Поль Сидиропуло - Костры на башнях
Виктор расхотел почему-то возражать; в доводах Хачури он усмотрел много такого, что наводило на тревожные мысли — в каких бы дружественных отношениях ни был Советский Союз с Германией, нельзя забывать: немцы продолжают вести агрессивную войну в Европе. А есть ли гарантии, что завтра, захватив малые государства, фашисты не плюнут на договор и не направят оружие против СССР? Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.
Вспомнился Виктору отец. Виделся он с ним редко: вставал утром — отца уже нет дома, ложился — его все еще не было. Приходил с работы поздно, уставал. Забот у него — выше головы: поскорей закончить строительство комбината, начать добычу ценных руд, которых ждет страна, а о самом себе, о семье не хватало времени подумать…
— Мы потеряли самых близких людей. — Тариэл подводил разговору итог. — А если будем все вместе хлопать, как ослы, ушами, то можем однажды лишиться и Родины.
Не выходил из памяти разговор о Тариэлом: нет, Виктор не устраивал за немцами слежек, но время от времени ловил себя на том, что стал придирчивее относиться и к себе, к своим словам и поступкам, и к гостям, молниеносно реагирует на их малейшую неискренность.
Незадолго до восхождения, после плотного завтрака в кафе гостиницы, затеяли оживленную беседу, и возникла она не преднамеренно, а стихийно и сразу же заинтересовала иностранных спортсменов. Заговорили за столом о том, когда зародился альпинизм как самостоятельный вид спорта.
— Как и когда началось покорение Эльбруса? — спросил Карл.
— Год двадцать девятый, век девятнадцатый, — ответил Виктор с улыбкой. — Отправилась экспедиция, но высшей точки вершины достиг тогда один только проводник — кабардинец Килар Хачиров.
— Если учесть, что на этот раз проводником будешь ты, Виктор, — изрек Карл, — то понятно, кому быть наверху!
— Горы есть горы! — вымолвил Виктор, как бы оправдываясь. — У них свой характер, своя проверка человека на прочность…
— Хорошую перспективу нарисовал нам Соколов, — отметил Конрад, сохраняя, однако, внешнее спокойствие.
— Восхождение на Эльбрус — это школа мужества! — сказал с пафосом Виктор. — Лишь покорив самую высокую кавказскую вершину, можно мечтать о Тянь-Шане, Памире, Гималаях.
— Виктор нас вначале ошпарил кипятком, а потом бросил в ледяную воду, — высказался Конрад.
— Это он закалял нас, как металл, — взял Виктора под защиту Карл. — Скажу о себе — я готов. С тобой, Виктор, пожалуйста!
Комбинат выделил автобус, и после завтрака отправились по Военно-Грузинской дороге. Доехали до Дарьяльского ущелья и остановились. Поднялись к гранитному валуну, называемому в народе «ермоловским камнем». Рассказывали горцы о том, что на этом камне вроде бы русский генерал Ермолов подписал мирный договор с дагестанским ханом. Конрад бросился со своей неизменной «лейкой» фотографировать величественный ледниковый валун.
Что-то вдруг Виктору стало не правиться в поведении гостей: показалось, что они проявляют излишнее любопытство к дорогам, ущельям, рекам, долинам и даже к «ермоловскому камню». Более пристальней наблюдал за Конрадом: каким-то неестественным, нарочитым показалось его веселье, а восторженные слова — не искренними. «Ну что ты носишься со своей «лейкой»?! — хотелось спросить его. — Что ты все фотографируешь и фотографируешь без конца? И то, что нужно, и то, что не нужно, — щелк да щелк. Неужели тебе все это правится? Все интересно на самом деле? Остановись, угомонись…»
— Наш Виктор что-то загрустил, — обратил внимание Карл Карстен на смену настроения проводника. — Свалились мы тебе на голову как снег. А у тебя свои дела. Так?
— Он скучает по молодой красивой жене, — пошутил Конрад.
«И я, оказывается, нахожусь под пристальным наблюдением гостей, — подумал Виктор. — Это надо учесть и быть осторожней».
— Нет, нет, все нормально! И дела, и жена подождут.
И Виктор, взобравшись на скалу, с жаром продекламировал:
Терек воет, дик и злобен,Меж утесистых громад,Буре плач его подобен,Слезы брызгами летят.
— Это Лермонтов? Хорошо! — Карл, видать, был доволен переменой, которая произошла с Виктором.
«Так ли это? — что-то и о Карстене мешало Виктору думать хорошо. — Неужели и у него далекие от спорта задачи?»
Конрад же продолжал самозабвенно фотографировать и восхищенно восклицал:
— Яволь! Очень интересно. Красиво. Зер гут! — Он и Карл свободно говорили по-русски. — Когда вернусь в Германию, — продолжал Конрад, — непременно расскажу своим соотечественникам. Удивительный край! Швейцария. Цюрих. Я сделаю сотни фотографий. Пусть смотрят, как здесь красиво. Зер гут! К вам будут приезжать много туристов.
«А что ты скажешь, чудак, когда мы поднимемся в высокогорное селение Ларису? — усмехнулся про себя Виктор, обретая как бы прежнее, менее настороженное, без подозрений, расположение к гостям. — Наверно, там, в Ларисе, он, Конрад, лишится от сказочного великолепия дара речи: живописнее этого уголка не найти на всем белом свете!»
Проезжая мимо сторожевых башен, Конрад осведомился:
— Я слышал, на этих башнях горцы зажигают костры, когда оповещают друг друга об опасности. Это так, Виктор?
— Да, — отозвался он и спросил: — Вы интересуетесь Кавказом? Бытом горцев, да?
— Кавказ — удивительная страна! — неопределенно ответил Конрад.
Вернулся Виктор с гостями довольно поздно; задержаться пришлось и в гостинице.
— Виктор, я никогда не забуду эту поездку, — произнес Карл Карстен с искренним восторгом; он, будучи навеселе, неуклюже топтался перед ним.
Дело в том, что в животноводческом совхозе имени Алексея Соколова, куда Виктор возил во второй половине дня немецких спортсменов, встретили их по горскому обычаю, не только хлебом и солью. За столом ходили бездонные рога, одним из которых можно было напоить, пожалуй, сразу всех гостей. А тут требовалось осилить одному — класть на стол нельзя, пока не выпил до дна. К таким дозам, естественно, немцы не были привычны и быстро захмелели.
В гостинице каждому гостю хотелось сказать Виктору что-то приятное; подходили к нему, торжественно пожимали руку, благодарили за приятно проведенный день.
— По-кавказски! Зер гут!
И конечно, клялись в дружеском расположении к нему.
— Виктор, — трезвее других был Конрад, — скажи, Алексей Соколов — твой папаша? Он — герой революции? Наверное, очень приятно бывать в том хозяйстве?
— Конечно, — смутился он.
— Интересно! Очень интересно. Совхоз имени Алексея Соколова, а ты — Виктор Соколов, — искренно удивлялся Конрад. — А чем мы прославимся? Кто о нас будет помнить? Что назовут нашим именем? И назовут ли? — Он твердой походкой направился к себе в номер.
…Дома было тихо. Горела над кроватью Нади ночная лампа. Она отложила книгу, когда Виктор переступил порог спальни.
— Обманщик, — выговаривала жена с нарочитой строгостью. — Не ты ли обещал прийти сегодня пораньше!
— Прости, милая, так получилось, — стал он оправдываться. — Ты ведь знаешь, из совхоза не просто вырваться.
Виктор снял пиджак, развязал галстук и добавил:
— Представляешь, горцы накачали немцев так, что они на ногах еле стояли.
— Какой ужас! — посочувствовала Надя. — Как же ты?
— Мои слова на горцев не действовали, — махнул рукой Виктор. — «Что они за мужчины, если не могут выпить хотя бы один рог! Почетный!..» А тостов, ты же знаешь, уйма!
— А у меня… — начала было Надя и замолчала, таинственно улыбаясь. — Никак не могла тебя дождаться, чтобы сказать. У меня… — Она невольно коснулась рукой своего живота.
Виктор засмотрелся на жену, залюбовался ею, что-то новое обнаружив в ней: необыкновенно нежным светом засветились ее крупные серые глаза.
— Наденька, это правда? — Он присел на край кровати, казалось, ноги ослабли от волнения.
И когда жена закивала, довольная и смущенная переполнившей ее радостью, он стал целовать ее в щеки, губы, в лоб.
— Алексей Соколов! — Виктор вскочил и объявил. — Неистребим твой род, отец! — Глаза его горели. — Наследник.
— Погоди еще, родной. А может быть, дочь.
Виктор как будто не слышал жену.
— Мама знает? — спросил он.
— Нет, я тебя ждала…
— Ясно!
— Куда ты? Утром скажем. Она спит.
— Разве можно такую весть таить до утра!
— Сумасшедший. — Она нежно смотрела на него.
…На третий день пребывания немецких спортсменов на Кавказе Соколов, оговорив предварительно весь предстоящий маршрут, пригласил некоторых альпинистов, желающих принять участие в экспедиции. Группа отправилась штурмовать Эльбрус.
Неожиданно от восхождения отказался Конрад: уже с утра он предстал перед Виктором с перевязанным горлом. Говорил хрипло, покашливая. Инсценировать такое, кажется, было невозможно.
