Сергей Кольцов - Тихая разведка
— Я У вас за Санчо Пансо буду. Великолепная роль!.. Вперед, товарищ командующий! — Охотно поддерживая приподнятое настроение командарма, отозвался Валентинов, снимая с гвоздя, вбитого в стену, автомат «ППШ» с круглым диском. Затем взял две гранаты Ф-1 и, выдвинув ящик стола, как-то по-детски улыбнувшись, взял и кобуру с пистолетом «ТТ».
— Вы что, в бой собрались ринуться? — с иронией осведомился Переверзев.
— Георгий Севастьянович, это давняя привычка действует безотказно: что в личном хозяйстве — все пригодится. А впрок — избави Бог! — ничего не беру.
— А я, — только это. — Командарм похлопал ладонью по деревянной кобуре своего новенького, освобожденного от заводской смазки маузера. — Да, пожалуй, прихвачу с собой «шмайссер».
— Вы что же, на охоту собрались, товарищ генерал-лейтенант? — с легкой ехидцей спросил Валентинов.
— Как всегда вы правы, генерал. Дорога приносит порой неожиданные сюрпризы.
Крошечная колонна боевых машин с резвостью гончих покинула населенный пункт и лесной опушкой, по накатанной дороге, направилась на юго-запад.
— Я хотел вам сказать, напомнить о человеке, которого уже нет и которому никогда не быть с нами. Эта была талантливая личность со стальной волей.
— Кто же этот человек? — чуть раскачиваемый броневиком спросил Переверзев.
— Федор Карзухин. Наш разведчик, имевший крепкие корни в обшей системе войсковой организации генерала Веллера. По нашей просьбе в свое время переключенный штабом партизанского отряда Седого для работы исключительно в наших интересах. Желтухин, теперь вот Карзухин…
— Ну, как же! Очень хорошо помню обоих. Естественно, по переписке, — с печальной нотой признал Переверзев. — Вы же в курсе? Карзухину руководством фронта утверждено очередное воинское звание подполковника. Да, от Бога были эти разведчики, и у каждого своя, трагически сложившаяся, судьба. Скажите, кто теперь выступает в амплуа Карзухина?
— Федор, мне кажется, подготовил для себя достойную смену. Есть такой в Станичке Еремей Матвеев. Накануне Карзухин просил определить Матвееву диапазон радиоволны и признать его личными позывными «Журавлик».
— Да. Были и есть в наше время люди… А может быть взрыв в кабинете Фалькенберга и его ранение — инсценировка? Погибают-то рядовые гестаповцы, а не Крюгер и хозяин кабинета. Вот в чем петрушка, — забеспокоился Переверзев. — По возвращении в штаб посоветуюсь с контрразведчиками. А почему бы ему, Матвееву, не фантазировать, а с гордостью нести в эфир позывные «Кондор-один»… Мертвые остаются в строю…
— Товарищ генерал-лейтенант, прошли первый десяток километров, — доложил водитель броневика, смотря через открытый передний люк на залитую солнцем лесную дорогу.
— Хорошо. До хозяйства Чавчавадзе около сорока километров. Из них непосредственно лесом — тридцать два. Остальные восемь — лесной опушкой. Вы бы прикрыли люк — мало ли что! Лесная глухомань — это вам не раздолье степное, — посоветовал командарм сержанту-водителю, человеку средних лет, с медалью «За отвагу» на груди.
— Да кто здесь, кроме медведей, глухомань топтать способен, — произнес тот мягким нижегородским говорком. — Несподручно через жалюзи да триплекс дорогу просматривать. Петляет она, как чертова змеюка. Хотя ваши слова верные. Авось Бог пронесет…
«Не скажи, пронесет ли? На что всегда возлагает надежды русская натура?» — подумал Переверзев.
Сухая лесная дорога — дождей уже не было со второй половины мая — действительно заслуживала меткого слова «змеюка», бежала вперед то зигзагами, то прямая, как стрела, минуя овражки и балки, взбиралась на косогор, а потом кидалась вниз, выносясь на сомнительные по грузоподъемности бревенчатые мосты через неглубокие, узкие лесные речушки. Какое-то время она шла, стиснутая с двух сторон стеной деревьев, затем вальяжно пересекала широкие малые поляны разной конфигурации, и каждая из них казалась редкой цветочной оранжереей. Море различной окраски цветов в изумрудной оправе и зелени и носящихся в воздухе тонких ароматов самых дорогих духов.
Генерал-майор Валентинов сидел в глубине броневика между водителем и командармом, внимательно следящим за обстановкой и в то же время, если так можно было бы определить его состояние, наслаждающимся часом редкого отдыха, созерцанием прекрасных картин живой природы.
Миновали по окраинам три деревушки. Начальник штаба и командарм, обменявшись редкими, понятными лишь им одним фразами, молчали.
Водитель, испросив разрешения, включил рацию Поводил влево-вправо тумблером настройки. Знакомая мелодия ворвалась внутрь и заполнила собой все вокруг:
Когда-нибудь мы вспомним это,и не поверится самим!А нынче нам нужна одна победа,Одна на всех. Мы за ценой не постоим…
Впереди, на расстоянии метров пятидесяти, а иногда оно сокращалось или увеличивалось из-за профиля дороги, шел бронетранспортер с полувзводом солдат. Позади, выдерживая интервал, следовал второй, также с полувзводом автоматчиков. На обеих машинах стояли готовые к стрельбе крупнокалиберные пулеметы ДШК.
Эскорт и броневик на хорошей скорости миновали очередную живописную, удивительно схожую по конфигурации с тыквой-перехваткой, поляну. Проскочили и ветхий бревенчатый мостик и вошли в длинный зеленый коридор, образованный обступившими дорогу крупными зелеными соснами с сомкнувшимися по верху вершинами. Выход из своеобразного туннеля не просматривался.
Генерал-лейтенанта Переверзева почти всю дорогу не покидало странное чувство тревоги. На какое-то время его размышления касались чисто личного состава вверенной ему армии. Он знал: в беспрерывных жесточайших боях с противником основательно редели полки, батальоны, и теперь стрелковая дивизия по количеству штыков и огневой мощи равнялась полку. Те, что ушли навечно и исключены из списков частей, отдали все, что могли, не задумываясь над ценностью отдаваемого. Почему-то на ум пришли слова французского философа Гюйо: «Следовало бы, чтобы как и исчезаемый, так и остающийся, так любили друг друга, чтобы тени, отбрасываемые ими в мировое сознание, слились воедино. Мы чувствовали бы тогда еще в этой жизни, что входим в бессмертие привязанностей, и на этом пути была бы найдена точка соприкосновения между смертью и бессмертием».
Командующему армией было совершенно ясно, что достигнув государственных границ сорокового года и оказавшись на линии с сопредельными странами, гитлеровские войска, несмотря на потери, порой значительно превосходящие советские, особенно это касалось контингента пленных, будут еще более настойчиво и интенсивно оказывать сопротивление, потому что впереди не так уже теперь далеко лежала Германия. И потому для него чрезвычайно важным становилось посещение стрелкового корпуса генерала Чавчавадзе, знакомство с обстановкой в полках хотя бы одной из дивизий.
Водитель броневика, нерешительно обращаясь к генералам, спросил:
— Может быть, действительно, от беды люк захлопнуть? — Он потянулся левой рукой к стопору крышки.
Валентинов бросил резкий взгляд на сержанта. Подумал, что идущий сейчас впереди бронетранспортер растворится в крытом зеленом коридоре и что место сие было превосходным для засады, и заметил, вдруг, как в густой кроне сосны по правую сторону будто промелькнула какая-то большая темно-серо-зеленая птица. Но тотчас же он, прошедший от и до финскую кампанию, понял, что ошибся. То было не что иное, как человек, застывшая в ожидании «кукушка» с винтовкой, снабженной оптическим прицелом. И в то же мгновение, чуть ниже его глаз, уловил вторую фигуру с занесенной в руке гранатой.
— Засада! — успел крикнуть начальник штаба.
Водитель выпустив рулевое управление, сильно дернулся телом. Пилотка с его головы отлетела в сторону, а сам он, оставаясь с вытянутой вперед левой рукой, повалился навзничь, Валентинову на колени. Из рваной чуть выше правого глаза раны, ленивой струйкой окрашивая в ярко-красный цвет губы и подбородок, вытекала кровь, впитываясь в воротник солдатской гимнастерки.
Неуправляемая машина покатилась вправо, уперлась в древесный ствол и заглохла.
Впереди что-то ахнуло, заскрежетало, обвально грохнуло, будто сбросили наземь распакованный ворох кровельной стали. Вокруг залопотало, зататокало, зашумело. Раненой птицей в бессилии забилось лесное эхо.
Задний бронетранспортер, как бы избегая настигающей его косматой волны пламени, кормой нырнул в густую листву ближайшего кустарника. Усиленный полувзвод солдат, бывших на его борту десантом, рассыпался, заняв оборону. Заработал ДШК, жадно жуя стальную чешуйчатую ленту и беспечно разбрасывая по изумрудной зелени вспыхивающие ослепительным блеском омедненные гильзы. Откуда-то, чуть левее дороги, по линии горящего дымным костром авангардного бронетранспортера, стали прилетать мины из ротного миномета и чавкать на поляне, плюясь осколками и травой. Было очевидно: невидимый враг, морально подавляя попавших в засаду советских солдат, медленно, но надежно облаживал поляну своими силами со всех сторон.
