Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
— При Советском Союзе больше было?
— Так мы теперь не числом берем, а умением! — сказал Валентин. — Многие в город переехали, делом занялись. И я бы переехал, да мне в кайф здесь жить. Проснешься в пять утра, водой холодной глаза разлепишь, бутерброд с маслом навернешь — и на работу. Заведешь машину и по свободной трассе тыгыдык, тыгыдык, тыгыдык. Чисто хайвей.
Чисто Йеллоустоун, ага. Пространство возможностей.
Валентин обитал в одноэтажной деревяхе, крашенной в голубой цвет. К деревяхе примыкали баня и сарай, отделенные от жилища заросшим участком. Колышки среди бурьяна намекали на то, что когда-то хозяин выращивал помидоры — или пытался выращивать.
Два ближайших дома таращились на нас черными оконными проемами без стекол. По словам Валентина, жители перебрались в город и обрели там счастье. Я с трудом представлял себе значение фразы «обрести счастье» и не загонял себя мыслями, правду говорит водитель или нет.
— Семейных у нас много, а я выбрал путь инцела до того, как это стало мейнстримом! — Валентин с упоением произнес слова «инцел» и «мейнстрим». — Совсем один в этом краю. Среди благолепия и лопухов.
Чиновник не прояснил, что он имел в виду: сорняки или соседей.
Я попытался наладить диалог:
— Хорошо, когда один. Сам себе слуга, сам себе господин.
— Сам себе боярин, сам себе холоп, — передразнила Зарема.
— Ха-ха, ну вы и шутники! Скучать друг другу не дадите. Запросто представляю вас старичками, которые катаются по двору на креслах с колесиками и через трубочку плюются бумажными шариками. Красавчики!
Валентин отпер дверь.
Тусклая лампочка зажглась в сенях. Я повесил кур-тку на вешалку, Зарема убрала свою в рюкзак. Обувь поставили в угол, к галошам, кирзовым сапогам и лакированным ботинкам с заостренными носками.
Показав вход в уборную, Валентин через тёмную кухню повел нас в спальню, предназначенную для гостей. Пусть от хозяйской комнаты ее отделяла лишь перегородка, помещение производило впечатление уютного. Две сдвинутые кровати, громоздкий комод, накрытый салфеткой телевизор — все это смотрелось по-старомодному мило на фоне салатовых обоев.
— Пожалуйте и в мои покои.
В «покоях» красовался такой же комод. Двуспальная кровать напоминала ложе восточного сановника. На покрывале с персидским орнаментом выстроились в пирамидку декоративные подушки с бахромой. Над кроватью на лиловых обоях в цветочек висели фото в рамках, повествующие о жизненном пути хозяина. На самом крупном снимке Валентин с важным видом позировал рядом с Безруковым. Одиозный актер улыбался белозубо и вымученно. Так мог улыбаться Есенин после трехчасового выступления.
Памятный портрет соседствовал с областной грамотой, отмечавшей неоценимый вклад заслуженного работника образования в развитие молодого поколения.
— Сергей Витальевич в департамент приезжал. Великий деятель, конечно.
— Матерый человечище, — согласилась Зарема.
Чувствовалось, что Валентин считает снимок венцом если не всей биографии, то служебной карьеры уж точно. Я поежился. Если постараться, огромный город соберешь из тех, кто, точно реликвию, хранит у себя фото с Безруковым, Хабенским, Кабаевой или Басковым. Словно печать в документе, подтверждающая, что история нанесла им дружеский визит и поцеловала на удачу.
Напротив фоторяда стоял стеллаж с книгами. Популярная психология, иллюстрированные энциклопедии, унылая фантастика о попаданцах, сенсационные расследования — эскапизм Валентина принимал традиционные для провинциального книгочея формы. Целую полку занимали компактные издания в мягкой обложке. Судя по оформлению корешков, что-то стильное и альтернативное в равной степени ироническому детективу и фантастическому боевику.
Хозяин заметил мой интерес:
— «Книжный мир Надима Элементаля». Люблю эту серию, она молодежная. Это, например, роман про анимешников-извращенцев. Это про хипстеров, которые на завод устроились. Это про советских конструкторов, как они урановую бомбу собирают и ловят эстонских вредителей. С клубничкой история, хе-хе. А это рассказы про питерские рюмочные. Читаешь и как будто настоечку потягиваешь лимонную. Особенно про гномиков-крадунов текст позабавил.
С каждой книгой, взятой с полки, лицо нашего нового знакомого делалось все блаженнее.
Демонстрируя нам очередное молодежное творение, Валентин открыл по памяти страницу и зачитал отрывок. В нем ингушского закладчика лихо разводила русская проститутка.
— … «и он снова разинул пасть на свой же товар», — закончил хозяин на драматической ноте и воскликнул: — Жизненно ведь, жизненно!
Валентин поставил книгу на место и щелкнул пальцами.
— Настоечку лимонную не предложу, так как у меня ее нет. Зато горячий ужин от вас никуда не денется. Разве что сами убежите, но это навряд ли. Никто не убегал. Жареную картошку любите?
— Мы больше по устрицам, — съязвила Зарема. — Впрочем, картофель тоже едим.
Мы вернулись на кухню. При зажженном свете перед нами предстало опрятное пространство. На одной половине — слева от выхода в сени — между трех лавок, буквой «П» приставленных к стенам, располагался стол. Посреди него на клеенке с плодовоовощным рисунком высилась ваза с яблоками, а в ее тени прятались солонка и перечница. На второй половине кухни тарахтел холодильник и размещался холостяцкий гарнитур, а также плита на две конфорки и микроволновка. Старый календарь с милым песелем намекал на то, что заслуженный работник не чужд сентиментальности.
Валентин спустился в погреб, крышка которого таилась под паласной дорожкой.
— Вам помочь? — спросила Зарема.
— Ни в коем разе, — ответил Валентин, исчезая под полом с эмалированным тазиком.
Он поднялся с картошкой и банкой соленых огурцов. Зарема снова предложила помощь.
— Будет стыдно, если запрягу дорогих гостей. Пока отдохните с дороги. Посмотрите телек, поиграйте в телефон. Какие игры любите?
— Если честно, никакие, — признался я.
— Симметрично, — произнесла Зарема. — Жаль батарейку.
— Рекомендую «Монастырские тайны». Батюшка делает обход, и монашке надо себя незаметно удовлетворить. Пальчиком, свечкой, огурцом, который с ужина умыкнула. На поздних уровнях открывается распятие. Заводной квест. И смех, и грех.
На лице Заремы застыла глупая улыбка. У меня, подозреваю, отпечаталась такая же.
Я поспешил покинуть кухню, чтобы переждать готовку подальше от хозяина. Зарема двинулась за мной. По ошибке я очутился в комнате Валентина и заметил кошелек на комоде.
Такой аккуратный — и оставил важную вещь на открытом месте.
Мы вошли в спальню, отведённую нам. Зарема присела на краешек кровати. Я завел руки за спину и прислонился к стене.
— Всю охоту к огурцам отбил.
— Брось ты, — махнул я. — Не заморачивайся насчет чужих тараканов.
— Не притворяйся беспечным. Тебе не идет.
Я пожал плечами. Иногда идет, иногда нет. Сейчас не шло.
— Элементаль этот негодяй, кстати. Первое время
