Василий Агафонов - Неман! Неман! Я — Дунай!

Василий Прохорович Агафонов

Неман! Неман! Я — Дунай!

/Литературная запись А. П. Ланщикова/

Василий Прохорович Агафонов

Школа жизни

Был на исходе 1935 год. В нашем батальоне готовились к встрече Нового года, но меня занимало другое. В кармане уже лежал железнодорожный билет до Новоград-Волынского. А в предписании значилось: «Капитан Агафонов Василий Прохорович направляется в 14-ю кавалерийскую дивизию на должность начальника связи…»

Меня не столько обрадовало повышение в должности, сколько перевод в кавалерию. Конница! Кажется, мои детские мечты начинали сбываться! Перед глазами невольно встали картины далекого детства…

Долгий зимний вечер. За окнами, залепленными мохнатым инеем, протяжно воет сиплый ветер. А в доме тепло. Потрескивают дрова в печи. В горнице за столом сидит отец, он деловито водит пальцем по книжным строкам, мягко шевелит губами — читает.

Гулко хлопает дверь. На пороге вырастает заснеженная громада. Это дед Самсон, деревенский сторож. Он в длинном тулупе, здоровенных валенках и с колотушкой в руке. Под удары этой колотушки засыпает наша деревня Якунино, затерявшаяся в снегах Ярославской губернии.

Нас, детей, рано отправляют спать. Тепло на печи, сладко пахнет овчиной и сушеным льняным семенем… А отец подолгу сидит с дедом Самсоном. Они вспоминают о былом, главным образом службу в армии.

Видимо, под впечатлением этих разговоров у меня и зародилась мечта стать военным, и непременно кавалеристом. Зажмурив глаза, я пытался представить отчаянную рубку с неприятелем и, конечно, выходил победителем из всех битв.

Теперь я понимаю, что так влекло меня в конницу. Прежде всего скорость. Молодость всегда дружит со скоростью. А еще — естественная для крестьянина любовь к лошади — главному помощнику во всех деревенских работах.

И вот много лет спустя осуществлялась мечта моего детства…

Со смешанным чувством покидал я свой отдельный батальон связи 82-й стрелковой дивизии. Радость сменялась тревогой. Как примут меня, пехотинца? Как относятся кавалеристы к технической связи? Что, наконец, вообще ожидает меня на новом месте?

До вокзала добирался трамваем. Два красных вагончика, раскачиваясь из стороны в сторону, неслись среди высоких сугробов, оглашая вечернюю тишину своим частым звоном. На окраине дома были занесены чуть ли не под самые крыши, и казалось, что бледный белесый свет, пробивавшийся сквозь обросшие инеем окна, подсвечивает откуда-то снизу, из-под сугробов.

Только вокзал щедро разбрасывает свет во все стороны. Густое белое облако застряло в его двери, и туда непрестанно ныряют людские фигуры. А высоко в черном небе застыли клубы крутого пара. Сквозь тяжелое шипение пронзительно всхлипывают паровозы.

На перроне нелюдно: провожающие, не дожидаясь сигнала отправления, спешат вернуться домой. Холодно. Да и час поздний. В вагоне тепло, пассажиры уже освободились от тулупов, поддевок, платков и напоминают людей, только что вернувшихся из бани. Сидят распаренные.

За окном вздрагивает колокол, и наш состав медленно набирает скорость. Впереди — сотни верст пути, а в конце его — незнакомый Новоград-Волынский.

Переезды не были для нас редкостью: переводили из одной части в другую, иногда даже из одного рода войск в другой, так что мы в конце концов привыкли к кочевому образу жизни.

Задержавшись в Москве на два дня, я прибыл к месту назначения под самый Новый год. День облачный, серый. Низкие рваные облака кружат по горизонту. Пронесется по улицам ветер — и сразу запахнет мокрыми заборами и прелой сырой листвой. Дорога уныло чавкает черной грязью. Кое-где по канавам да в плотных зарослях жухлой травы сохранились клочки непрочного снега.

Добравшись до штаба дивизии, я представился начальнику штаба полковнику Козачку. Сергей Борисович Козачек как-то сразу располагал к себе. Во время разговора он часто улыбался, охотно отвечал на вопросы, поинтересовался моим семейным положением.

С. Б. Козачек (фото 1966 г.)

— Как только примете дела и немного обвыкнете, дадим отпуск, съездите за семьей, — пообещал начальник штаба. — Без семьи трудно спокойно работать… А впрочем, скажу по секрету, но только, пожалуйста, не пугайтесь: работать спокойно у нас вообще трудно — кавалерия!

По всему было видно — Сергей Борисович очень любил конницу и гордился своей принадлежностью к ней. Небольшого роста, плотный, он расхаживал по комнате, позвякивал шпорами и дружески внушал мне:

— Кавалерия, товарищ Агафонов, самый маневренный род войск. Запомните, она может вести бой и в пешем строю. В этом случае главной становится проводная связь. Но как только оборона противника будет прорвана и последует команда: «Коноводы, лошадей!» — бросайте свою проволоку и переходите на радио.

— Все понятно, товарищ полковник, постараюсь быстрей войти в курс дела.

— А насчет своего «пехотного происхождения» не волнуйтесь, мы вам поможем. В седле сидите крепко? — поинтересовался Сергей Борисович.

В седле я сидел крепко, но для кавалериста этого мало. Два-три раза в неделю по утрам проводилась конная подготовка с командным составом штаба дивизии — манежная езда, преодоление препятствий, изредка рубка лозы и полевая езда. Теперь на этих занятиях полковник Козачек особое внимание уделял мне. И уже через месяц-полтора он то и дело подавал команду: «Агафонов! Бросить стремя, руки в стороны, галопом на препятствия!»

Однажды я хотя и лихо прошел препятствия, но клюнул носом в гриву коня. Заметив это, начальник штаба потребовал повторить упражнение. На этот раз я не получил замечаний. Во время занятий полковник Козачек обычно находился в центре манежа и оттуда зычно подавал команды. Тут он покинул свое место и подошел ко мне:

— Да вы, Агафонов, стали настоящим кавалеристом. Поздравляю!

В кавалерийских частях никакие деловые, боевые и все иные качества не могут заменить умения ездить верхом. Авторитет любого командира начинается с конной подготовки. Я это понимал, понимал это и Сергей Борисович, а потому столь велико у меня было желание овладеть всеми сложностями верховой езды, а у него — сделать из меня настоящего конника.

Так был сдан первый экзамен. Но он оказался не самым трудным. Предстояли зимние двусторонние учения с войсками, и я целые дни проводил в эскадроне связи дивизии или в подразделениях связи полков.

Учения планировались на тему «Марш кавалерийской дивизии в предвидении встречного боя», и начались они в конце февраля. Как назло, накануне подошла моя очередь заступать оперативным дежурным по штабу дивизии, так что в первый день я не мог быть непосредственно в подразделениях. Правда, для связи с разъездами были развернуты две радиостанции. Казалось, особых осложнений в нашей работе быть не должно. Но так только казалось. Прошел час, другой, третий… От разъездов — ни одного донесения. Начал волноваться, а тут еще вошел сам командир дивизии, комбриг Георгий Иванович Кокорев, и прямо с порога:

— Как связь с разъездами, капитан?

— Пока донесений нет, товарищ комбриг…

Кокорев нервно кусает нижнюю губу, его черные усы зловеще двигаются. А уж если у Кокорева двигаются усы, хорошего не жди.

— Пока?! — взрывается комбриг. — Да их и ждать нечего, ваших донесений! Радисты спят на дежурстве!

— Этого не может быть, товарищ комбриг, — с отчаянием говорю я.

— Не морочьте мне голову! Только сейчас там был комендант и видел, что радист спит. Идемте! — приказывает комбриг и четко, будто исполняя команду, поворачивается кругом и направляется к двери.

Подходим к радиостанции. Как только открыли дверь, радист вскочил и доложил, что до сих пор не связался ни с одним разъездом.

— Сам черт не разберет, кто из вас прав, — проворчал комбриг и, отругав для верности и меня и коменданта, ушел.

Думаю, радист не заметил коменданта по «принципиальным» соображениям: видимо, тот назвал его связистом, а радисты этого не любили. Так оно было или иначе — точно сказать не могу. Однако нас с командиром дивизии радист заметил немедленно, до того, как мы к нему обратились. Но признаюсь, в то время меня мало волновали эти психологические тонкости.

В шесть часов утра появился полковник Козачек. Я доложил, что радиосвязи с разъездами нет. Освободив меня от дежурства, начальник штаба спокойно сказал:

— Езжайте-ка, капитан, в передовой отряд. Разберитесь, в чем там дело.

Пока я сдавал дежурство, неугомонный Козачек носился по штабу; с его появлением все пришло в движение.

Заметив, что я взялся за ручку двери, Сергей Борисович дал мне последнее напутствие:

— Скорее налаживайте связь, а то не сносить вам головы! — И почему-то улыбнулся.