Алекс фон Берн - Колонна Борга
Двигатели остановились при подлете к горе, за которой должно было находиться шоссе на Пассау. Гора была довольно большая, достаточно высокая, и облететь ее не было никакой возможности. Оставалось лишь, используя набранную высоту, попытаться перетянуть через гору, а там уж как-нибудь посадить самолет в долине. У Делентена был парашют, но он не собирался им пользоваться в любом случае: ведь у пассажира не было парашюта. Да если бы и был, вряд ли американец смог бы в таком состоянии выбраться из кабины.
Тяжелый трехгранный нос «мессершмитта» упорно клонился к земле, и Делентен с трудом удерживал самолет. Гора приближалась с огромной скоростью, и было неясно: удастся перетянуть через вершину или самолет воткнется в склон гигантской свечой.
Уже можно было видеть отдельные валуны на вершине горы, торчавшие из снега. Ну, еще немного! «Мессершмитт» нацелился носом точно между двумя валунами. Делентен отчаянным движением приподнял нос самолета. Проскочили? Нет! Раздался мощный удар, самолете словно зацепили арканом, ремни врезались в грудную клетку: это мотогондолы зацепились за валуны. Страшный, душераздирающий скрежет рвущегося металла. Все! Конец! Делентен закрыл глаза.
Когда он снова открыл глаза, то с удивлением обнаружил, что их путешествие еще не закончилось. Самолет, оставив на вершине консоли крыльев с мотогондолами, словно огромные сани, скользил по покрытой снегом складке горы. «Всего лишь отсрочка», — подумал Делентен. Самолет явно не собирался останавливаться и увеличивал скорость спуска. Вот язык снежника повернул вправо, впереди — явно обрыв. «Все, приехали!» Самолет подбросило вверх и, проскребя фюзеляжем по камням, он рухнул с обрыва.
Однако и это был еще не конец. Обрыв оказался крутым склоном, поросшим густыми елями. Металлическая сигара скользнула по вершинам густых елей и устремилась к земле, ломая ветви. Но старые разлапистые ели смягчили падение, и самолет продолжил свой путь вниз, скользя по подлеску и кустарнику. Обшивка фюзеляжа во многих местах была содрана, и через дыры внутрь кабины летели веточки и еловая хвоя.
Наконец, впереди выросла бревенчатая стена горного шале. «Вот теперь точно приехали!» — подумал обреченно Делентен. Он вжался в сиденье, ожидая последнего сокрушающего удара.
* * *Сержант американской армии Патрик Финн был старым, бывалым солдатом. Ему посчастливилось выжить на нормандских пляжах, и теперь сам черт был ему не страшен. Впрочем, для солдата есть вещи и пострашнее черта или артиллерийского огня противника: например, генералы. Но сержант Финн не боялся и генералов, даже трехзвездных.
Высадившись в 1944 году на кровавые берега Нормандии, рядовой Патрик Финн сражался доблестно и быстро стал сержантом. Что немудрено: его ценили как опытного бойца. После ранения в Нормандии Финн наспех подлечился в госпитале и был тут же направлен в 28-ю пехотную дивизию, входившую в состав 1-й армии генерала Ходжеса. В середине октября 1944 года дивизию отправили сражаться в печально известный Гюртгенский лес. Солдатам сообщили, что они должны сменить на позициях 9-ю пехотную дивизию. Финн смеялся: «Эти ребята все уже сделали за нас. 9-я пехотная — самая боевая дивизия американской армии. Они уже почти два года воюют с немцами. Наверняка они так надавали немцам в этом лесу, что те сидят под кустами, боясь высунуть нос».
Когда Финн вместе с дивизией прибыл на позиции, холодок пробежал по его спине: за две недели кровопролитных боев 9-я пехотная продвинулась в нашпигованный минами, дотами и бетонными бункерами лес всего на 2,5 километра. Теперь дивизию отводили на переформирование: потери за две кровавые недели составили 4500 человек. Позиций, как таковых, не было: заросшие лесом скалистые ущелья простреливались немцами насквозь, в желтой грязи плавали распухшие трупы, порожние ящики из-под снарядов, котелки, пустые пулеметные ленты и прочие отходы машины войны.
Окопы мало было вырыть: их надо было еще накрыть бревнами и дерном, чтобы уберечься от летящего со склонов ущелий свинца.
За две недели боев 28-я дивизия потеряла половину личного состава, а 112-й полк, в котором служил Финн — свыше двух третей. Сам Финн был ранен в плечо, сломал руку и ему чудом удалось попасть в госпиталь. Не только 9-й и 28-й дивизиям пришлось туго в этом злополучном месте: через пару недель в лес вошли 1-я, 4-я и 8-я пехотные дивизии. Результат бессмысленной лобовой атаки был тот же. Всего за три месяца боев в Гюртгенском лесу американцы потеряли 120 тысяч человек, что не прибавило славы генералу Ходжесу. Впрочем, и не убавило.
Финн был в бешенстве. Он считал, что его полк не просто послали на убой: никто не позаботился вовремя вывезти раненых, и пять человек из взвода умерли за сутки у него на руках. Чаша терпения переполнилась, когда в госпитале знакомый капитан из штаба дивизии рассказал ему, что к югу от Гюртгена имелась отличная дорога для танков, которые быстро могли добраться до цели атаки вместо того, чтобы вязнуть в лесной грязи.
— Почему?! — вскричал Финн. — Но почему?! Выспрашивали начальника штаба, почему?!
— Спрашивал, — мрачно ответил капитан. — И получил ответ: «этот вопрос не обсуждается».
И Финн понял: кровавый маньяк Ходжес угробит еще немало парней в своем тупом самодовольстве. Его надо остановить. Финн сбежал из госпиталя, угнал у зазевавшегося водителя «додж» и направился в штаб Ходжеса. С «томпсоном» наперевес он прорвался в штаб и в приемной генерала наткнулся на майора Блоссома, с которым вместе высаживался в Нормандии. Блоссом уговорил Финна сдать оружие и не дал военным полицейским тут же сделать из рассвирепевшего солдата отбивную. Вышедшему на шум генералу Блоссом доложил, что произошел инцидент с психически больным солдатом из 28-й дивизии.
— А-а… еще один, — буркнул генерал. — Слюнтяи!
И ушел обратно в кабинет. А Финна быстренько отправили в тыловой реабилитационный центр со стандартным диагнозом «боевая усталость». Там Финну не удивились. Веселый разбитной санитар, посмотрев на его нарукавную эмблему, осклабился:
— Еще один с «Кровавым ведром». У вас тут прямо клуб сослуживцев, ребята!
Действительно, Финну показалось, что пациенты из его дивизии составляли тут большинство. Впрочем, пробыл Финн там недолго. Однажды за завтраком над ними пролетел самолет. Такой паники Финн не видел никогда: больные бегали, кричали, лезли под столы, а один даже попытался нырнуть в нужник. Больше всего его поразил парень, опрокинувший на себя кофейник с горячим кофе и даже не вскрикнувший: дикий ужас сделал его нечувствительным к боли. Финн помог санитарам навести порядок, после чего главный врач центра вызвал его к себе и сказал:
— Тебе тут нечего делать. Я выписываю тебя завтра как излечившегося. Майор Блоссом мне все рассказал, поэтому я дам тебе предписание в штаб 3-ей армии, подальше от Ходжеса. И будь в дальнейшем поаккуратнее с оружием: генерал Паттон тоже не Санта-Клаус.
Из штаба 3-ей армии Финна отправили в 3-й корпус, и май месяц сержант Финн встретил, прочесывая вместе с двадцатью парнями из своего взвода лесистые склоны гор севернее Пассау в поисках просачивавшихся по горным тропам немцев. В качестве командного пункта Финн выбрал шале, служившее в мирные годы прибежищем лыжникам и альпинистам.
Сидя за кружкой пива возле камина, сержант поучал солдат, опираясь на примеры своей боевой практики.
— Какое же дерьмо, это немецкое пиво! — говорил сержант,, с досадой отставляя пивную кружку. — Нет, напиток должен быть крепким. То ли дело виски! Коньяк французский тоже неплох, да… Помню, под Гюртгеном мы вначале заняли позицию в одной деревне. Эти тупые немецкие крестьяне продолжали как ни в чем ни бывало заниматься своими делами, пока наша военная полиция не выгнала их оттуда. Такого запаса продуктов, как у этих немцев, я никогда не видел! Погреба просто ломились от маринованных огурцов и фруктов, попадалась солонина и колбаса, а то и ветчина. Да что там продукты! На чердаках у них были целые склады обуви и одежды; а комнаты просто забиты мебелью. У многих были запасы французского вина и коньяка. Вот там я коньяка и попил!
Финн закатил глаза, показывая, как он славно оттянулся в те времена.
— Да… — очнулся он и помрачнел. — А потом был Гюртген… проклятый Гюртгенский лес! Крутые стены ущелий, на каждой поляне и просеке немецкий дот, а кругом мины, мины… Самая страшная штука — это немецкие прыгающие мины. Мы их называли «попрыгунья Бетти». Сама не больше баночки для гуталина, и миноискатель ее не ловит. Подскакивает фута на три и взрывается, выбрасывая кучу мелких шариков. Взрыватель у нее был слева, так что ее еще называли «пятьдесят на пятьдесят». Если наступаешь на нее правой ногой, то заряд взлетал справа — считай, повезло. А если левой ногой, то получаешь аккурат по яйцам и всю оставшуюся жизнь — если выживешь — будешь говорить фальцетом.
