Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
Они обо всем тогда договорились. В деталях обсудили дальнейшие действия. А нынешним утром в караван-сарае был обыск. Да такой шумный, что о нем говорит весь кишлак.
— Так кто там хозяйничал? — гневно спросил Хамид. — Кто, я повторяю, допустил самоуправство? Или ваши языки стали деревянными?
— Посторонись, — услышал Гасан за спиной и тут же увидел, как к Хамиду шагнул Али Дерхан — начальник отряда местной самообороны.
— Усмири свой гнев, Хамид, — тихим голосом произнес он. — Я там побывал с товарищами.
Хамид, зло прищурившись, посмотрел на Дерхана:
— Ты что там потерял, Али? Что искал?
— Потеряли другие, — с виноватым видом ответил тот, переминаясь с ноги на ногу. — У одного из постояльцев пропало два хурджина. Просил помочь найти. Как отказать. Аллах бы меня не простил. Человек со слезами на глазах упрашивал.
— Ну и что, нашлись те злосчастные хурджины? — спросил Хамид и поморщился, словно ему за ворот куртки кто-то сыпанул горсть горячего песка.
— Почему злосчастные? — обиделся Дерхан. — Зачем так говорить? Может, в них человек последнее хранил.
— Последнее не таскают с собой по дорогам, — зло бросил Хамид.
— Нет, не нашли, — скупо обронил Дерхан.
— Эх, Дерхан! — вздохнул Хамид. — Не знай я тебя как надежного, проверенного товарища, ты бы сейчас не так оправдывался, а сидел под стражей за самоуправство. Но запомни: повторится подобное — плохо будет…
— Все остается в силе, — наставлял Хамид Гасана, когда они остались вдвоем. — Днюй и ночуй возле караван-сарая. Если твой незнакомец нужен в кишлаке, его и обыск не вспугнул. Отсидится и за свое возьмется. Только будет осторожен. Не оборви еще одну такую важную для нас ниточку. Ты даже не представляешь, как она нам нужна.
Хамид наклонился к Гасану, и тот, увидя воспаленные глаза старшего товарища, поразился, как много за последнее время на его лице появилось новых морщин, как осунулся он за считанные дни.
— И самое главное, — тихо молвил Хамид, — береги себя. Обязательно береги…
* * *Наби слушал комбата и не верил, что перед ним капитан Асланов. Тот самый Асланов, о храбрости и отваге которого в полку ходили легенды и в которого был влюблен весь его второй батальон. Не мог верить, что эти слова — резкие, бьющие его по сердцу — произносит Асланов.
— Так как все произошло?
Взгляд у комбата тяжелый. Густые брови слились в одну черную полоску. На смуглом скуластом лице тугими комками выпирают желваки.
Акрамов глаза не прячет. Смотрит в упор на комбата. Он удивлен вопросом. Уж кому-кому, а комбату хорошо известно, как все это происходит здесь, на афганской земле, когда тишину в любой момент может разорвать очередь душманского пулемета и ты должен не дрогнуть под свинцовым огнем, а суметь постоять за себя. И не только за себя, но и за товарищей, забыв об опасности, броситься к ним на помощь. Ведь сам же Асланов не раз попадал под огонь душманов, сам не раз рисковал ради других. А кто постоянно напоминал Акрамову, всем офицерам батальона: больше смелости, инициативы в своих действиях, умейте в сложных ситуациях проявлять волю, решительность? Конечно же Асланов. Так за что же теперь он устраивает самый что ни на есть разнос? За то, что рисковал? Но ведь рисковал ради других.
— Почему молчите, Акрамов? Или не ясен вопрос?
— Ясен. И я на него уже ответил. В рапорте, который перед вами…
— Знаю, читал, — недовольно поморщился Асланов. — И хорошо помню предыдущий, в котором докладывали о засаде у Черного ущелья. Там все было четко, толково изложено. И действия ваши оправданны. А теперь? Я не узнаю вас, Акрамов. Не с этого начинаете командовать ротой.
Наби поежился, словно в палатку влетел снежный заряд. Неуютно ему сейчас рядом с комбатом. Не узнает он его, не понимает. А ведь еще вчера понимал с полуслова. Во всем старался на него походить. Что скрывать, вон даже усы, как у комбата, решил отпускать. Да и как было не восхищаться этим человеком, беззаветно любящим армию, свое дело, ради этого дела не жалеющим сил! Удивительный был все же этот капитан Асланов. Сутками пропадал на учениях, в долине и на горных перевалах, на ближних и дальних постах — везде успевал бывать, где несли его подчиненные нелегкую службу. Казалось, комбату неведомо чувство усталости.
— Ну у вас и командир, — заметил как-то товарищ Наби из соседнего подразделения. — Прямо машина, куда за ним угнаться, поспеть.
Чтобы успеть, угнаться за Аслановым, нужно было лишь одно условие — прослужить в его батальоне хотя бы полгода. Акрамов служил чуть больше. И на первых порах ему было не до восхищений. Будни выматывали. Крутым, жестким казался и комбат. За малейший недостаток строгий спрос. Впрочем, выговаривать Асланов не мог. Считал, что брать окриком, нагоняем может лишь недалекий человек.
— Я прошу вас подобное не повторять, — произносил он, глядя в глаза офицеру батальона, и тот знал, что «прошу вас» означало самую высшую степень раздражения комбата. Наверное, потому и не так часто звучало это «прошу».
В адрес Наби оно раздавалось трижды. Последний раз за то, что не смог вовремя накормить взвод. Асланов, который умудрялся обеспечить людей горячей пищей в любых условиях, даже если они находились в горах, долго смотрел на Акрамова.
— Я прошу вас запомнить, что командуем не машинами, а людьми. Вот по-людски к ним и относитесь, — сказал он, и по этим словам, по легкому акценту Наби понял, как командир взволнован.
Было и такое. Зачастил Асланов во взвод Акрамова. Что ни занятие — комбат рядом с Наби. Будто дел у него нет поважнее, словно нет в роте командира. Одну вводную даст, другую. У Наби от них голова кругом идет, пот прошибает, а комбат молча за его действиями наблюдает, новые вводные подбрасывает. Посмотрит и уходит. А что и как получалось — догадывайся. Поделился мыслями с Дорожкиным.
— Комбат знает, что делает, — ответил тот. — Мне его школа знакома. Присмотрись внимательно, и самому станет ясно. Скажу откровенно: такого, как наш комбат, еще поискать надо.
А через день комбат вновь на занятие прибыл. Как обычно, вводные зазвучали. Только на этот раз их было чуть меньше. Постоял Асланов возле Наби, а затем в сторонку отозвал, подальше от личного состава.
— Вот что, Акрамов, — сказал, по привычке глядя собеседнику прямо в глаза. — Хотите стать настоящим боевым офицером?
Наби от такого вопроса весь как-то даже подобрался, такое о себе приготовился услышать.
А комбат не стал ждать ответа. Улыбнулся в свои смолистые усы:
— Знаю, что хотите. Вижу, как к этому стремитесь. И водите машину отлично, и в стрельбе позавидовать можно…
У Наби от этой улыбки сразу же от сердца отлегло.
— К технике у меня любовь еще с детства, — ответил смущенно. — В ДОСААФе занимался. Автомобильную школу окончил. Год после нее водителем работал. Стал курсантом и снова к технике потянулся. В училище стрельбой увлекся. Стендовой…
— Чувствуется закалка, — уважительно глядя на молодого офицера, сказал комбат. — Я ведь тоже с ДОСААФа свою дорогу в армию начинал. Только меня больше к связи тянуло.
Асланов на мгновение задумался, словно вспоминая далекое время. Затем перевел взгляд на Акрамова.
— Личным примером пока берете, — произнес, покачивая головой. — Он необходим, но это — не самое главное в нашем командирском деле. Вот возьмите приказ. Это ведь не просто команда, распоряжение. Прежде всего, Акрамов, это командирская мысль. Тренируйте ее, раскрепощайте себя, учитесь из десятков вариантов мгновенно выбирать то, что приведет к успеху.
Сколько раз потом они беседовали. И, слушая комбата, Наби думал, как он раньше ошибался в этом человеке.
Акрамов и сам точно не мог сказать, кем все же являлся для него Асланов. Командиром? Это как бы само собой. Но в то же время не совсем так. Он был для него и мудрым наставником, строгим учителем, надежным товарищем, который может и в полночь подняться, чтобы выслушать, поддержать. Наби и сейчас хранит телеграмму, которую получил, находясь в отпуске. В ней всего несколько слов: «Поздравляю повышением в должности, звании». И подпись — Асланов. Уже потом, вернувшись из отпуска, Наби узнал, какое горячее время переживал без него батальон, какие ответственные задачи решал. И все же комбат в круговерти свалившихся на него дел и забот не забыл о важном событии в жизни своего офицера. Нашел время, чтобы порадовать его телеграммой.
Радовал и потом скупыми словами негромкой похвалы. В одном случае — за проявленную смелость, в другом — за инициативу, в третьем — за то, что рискнул в сложной ситуации. А сегодня Наби слышит совсем другие слова, от которых не знает куда и деться.
— Так что вас занесло в сухое русло? — с раздражением бросил Асланов. — Почему там оказались? Почему не доложили? И знали ли, что за это полагалось?
