Сергей Лойко - Аэропорт
Бандер дал команду всем залечь за любые прикрытия — свой огонь на войне иногда пострашней чужого будет. Чикатило и Людоед подхватили свои ПКМы и отступили метров на пятьдесят.
«У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У!» — заработали «Грады» даже раньше обещанного. Русский танк Т-72 сгорел сразу же. Не успел ретироваться. Часть здания, где только что шел бой, и примыкающая взлетка превратились в кромешный огненный ад. Секции третьего этажа, ближе к пролому, куда прорвалась группа «Вымпела», перестали существовать. Весь юго-восточный угол словно затянуло в одну большую черную дыру.
Во время обстрела ночь успела сменить день, дым рассеивался уже в абсолютной тьме. Боевые действия прекратились. Ни сепары, ни «Вымпел» не подавали признаков жизни, не говоря уже о каких‑то тактических действиях. Из дымящихся руин еще около часа доносились стоны, но потом и они стихли.
У Бандера из шестидесяти человек за последние два дня в ходе изматывающих обе стороны боев восемь солдат были убиты, четырнадцать ранены, трое — тяжело. Раненым, кому было необходимо, остановили кровь, промыли, как могли, раны, прикрыли их повязками. Все в полутьме и в таком холоде, что изо рта валили клубы пара.
Раненых, впрочем, как и убитых, разместили в спальных мешках в дальнем от стола углу КСП, с той лишь разницей, что на убитых мешки были застегнуты с головой. Раненых же нужно было уберечь от переохлаждения на бетонном полу. Убитых было удобней транспортировать в мешках, когда и если придет «чайка».
— Хлопцi, в мене до вас е розмова,[40] — начал Бандер, когда все незанятые в дежурстве на боевых постах собрались в КСП и сразу на пяти или шести горелках разогревали себе воду для растворимого кофе и чая в пакетиках. О заварном кофе или чае можно было только мечтать.
— Добра новина: Майк завтра вдень общяв трьох «чайок», забрати нарештi поранених та вбитих. Зара погана новина,[41] — он замялся, переводя взгляд с киборгов на стол с дымящимися чашкам, открытыми консервными банками, ложками, вилками, всякими пакетиками с прочей «жрачкой» и газовыми горелками. На них кипятилась новая порция воды в почерневших металлических чайниках и кружках.
— Коротше, Професор (позывной Миши, студента киевского университета, с энциклопедическими познаниями обо всех видах вооружения) сьогоднi на полi знайшов стегно того самого третьего танкiста. Так ось, ми всi давно зголосилися, що танкiста треба вiдправити додому, як знайдемо. Отож знайшли, адже так?[42]
Неделю назад украинский танк Т-64 был подбит на взлетке недалеко от нового терминала. Команде из трех человек удалось выбраться из горевшей машины до того, как взорвался БК, и башня, как дымящийся вертолет, пролетела у них над головами. То, что она их не накрыла, было недолгим счастьем.
Дело было днем, и сепарский снайпер методично тремя выстрелами положил всех троих, а потом еще несколькими выстрелами спокойно добил их, пока разведчики из Аэропорта короткими перебежками продвигались к танкистам. Талантливые на Донбассе шахтеры: наверное, в свободное от работы время они посещали не только местную школу вождения танков Т-72, артиллерийские курсы, но и кружок ворошиловского стрелка, не иначе, подумал тогда Алексей.
Разведчики закидали место, где лежали танкисты, дымовыми шашками. Но тут начался минометный обстрел. Когда он закончился, ребята вернулись назад только с двумя телами.
Третьего, скорее всего, разорвало прямым попаданием мины, сказали они. Рядом нашли свежую воронку.
— Хлопчики, рiдненькi моi, — негромко продолжал Бандер, опустив глаза, глядя на кружку кофе, стоящую перед ним на столе. — Я наказу такого дати не можу. Вiн взагалi не з нашої бригади. Я не можу посилати своїх людей пiд кулi, аби вiдправити додому шматок тiла танкiста, з яким ви навiть не були знайомi Якi думки будуть?[43]
Профессор, высокий худой и сутулый, встал, прокашлялся, снял очки, зачем‑то протер их грязной тряпкой со стола и сказал:
— Танкист шел нам на подмогу, знали мы его или нет. И потом, я бы, хоть и мертвый, не хотел бы так по частям лежать на взлетке, кормить собак. Я завтра за ним пойду.
— Треба знайти скриню вiд набоїв, дерев’яну. Я їх багато на взльотцi бачив. Упакувати, прикрутити до бронi, i катафалк готовий, — сказал Бандер. — Потрiбна про всяк випадок ще одна людина. Хто пiде?[44]
Все подняли свои черные, как головешки, руки.
— Ну, ось вирiшили, — Бандер выдохул и протянул руку к своей кружке. — Тритон пiде з Професором. Ти в нас тут самий верткий.[45]
— Есть! Чудово![46] — чуть не закричал Тритон, вертлявый, как ртуть, паренек из «Правого сектора».
Он выглядел таким юным, что ему даже восемнадцать лет трудно было дать. Он же утверждал, что ему двадцать четыре, что он тракторист из Винницы. Никто не видел его документов, кроме Бандера. Никто не мог проверить, умеет ли он водить трактор или танк. Ничего такого в КАПе не водилось, кроме разве что сожженных уже экземпляров неподалеку.
Бандер рассказал, что был в КАПе в мае, когда оттуда выбили чеченский отряд. В те дни не меньше сотни крепких кавказских парней в замороженном виде, штабелями, как коровьи туши, отправились в рефрижераторах домой через открытую границу.
— Теперь пригнали новых, типа кровная месть, — вставил слово Чикатило, смачно откусывая половину яблока, которое он поднял из‑под стола. — Так и будем со всей Чечней воевать?
— I останне. В нас тут вiйна з чеченами сьогоднi була. Й завтра буде за розкладом. Там понтiв багато. Цi хлопцi тiлько на вигляд такi собi героi, нiби бiснуватi. Я їх знаю. Вiн, як свою кров з носа побачить, свiдомiсть втрачае. Тож не ведiться на iхне «Аллаху акбар». У мене все,[47] — закончил Бандер и стал шумно пить свой быстрорастворимый и быстро остывающий кофе.
Алексей пошел в угол, где были розетки, чтобы забрать зарядившуюся батарейку для камеры. Он хотел было подзарядить телефон, но на ночь генератор не включали, чтобы не выдавать себя. Свет ночью горел только в КСП. Налобные фонарики были у всех — волонтеры подвезли среди прочего, — но и их ночью не включали. Курить на постах ночью было запрещено. Снайпер стрелял на третью затяжку. Но все продолжали курить, даже на постах. В руку. Думали, не видно.
Возвращаясь, Алексей наступил на что‑то мягкое, ногу или бедро, в спальном мешке на полу.
— Ой, простите, пожалуйста, — обернувшись, сказал он поспешно.
— Зажмурился он, — послышался чей‑то сиплый голос по соседству, снизу. — Ему теперь пох...р. И мне, по ходу, тоже.
— Все будет хорошо, — сказал Алексей, остановившись. — Завтра «чайка» придет. Уедете.
— До завтра можно сто раз зажмуриться, — простонал голос.
Алексей разглядел в полутьме, как говоривший задвигался в мешке, видимо, устраиваясь удобней.
— Может, вам что‑нибудь принести? Чаю? — спросил Алексей.
Голос молчал. Уснул? Или?..
Алексей нагнулся над мешком, чтобы пощупать шею раненого, и, услышав храп, пошел в свой угол. Достал из маленького ранца лэптоп и начал заливать фотографии с флешки.
Среди присутствующих вояк специалистом по чеченцам считался только Бандер, после майских боев в КАПе. Ну а если кто в этой комнате и был реальным объектом кавказской кровной мести, так это Алексей. Но об этом, кроме него самого и того, кто жаждал ему отомстить, никто не знал.
Ну, уж если пошел такой разговор, то здесь следует взять паузу в повествовании и рассказать о том, что происходило в Чечне, одной из северокавказских, преимущественно мусульманских провинций сначала Российской империи — в XIX веке, а затем Советского Союза и России.
Война 1999–2000 годов была второй за пять лет в этой республике и определенно имела две цели. Первая — привести в России к власти нового президента, у которого в бытность его кандидатом — наследником первого президента постсоветской России Бориса Ельцина, в первые дни после сенсационного назначения рейтинг доверия зашкаливал аж за целых два процента. С этим нужно было срочно что-то делать. Сделали войну. Второй, сопутствующей, задачей было жестоко и максимально кроваво наказать непокорную Чечню в назидание остальным, чтобы почувствовали, что в доме появился хозяин.
Чечня стремилась к независимости от России, скорее всего, для того, чтобы создать свое маленькое средневековое феодальное государство, живущее по понятиям, так называемым адатам — сводам местных неписаных законов, в дополнение к исламу.
Идея войны с Чечней была крайне непопулярна в народе после сокрушительного поражения в первой войне 1994–1996 годов. Тогда Россия, будучи не в состоянии ни политически, ни экономически позволить себе долгоиграющую войну, была вынуждена в 1996-м подписать унизительное мирное соглашение, фактически гарантируя Чечне независимость. При этом, однако, восставшая республика формально оставалась в составе России.
