вспомнила Новосельцева.

— Вам можно позавидовать, что вас любит такая замечательная девушка, — заключил он свой рассказ.

Новосельцев вздохнул:

— А мне показалась… какой-то она странной. Я решил даже, что она забыла меня.

Глушецкий снисходительно улыбнулся и с печалью в голосе произнес:

— Война меняет нас.

Через полмесяца Глушецкому разрешили ходить. Повязку с головы сняли. Надев серый халат, лейтенант вышел в сад.

Было жарко. Море словно разомлело от зноя, на его голубой глади не было ни одной морщинки. В сонном оцепенении застыли деревья.

По аллеям ходили выздоравливающие. Многие опирались на костыли.

Около канцелярии госпиталя Глушецкий увидел молодую женщину, светловолосую, высокую. Ее фигура показалась удивительно знакомой, и это заинтересовало его. Он подошел ближе и заглянул в лицо.

— Галя, — пораженный, еще не веря своим глазам, воскликнул он.

Она сначала отшатнулась, удивленно посмотрела на него и, узнав, через силу проговорила:

— Коленька!.. Наконец-то нашла тебя…

Вот и не верь после этого в чудеса! Перед ним стояла жена, которую он считал погибшей и которая вдруг объявилась столь неожиданным образом.

Не в силах выговорить ни слова, он молча обнял ее и стал целовать ее щеки, лоб, волосы. От радости Галя заплакала, припав к груди мужа. От волнения оба долго не могли говорить. Николай увлек се в сад, усадил на скамейку, и они тесно прижались друг к другу, словно боясь снова потеряться. У Гали горели щеки, а в больших синих глазах искрилось такое счастье, что Николай не удержался и стал их целовать, не стесняясь ходивших по аллее людей. В эту минуту он чувствовал себя вознагражденным за все то, что пережил, за все муки, за тоску одиночества.

Так молча просидели они несколько минут, затем Галя сбивчиво стала рассказывать, как удалось ей и его матери спастись с разбитого фашистскими самолетами корабля. Их подобрал сторожевой катер и доставил в Новороссийск. Оттуда на пароходе добрались до Сочи…

— Все это время я разыскивала тебя, — призналась Галя. — Во всех госпиталях наводила справки. В одном оказался Грушецкий Николай. Я разыскала его, но это оказался не ты… — Галя улыбнулась. — Я не верила, что ты мог погибнуть в Севастополе. Вот не верила — и все.

Николай молча поцеловал ее руки.

Удивительное существо человек! Давно ли Николай считал, что в жизни все потеряно, а сейчас уже все горькое отошло в прошлое.

Перед ними лежало спокойное синее море, а над ними раскинуло свой голубой шатер бездонное небо. Николай смотрел в глаза жены, и ему в эти минуты совсем не хотелось думать о войне, о трагедиях, разыгравшихся на полях сражений, о калеках и сиротах.

Ему сейчас казалось, что ни у кого нет такой открытой улыбки, как у его Гали, ни у кого нет таких доверчивых глаз, нет такого певучего голоса. И он чувствовал, как к нему возвращаются душевные силы и все мрачные мысли отходят далеко.

— Тебя отпустят со мной? — спросила Галя. — Ты ходячий больной?

— Ходячий, — улыбнулся Николай и встал. — Посиди минутку, я сбегаю за разрешением.

Он вбежал в палату так стремительно и такой сияющий, что Новосельцев раскрыл от удивления рот.

— Жена меня нашла, товарищи! — воскликнул Глушецкий. — И мать жива! Где дежурный врач?

Начальник госпиталя разрешил Глушецкому уходить к жене после обхода врача и возвращаться к отбою. У интенданта Николай выпросил темно-синие брюки и сапоги. Гимнастерку он еще не мог надевать, так как левое плечо было забинтовано и рука не поднималась. Вместо нее надевал просторную пижаму. В таком виде Глушецкий шел к родным.

Мать Николая — Мария Васильевна — и Галя жили в небольшом домике близ моря. Дом принадлежал Тимофею Сергеевичу Шушунову, другу отца. Старый коммунист Шушунов из-за болезни за три года до войны перешел на пенсию. Но когда началась война, он снова поступил на работу. Домой возвращался поздно, а иногда и совсем не приходил. Он был одиноким человеком, его жена умерла пять лет назад, единственный сын в начале войны ушел на фронт. Тимофей Сергеевич искренне рад был появлению Марин Васильевны и Гали в своем доме и жалел, что его старый друг по гражданской войне теперь не вместе с ним.

Каждый раз, подходя к этому дому, Глушецкий замедлял шаг: сердце колотилось так, словно он шел на первое свидание. Он женился за полгода до войны и любил Галю до самозабвения. Как далекий сон, вспоминал он те дни, когда они бродили по развалинам древнего города Херсонеса, по горам Инкермана, по берегам бухты Омега. Неужели счастье вернулось к нему?

На веранде он увидел мать, возившуюся с обедом.

Подняв голову, она радостно заулыбалась:

— Проходи в комнату, Коля, отдыхай пока. Скоро обедать будем.

Здоровой рукой он обнял мать и прижал к груди.

— А где Галя?

— На базар пошла. Скоро придет.

Николай вошел в комнату, сел на диван, взял с тумбочки свежую газету. Читая ее, искоса поглядывал на мать и на калитку. Мария Васильевна стала накрывать стол, стоявший посредине комнаты. Каждый раз, когда брала в буфете посуду и несла к столу, она окидывала довольным взглядом его статную фигуру.

Приготовив стол, она села рядом с сыном и спросила:

— Коля, что ты узнал об отце?

— Сказали, что все в порядке.

Николай выдержал ее внимательный взгляд, хотя и сказал неправду. По просьбе матери он через комиссара госпиталя пытался узнать что-либо об отце. Комиссар связался с Крымским обкомом партии, находившимся в Сочи или где-то поблизости. Там ему сказали, что сведений из Севастополя нет. Николай не хотел таким ответом огорчать мать.