Андраш Беркеши - Последний порог
— Беда? — переспросил Чаба, которого раздражала усмехающаяся физиономия Вебера.
Эккер кивнул:
— Радович умер.
Стало так тихо, что, кроме шума дождя, ничего не было слышно. Чабе показалось, что пауза длилась долго.
— Умер?
— К моему неудовольствию.
— Быть того не может.
— Еще как может! Дорогой Чаба, — продолжал Эккер, — человек порой способен сделать невозможное. Успокойся, дорогой, ты нисколько не виноват в его смерти. Он покончил жизнь самоубийством. Он сам желал смерти. И ему это удалось.
— Самоубийством? Да он физически не мог этого сделать! И как же он убил себя? Нет, господин профессор, это просто невозможно.
— Полчаса назад он пришел в себя, — начал Эккер, не спуская глаз с лица врача. — А спустя минуту дежурный офицер услышал какие-то выстрелы. Затем сработала сирена. Когда вбежали в комнату, Радович уже лежал на полу. Он был мертв. Охранник доложил, что больной напал на него и он был вынужден пустить в ход оружие. Вот почему я вам и говорю, что он покончил с собой. Все так и было. Вам я могу сказать, что лично я в эту сказку не верю. Более чем вероятно, что охранник застрелил Радовича по чьему-то указанию. Но и это кажется мне маловероятным. Вряд ли бы охранник из жалости стал убивать его. Во всяком случае, ведется расследование. Вот все, что мне пока известно. Почему вы не садитесь? Теперь у нас есть время, чтобы поговорить по душам.
Тяжело вздохнув, Чаба сел, чувствуя, как по спине у него течет пот. Он беззвучно заплакал, не скрывая от Эккера, что смерть Милана потрясла его. Правда, зная об огромной силе воли Милана и его страхе перед предательством, можно было предположить, что он собрал остатки сил и напал на охранника. Однако, как бы там ни было, Милана уже нет в живых. Со злостью Чаба подумал об отце и почувствовал, что теперь он навсегда отдалился от него. Самоотверженное поведение Милана еще сильнее подчеркивало всю бесчеловечность генерала. Чабу охватила глубокая скорбь, теперь он до самой смерти будет жалеть и оплакивать своего друга. А если Андреа родит сына, то обязательно назовет его Миланом. Устало опустившись на стул, он закурил. Странно, но своим счастьем они обязаны именно Милану. Собственно говоря, только сейчас он понял по-настоящему, что Милан — герой. Он недолюбливал генерала Хайду и все же не предал его, хотя ценой этого предательства мог бы спасти себе жизнь.
— Скажите, Чаба, вы хорошо подготовились? — спросил Эккер.
Чаба с трудом стряхнул с себя одолевавшие его мысли. Эккер сидел за столом в углу, Вебер — на койке. Бабарци стоял несколько правее.
— Хорошо, — ответил Чаба, — но теперь это не имеет никакого значения.
— Скажи, сынок, а Радович в свое время не говорил тебе о том, кто его предал?
— Нет, господин профессор. Об этом мы не разговаривали. Думаю, что его это не очень-то интересовало.
— А вас?
— Меня тогда это очень злило. Обидно было, что это сделал мой старший брат. Но вы знаете, господин профессор, что я никогда не скрывал этого.
Эккер покачал головой.
— Ваш брат выполнил долг патриота, — сказал Эккер, подчеркивая каждое слово. — А вот его вы и не выполнили. А скажите-ка, почему вы не сообщили о Радовиче? Соблюдая закон, вы были обязаны это сделать. — Прищурившись, он ждал ответа Чабы.
— Что я вам могу сказать? — Чаба развел руками. — Милан был моим другом, правда, тогда я еще не знал, что он коммунист. И вообще, человек неохотно идет доносить на своего друга.
— Даже тогда, когда этот друг является врагом народа?
В охватившем его горе Чаба о многом забыл. Например, о том, что Эккер был не профессором института философии, а штандартенфюрером гестапо, забыл он и о том, что они разговаривали сейчас не в госпитале, а в отделе контрразведки. Просто он считал своим долгом хоть как-то защитить память о погибшем друге.
— Я никогда не верил в то, что Милан может быть врагом народа.
Эккер кивнул:
— Интересное заявление. Думаю, что мы об этом поговорим поподробнее. Эта тема представляет интерес и с философской точки зрения, но сейчас меня занимаем другое. — Растерев пальцы, он подался вперед, оперся о стол. — Скажите, Радович у вас ничего не просил?
— Просил, чтобы я умертвил его.
— Тогда почему же мне об этом не доложили?
Чаба почесал подбородок, а затем спокойно сказал:
— Считал это не столь важным. Моя задача заключалась в том, чтобы вылечить его. Да это и противоречило бы врачебной этике. Вы же знаете, что Милан мой друг. Вы потому спокойно и доверили мне его, что были уверены: я его не убью.
— Да, я так и думал, и все-таки спокоен я не был. Если меня не подводит память, у вас по логике стояло «отлично», не так ли?
— Кажется, так, хотя она меня никогда особенно не интересовала.
Эккер немного помолчал. Подул ветер, и дождевые капли застучали в окошко.
— «Скажи, чтобы он выполнил мой приказ и отказался от своих намерений», — вдруг не спеша проговорил Эккер. — «Скажи ему, чтобы он не выполнял приказа отца... Пусть лечит Радовича, остальное вверим господу богу». — Проговорив эти слова, Эккер уставился на Чабу, внимательно наблюдая за выражением его лица. — Вам давали такие советы. Кто вам их давал и чего они хотели этим добиться?
Чаба начал кое-что понимать, только теперь до него дошло, что его, по сути дела, допрашивают. Он почувствовал, что попал в ловушку, что помимо его воли произошло что-то страшное — измена или что-то в этом роде. Он вспомнил, что эти советы подавали ему отец и мать. Он не спеша отбросил волосы назад и начал приводить в порядок свои мысли, стараясь, насколько это будет возможно, потянуть время. Осознав всю опасность, он почему-то вспомнил Андреа, представил себе ее лицо, а какой-то внутренний голос кричал ему:« Ты ее никогда больше не увидишь! Никогда!» Неужели и на самом деле он никогда больше не увидит свою любовь?
— Я вас что-то плохо понимаю, — сказал Чаба, стараясь подавить охватившее его чувство печали.
— Скажите, кто подавал вам такие советы? — повторил вопрос Эккер.
— Ну, скажем, генерал-лейтенант Аттила Хайду, — подсказал Вебер.
— Мне отец ни советов, ни приказов не передавал.
— Передавал, — заметил Эккер. — Только они не дошли до тебя, застряв в расставленных мною сетях. Но для нас не важно, передали вам их или не передали. Нас интересует другое: что они означают?
— Не имею ни малейшего представления.
— Значит, не знаете? — спросил Вебер.
— Не имею ни малейшего представления.
— Ясно, — промолвил Эккер. — А что вам приказывал отец, это вы знаете?
От страха у Чабы свело желудок. Перед глазами возникло изуродованное лицо Милана. Чаба знал, что такие же пытки ждут и его. Он понимал, что если не сумеет одолеть свой страх, то пропадет. Он должен молчать, и не ради себя самого, а ради Андреа, ради отца и матери.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Не знаешь, сынок?
— Не знаю, — прошипел он, так как от страха у него перехватило горло. «Анди... любовь моя... дай мне силы!» — молил он про себя.
— Майор, — позвал Эккер Бабарци, — напомните доктору кое о чем.
Бабарци выступил вперед. Чаба встал. Он был выше широкоплечего майора. Несколько секунд они смотрели друг на друга ненавидящими глазами. «Сейчас мне нужно заявить о себе, — решил Чаба. — Если я этого не сделаю, всему конец».
Бабарци пошевелил руками — и в тот же миг Чаба с силой ударил майора в лицо. Бабарци повалился на кушетку.
«Так тоже встречают смерть, — мелькнуло в голове у Чабы. Он распрямился. Глаза горели решимостью. — Андреа, любовь моя...»
В комнату вошли двое мужчин в гражданской одежде. В руке они держали по резиновой дубинке.
«Мне во что бы то ни стало нужно продержаться еще полчаса, — думал Чаба, — всего полчаса. За это время Миклош увезет Андреа... Только полчаса». С ободранного кулака сочилась кровь. Чаба поднес руку к губам.
— Я все понял, — сказал он вслух, а сам думал о Милане: «Я никогда не собирался, даже не хотел идти по его пути, а теперь вот пойду. Ему-то хорошо, он все выдержал, а я только еще в самом начале пути...»
— Значит, ты все понял, — произнес Эккер, глядя на злого как черт Бабарци. — Теперь все расскажешь толково. О чем ты говорил ночью с Радовичем? Это — во-первых. Во-вторых, о чем говорил ночью с отцом? И в-третьих, кто тебе помогал организовать побег Милана?
Чаба поднял голову и встретился взглядом с Эккером, Вебером, Бабарци, а затем со взглядом двух следователей, после чего взгляд его остановился на резиновой дубинке одного из них.
— Мне нечего вам сказать.
Дождь так сильно колотил по окнам, что можно было подумать, будто где-то далеко бьют в барабаны.
Следователи пошевелились. Задвигался и Вебер, а за ним и Бабарци. Не шевелился лишь один Чаба. Ему казалось, что Милан находится рядом с ним, улыбается ему, подбадривает. В этот момент Чаба наконец понял, ради чего жил и умер Милан Радович...
