Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
— Можем указать, где противотанковые мины, какие здания заминированы, где находится минометная батарея.
Полковник и начальник штаба переглянулись.
— Откуда сведения?
— Собирали, — ответил партизан в военном, очевидно, не склонный вдаваться в подробности.
— Хорошо, — сказал полковник. — Спасибо. Кстати, — обратился он к Ивченко, — ты, пожалуйста, распорядись, чтобы товарищей накормили, ну и… в общем учти, запиши, дело стоящее.
— Кормить не обязательно, — сказал человек в шляпе. — Вы лучше вот что — давайте людей, мы пройдем подземным ходом, куда вам надо. Если есть взрывчатка, можно будет подорвать что пожелаете…
— Подрывать не надо, — заметил полковник. — Город наш. Побережем. Ну а что касается подземного хода, то тут что же, — он обернулся к начальнику штаба, — надо действовать. Полсотни автоматчиков…
— Сотню, — вставил Ивченко.
— Сотню, — согласился полковник. — Что ж, хорошо. Проведете к центру города сотню автоматчиков, армия спасибо скажет… Ну а поужинать все-таки надо. Или, — он посмотрел на часы, — или, вернее сказать, уже позавтракать…
Последние дни — дни наступления Красной Армии — были для Пастухова и Кобеляцкого днями величайшего удовлетворения, когда они как бы вознаграждали себя за испытанное ими бессилие. Они лазили по крышам, обстреливали гитлеровцев из автоматов, спускались в какой-нибудь двор, стреляли из подворотни и снова поднимались на крышу для того, чтобы бить сверху. Неистовое вдохновение носило их по городу — из дома в дом, с крыши на крышу, из подъезда в подъезд.
Полковник сказал:
— В центре, в театре «Золдатфронтиш», в соборе святого Юрия, засело много фашистов.
Сто автоматчиков, ведомые Пастуховым и Кобеляцким, прошли подземными ходами к центру города.
Взятие театра потребовало двух часов.
За время боев Пастухов и Кобеляцкий ликвидировали гитлеровского наблюдателя и регулировщика с рацией на улице Зимаровича, порвали подземную телефонную связь, откопав и перерубив кабель на Академической улице.
Это было их торжество.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Шло время, а Эрлих и Шпилька не возвращались. «Не иначе, как тоже перешли линию фронта», — успокаивали себя Приступа и Дроздов. Никакой другой мысли они не хотели допускать. Незаметно для самих себя они внушали друг другу уверенность в том, что переход Кузнецовым линии фронта прошел благополучно.
Сдав представителям советских регулярных войск трофеи своего отряда — десять пулеметов, двадцать два автомата, двадцать семь пистолетов, кучу винтовок, — Дроздов и Приступа отправились во Львов и там разыскали Бориса Крутикова. Лейтенант, казалось, еще сильнее исхудал с тех пор, как они не виделись. Он ходил на костылях — потерял ногу. Встретил он их со своей обычной сдержанностью, за которой, однако, скрывалась подлинная радость. «Живы, значит? — приговаривал он, улыбаясь глазами. — И партизанили? Молодцы!»
Из рассказа Приступы и Дроздова Крутиков узнал о пребывании Кузнецова в Ганавическом лесу. Сам он не имел никаких сведений о судьбе Николая Ивановича. Сведения Дроздова и Приступы были самыми последними. «Надо немедленно сообщить в Москву командиру о том, что вы видели Кузнецова», — сказал он.
На вопросы о судьбе своей собственной группы Крутиков отвечал немногословно. Группа пробыла в Гуте-Пеняцкой до конца февраля. Она превратилась здесь в сильный и многочисленный партизанский отряд. Сначала несколько человек, бежавших от оккупантов в леса, а затем около полусотни бывших полицаев, хорошо вооруженных и дисциплинированных, перебив своих командиров-националистов, пришли к Крутикову и соединились с его группой.
Двадцать девятого февраля отряд, состоявший из украинцев, русских и поляков, оставил Гуту-Пеняцкую. А через три дня село окружили гитлеровцы. Они подожгли его со всех сторон, спалили дотла все хаты и перебили все население, за исключением семнадцати человек, которые чудом остались в живых. Они-то и нашли Крутикова и рассказали ему об этой неслыханной зверской расправе. Казимира Войчеховского среди этих семнадцати не было. Он погиб ужасной смертью. Каратели связали его, облили керосином и сожгли.
…Через несколько дней после встречи с Крутиковым Приступа увидел на улице знакомую фигуру человека в плаще, похожем на колокол. Он не сразу поверил своим глазам. Неужели Марк Шпилька? Приступа подлетел к нему, схватил за рукав и выкрикнул, задыхаясь, одно только слово:
— Ну?
И Шпилька рассказал то, о чем так мучительно гадал Приступа, о чем хотели узнать Крутиков и Дроздов, замполит Стехов и Коля Маленький, Жорж Струтинский, носившийся по городу в поисках хоть каких-нибудь данных, и командир отряда, славший запрос за запросом из Москвы.
В районе Брод, рассказывал Шпилька, им пятерым пришлось выдержать бой с бандеровцами, одетыми в форму бойцов Красной Армии. Эрлих был убит в этом бою, сам Шпилька, раненный, отполз, двое суток скитался по лесу, пока не пристал к какой-то группе беженцев, а Кузнецов с товарищами, судя по всему, перешел линию фронта.
Сведения эти показались Приступе утешительными. Это было все-таки лучше чем неизвестность. Появилась надежда, и Приступа спешил поделиться ею со всеми товарищами. Он, захлебываясь, выкладывал все, что узнал от Шпильки, слово в слово повторял его рассказ, тут же строил и свои предположения, и все они сводились к одному: Кузнецов, Каминский и Белов живы!
Вскоре после этого оправившись от болезни, я приехал во Львов в надежде напасть на след Кузнецова. Прямо с вокзала направился я к музею имени Ивана Франко. Мне не терпелось побывать на том месте, где был совершен акт возмездия над Бауэром. Я ходил взад и вперед мимо особняка, живо представляя себе картину события, разыгравшегося здесь десятого февраля 1944 года. Одна мысль, что вот здесь стоял стреляющий Кузнецов, что по этим камням бежал он к своей машине, стоявшей на углу, — одна эта мысль как бы приобщала к подвигу.
Тогда же, стоя на этом тротуаре, я дал себе слово рассказать людям о Кузнецове, рассказать как можно большему числу людей, запечатлеть в их памяти его подвиги.
При мне было запечатанное его письмо с надписью на конверте: «Вскрыть после моей гибели. Кузнецов». Это письмо лежало с весны прошлого года, с того дня, как Николай Иванович отправился на парад в Ровно.
Нет, я не смел его вскрыть. Это значило бы примириться со страшной мыслью, что Кузнецова нет в живых.
В те дни, наводя справки всюду, где возможно, я столкнулся с первыми документами о Николае Ивановиче. Документы эти были обнаружены в делах гестапо: гитлеровцы в панике не успели их уничтожить.
Я прочел рапорт дирекции криминальной полиции во Львове об убийстве подполковника Ганса Петерса в здании военно-воздушных сил по Валовой улице, дом 11-а. В рапорте указывалось, что подполковник убит неизвестным в форме капитана. Там же, в делах гестапо, находился и рапорт № 96, в котором излагались обстоятельства убийства вице-губернатора Бауэра и Шнайдера. Затем следовало донесение об автомашине, найденной на шоссе близ Куровиц. «С этой автомашины, — гласил гестаповский документ, — 12.2.44 в Куровицах был убит военный патруль майор Кантер. Стрелявшие скрылись».
Так постепенно восстанавливались детали.
Но они мало что прибавляли к тому, что было уже известно о деятельности Кузнецова во Львове. Многое из того, что им сделано, рассказывал сам Николай Иванович Приступе и Дроздову в лесу. Картину покушения на Бауэра ярко описала мне свидетельница — сторожиха музея имени Франко, находившаяся в тот момент на улице.
Я искал дальнейших следов.
И вот они наконец обнаружены. В ворохе бумаг, оставшихся в помещении гестапо, найден еще один документ.
«Начальнику полиции безопасности и СД
по Галицийскому округу
14 Н-90/44. Секретно. Государственной важности, гор. Львов. 2.IV.44 г. Считать дело секретным, государственной важности.
Т е л е г р а м м а-м о л н и я
В главное управление имперской безопасности для вручения СС группенфюреру и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру лично.
Б е р л и н
При одной из встреч 1.IV.44 украинский делегат сообщил, что одним подразделением украинских националистов 2.III.44 задержаны в лесу близ Белгородки в районе Вербы (Волынь) три советских агента. Арестованные имели фальшивые немецкие документы, карты, немецкие, украинские и польские газеты, среди них «Газета Львивська» с некрологом о докторе Бауэре и докторе Шнайдере, а также отчет одного из задержанных о его работе. Этот агент (по немецким документам его имя Пауль Зиберт) опознан представителем УПА. Речь идет о советском партизане-разведчике и диверсанте, который долгое время безнаказанно совершал свои акции в Ровно, убив, в частности, доктора Функа и похитив генерала Ильгена. Во Львове «Зиберт» был намерен расстрелять губернатора доктора Вехтера. Это ему не удалось. Вместо губернатора были убиты вице-губернатор доктор Бауэр и его президиал-шеф доктор Шнайдер. Оба эти немецкие государственные деятели были расстреляны неподалеку от их частных квартир. В отчете «Зиберта» дано описание акта убийства до малейших подробностей».
