Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?
Россия всегда страдала одной плохо разрешимой проблемой – разницей между ее огромными ресурсами и управленческими возможностями по их эффективному использованию. Поэтому организационные трудности традиционны для русской армии. Не было еще ни одного случая в истории, когда она вступала в войну хорошо подготовленной. Конечно, полностью «пришить последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата» не удавалось к началу войны ни одной армии мира. Армия мирного времени не совпадает по боевой подготовке с армией воюющей и имеющей опыт. Но русские войска вступали в борьбу всегда в той степени неготовности, которая сильно отражалась на качестве боевых действий. Требовалось время, определенная раскачка, чтобы действующая армия приобрела необходимую ударную мощь. Например, в турецкую войну 1877–1878 гг. из-за нехватки медикаментов и плохой организации тыла от ран и болезней погибло не меньше солдат, чем на поле боя. И это рядом со своими границами, тогда как англичане постоянно вели войны за тысячи миль от своих берегов, почти всегда удачно и с минимальными потерями. Очень часто русские войска несли большие потери, а с ними затягивались кампании с заведомо слабым противником (например, турками в ХIХ в.) по причине организационных слабостей. И наоборот, там, где осуществлялось четкое, целенаправленное, волевое руководство, русские войска били любого, даже самого сильного противника, независимо от объективных сложностей. Можно вспомнить пусть стародавние, но поучительные походы А.В. Суворова и морские бои адмирала Ф.Ф. Ушакова.
Устранение организационных неполадок не означает доведение всего и вся до идеала. Суворовским солдатам тоже много чего не хватало в походах, но эти трудности не сказывались на самом главном – боеспособности войска, ибо за ними стояло не разгильдяйство и некомпетентность, а объективные трудности боевых условий. А ведь наши историки любят перечислять то, чего не хватало Красной Армии в июне 1941 г. Иной вздохнет: вот если бы война началась в 1942-м! Мол, уж в 1942 г. было бы «все-все» готово, забывая при этом, что и германская армия не стояла на месте. Достаточно сравнить ее мощь в 1940 г. по сравнению с 1939 г., в 1941-м – с 1940 г., чтобы убедиться, сколь быстро и эффективно развивались вооруженные силы Германии. Да и противник по определению не должен ждать полной готовности своего соперника. Стоит обратить внимание на то, что вермахт одерживал в 1940–1941 гг. одну победу за другой порой в совершенно невыгодных условиях, а в Норвегии, на Крите и Ливии теоретически должен был вчистую проиграть более сильному противнику.
Качество организации и напористость как основа боеспособности – вот главные компоненты успеха вермахта того периода. Но если это есть. А когда этого нет, то приходится выкручиваться, в том числе чисто пропагандистскими методами, выдавая бедность за добродетель.
Перманентная организационная расслабленность наложила отпечаток на российскую военную теоретическую мысль, которая забраковала (возможно, правильно по отношению к русской армии, вспомним М. Бакунина) блицкриг как способ ведения боевых действий. Но вряд ли целесообразно перечеркивать то, что удавалось армиям других стран.
Но высшее командование Красной Армии сумело к середине Великой Отечественной войны в полной мере овладеть искусством маневренных операций стратегического масштаба. К началу 1943 г. советское полководческое искусство практически сравнялось с немецким, а с лета 1943 г. явно превзошло его. Но не следует забывать, что к ноябрю 1942 г. немцы на Восточном фронте оккупировали территорию, равную трем Франциям и вывели из строя около 10 млн советских солдат, что равно примерно трем французским армиям 1940 г. За это время было подбито около 35 тыс. танков и столько же самолетов, что примерно в 8—10 раз превышало силы Франции и ее союзников в 1940 г. Но людские и материальные силы Советского Союза позволили продолжать войну, так что возможности учиться военному искусству у советского командования были почти что неограниченные. Солдат такую «учебу» вытерпел, хотя лишь к 1943 г. была преодолена порочная тактика атак живыми волнами. Правда, немецкий генерал Ф. Меллентин утверждал: «До самого конца войны русские, не обращая внимание на огромные потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях» (6, с. 245). Но если такие атаки и практиковались дальше, то, во всяком случае не повсеместно.
Ф. Меллентин отметил и другую напасть, свойственную командованию Красной Армии и подтверждаемую в немалом числе мемуаров: «У русских была одна тактическая ошибка, которую они так и не смогли искоренить, несмотря на жестокие уроки. Я имею в виду их почти суеверное убеждение в важности овладения возвышенностями. Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее тактической ценности» (6, с. 246).
Здесь подмечена существенная черта «фронтального мышления»: атаковать то, что маячит перед глазами. В стратегическом масштабе это выражалось в упорном и дорогостоящем добивании уже неопасного в оперативном значении противника. Так было с такими «высотками», как армия Паулюса в Сталинграде, остатками немецких войск в Восточной Пруссии или на польском побережье. Но в данном случае вина лежала не столько на фронтовом командовании, сколько на Сталине, как Верховном главнокомандующем, и отчасти, на Генштабе, вынужденном нередко просто соответствовать невысокому уровню оперативного мышления вождя. Под этим углом, наверное, и надо рассматривать противоречивую фигуру Г.К. Жукова.
Является ли он полноценным полководцем, если вел войска по трупам? Каждая из сторон приводит свои аргументы и факты. Книг на тему: «Кто вы, маршал Жуков?» набирается уже с небольшую библиотеку. Она из той же серии, что и «Кто вы, Лаврентий Павлович Берия – палач или большой государственный деятель?». Те же вопросы относимы к другим соратникам Сталина, ставшим после смерти вождя его противниками.
Жуков командовал войсками в рамках той парадигмы, что задавалась Верховным главнокомандующим. А от его заместителя требовалось одно: результат любой ценой! Без соблюдения этого непременного требования удержаться на верху было невозможно.
«Увлечение» командирами Красной Армии лобовыми атаками не могло быть случайностью. Видимая причина – слабая подготовка командного и рядового состава армии. Маневр – сложный вид операции, рассчитанный на подготовленный личный состав. Но был в этой напасти и «метафизический» момент. Лобовое наступление – лучший способ выполнения приказа. То есть не такого приказа, который предполагает, что исполнителю на месте виднее, и он, как профессионал, найдет наилучшее решение из нескольких возможных. А приказ-требование: «взять пункт к 16.00». Тоталитарная система ориентирована прежде всего на безусловное исполнение приказов. Это маршал Блюхер по старой памяти мог «капризничать», иметь собственное мнение, и потому не спешить посылать красноармейцев в атаку на высоты у озера Хасан, считая, что, во-первых, конфликт с японцами яйца выеденного не стоит, и чем рисковать масштабной войной, лучше было бы уточнить линию границы в договорном порядке, а во-вторых, этот участок крайне неудобен для наступления. Блюхер жалел жизнь красноармейцев, понимая, что атака в узком дефиле между озером и высотами будет стоить больших потерь. За что и получил по полной – был забит на допросах: не лезь в политику и стратегию со своим видением проблемы! Для этого есть вождь. Он не побоялся войны с Японией и оказался прав. С другой стороны, Сталин также был уверен, что Гитлер не посмеет напасть на СССР, и крепко ошибся. Но это потом, а новые выдвиженцы урок усвоили и предпочитали выполнять приказ любой ценой, понимая, что за потери их в худшем случае пожурят (и то вряд ли), а за ослушание строго накажут.
Несомненно, сильной стороной высших командных кадров Красной Армии в отличие от царской была их высокая степень обучаемости. К 1943 г. они в своей массе научились воевать, тогда как царские генералы демонстрировали отсутствие полководческих способностей на всем протяжении всех войн начала ХХ столетия. Но кристаллизация военного искусства командования Красной Армии шла медленно и противоречиво, чего до сих пор не хотят видеть многие военные историки. «Мы можем гордиться блестящими хрестоматийными операциями, такими как Курская, Белорусская, Берлинская и другие», – уверяет генерал-полковник Ю.А. Горьков в книге «Кремль. Ставка. Генштаб» (7, с. 18). Как раз в планах Курской и Берлинской операций содержалось много шаблонных моментов – лобовые удары, и лишь обстановка вынуждала идти на маневр.
Этот процесс был отягощен как родовыми недостатками российских традиций военной школы, так и крайне негативным субъективным фактором в виде воли Сталина и его фаворитов.
Сталину очень повезло, что он не успел в армии до конца истребить все самое яркое и талантливое. Рокоссовского выпустили из тюрьмы в 1940 г., Мерецков побывал в застенках НКВД летом 1941 г., подписал признание, что он германский шпион и заговорщик, после чего в сентябре поехал спасать Карельский фронт. Жуков открутился от ареста в 1938 г. тем, что успел попросить помощи у хорошо знавшего его Тимошенко. А теперь попробуем представить 1941 г. без Жукова, Рокоссовского, Лукина… Удалось бы тогда отстоять Ленинград и Москву «сталинским соколам» – Ворошилову, Мехлису, Тимошенко, Кулику и его выдвиженцам вроде Кирпоноса?
