Граница горных вил - Тихомирова Ксения
— А это что? — спросил он, ткнув пальцем в ход, идущий из нижнего яруса дальше на юг, за край карты.
— Это? — Тедди усмехнулся. — Это дорога скелетов.
— Чего-чего?
— А чего слышал. Туда складывают мертвецов.
— И длинная она, эта дорога?
— Сходи, взгляни как-нибудь на досуге. А мне что-то пока не хочется.
— И ведет она, конечно, прямо в пекло?
— В пекло? Нет. Тогда бы все сбежали отсюда в пекло, — расхохотался Тедди (не особенно натурально). — На это не надейся. Она никуда не ведет. Раньше, рассказывают, вела, только один какой-то тип по ней сбежал и скалу за собой обрушил. Но его тоже там засыпало.
— И, наверно, его тень теперь ходит по этой дороге и воет, — вздохнул Андре.
Тедди выплюнул жвачку и угрожающе надвинулся на него:
— Ты чего, издеваешься, что ли?
— Да нет. Я сказку одну вспомнил, — сказал Андре миролюбиво и задумчиво. — У нас рассказывали… так там тень по ночам стонала и выла.
Он тут же понял, что сказал это напрасно. Тедди в мгновенье покрылся потом, сжал зубы, потом бросил:
— А ну пошли!
Он вытащил Андре на обзорную площадку над шахтой. Освещение там было слабым и почему-то красноватым. Внизу оно, видимо, было ярче, и оттуда доносились смутные гулкие звуки: то ли шум шагов по железным лестницам, то ли гудение каких-то механизмов. Впечатление от этой бездны оказалось настолько сильным, что Андре вцепился в железные поручни. Как он потом сказал — чтобы случайно не броситься туда вниз головой.
— Столкнут тебя вниз — вот тогда и взвоешь. И долго будешь выть, пока доберешься до дна. Ладно, пошли отсюда.
Как они добрались до второго яруса, Андре почти не помнил. О том, что потом нужно будет подниматься, он старался не думать. Шершавый язык, ноющее плечо, пульсирующая боль в голове в такт шагам и железному гулу, мерцанье красных ламп. Давящая огромная черная труба над головой.
На втором ярусе они надолго не задержались. Тедди продемонстрировал устройство жилых сот: прямые коридоры, большие цифры, чтобы не заблудиться в этой сетке одинаковых темно-зеленых переходов. У каждого, кто там жил, была своя клетушка-камера, где можно запереться, умыться, лечь на узкую койку, закрыть глаза. Тедди быстро и деловито доставил Андре к местному коменданту; тот, посмотрев в свой план, взял с доски ключ с биркой-номерком (как у портье в какой-нибудь деревенской гостинице — отголосок далекого внешнего мира), отвел новичка и его конвоира к соответствующей клетушке, вручив комплект необходимого имущества. Велел сложить все это в комнату и запереть на ключ, раз уж жилец должен уйти. Во всех этих коридорах им не встретилось ни души — кроме нескольких охранников у входа в жилой ярус.
— Здесь живет смена, которая сейчас работает. А те, кто выйдут в следующую смену, живут там, за салуном. Но он сейчас закрыт, туда идти не стоит.
Эту достопримечательность (салун) Андре увидел гораздо позже. Лезть наверх пешком не понадобилось. Между ярусами, разумеется, ходил подъемник. Ждать его пришлось довольно долго. Тедди продолжал свою лекцию о правилах внутреннего распорядка, а под конец расхвастался, проникся ощущением собственной значимости, закурил и даже предложил закурить новичку. Правда, глядя на его неумелые манипуляции с сигаретой, Тедди тут же пожалел о своей доброте и спросил:
— Ты что, ни разу не курил? Зачем тогда взял? Добро на тебя переводить! Гляди, не вывернуло бы тебя.
— Мне показалось… здесь все курят, — выдавил из себя Андре, прокашлявшись и еще больше позеленев.
— Ну, курят. И что?
— А то, что белых ворон нигде не любят.
— A-а. Но тебе это не поможет. Ты все равно будешь белой вороной.
Помолчал и добавил:
— И вряд ли ты долго здесь протянешь.
Они добрались до первого яруса, и Тедди постучал в массивную, со сложным замком дверь Ивора Стрема.
— Входите, — отозвался недовольный голос (из динамика). — Уже открыто.
Им пришлось пройти настоящий шлюз, прежде чем они попали в апартаменты Стрема, и Андре сразу понял, что в них можно жить. Под конец путешествия он уже почти ничего не видел и сам с некоторым отстраненным интересом ждал, когда же, наконец, грохнется на пол. У Стрема было светло — рассеянный, почти живой свет — и в воздухе не чувствовалось душного привкуса газа. Обставлены покои были так, что даже на полуобморочный взгляд Андре демонстрировали высокий класс, удобный и продуманный. Стрем в самом деле был в этих местах аристократом.
Сам он сидел за компьютером и продолжал работать, но быстро повернулся вместе с креслом. Махнул сначала Тедди: мол, свободен. Тот молча кивнул и ушел: контакт со Стремом был ему неприятен. Потом Стрем махнул Андре — чтобы сел куда-нибудь. Андре упал на стул у двери.
— Вопросы есть? — спросил Стрем.
— Да. Я единственный, кого привезли сюда с контузией?
И вор уставился вопросительно, Андре — требовательно:
— Пожалуйста, скажите мне правду.
— Ты единственный, — ответил Ивор. — И с контузией, и без. Это все?
— Почти. Нельзя ли попросить у вас воды?
Стрем встал, легко и ловко подхватил Андре со стула и помог приземлиться на диван, добыл из шкафчика кувшин с водой и помог удержать стакан, потом легонько плеснул воды в лицо. Пододвинул столик и поставил кувшин рядом с Андре. Добыл откуда-то из-за пределов видимости плед, сам развязал и стянул с Андре тяжелые ботинки, бросил под голову подушку и спросил своего подопечного:
— Есть хочешь?
— Нет. Не могу.
— Ладно. Потом. Так вот. У нас один компьютер. Он стоит здесь. Сейчас на нем работаю я. Ты подождешь, пока я кончу, потом посажу тебя. Будешь загружать базу данных. Но если что испортишь…
— Я не буду портить, — чуть слышно отвечал Андре.
— Хорошо. Ванная и прочее вон там. Все. У меня нет времени.
И махнул рукой — ложись. Сколько он пролежал там за спиной у Стрема, Андре не помнил. Он провалился то ли в сон, то ли в обморок, иногда выплывал из него и снова проваливался. В комнате что-то менялось — он долго не понимал что. Потом догадался — освещение. Настали сумерки. Монитор засветился ярко и даже весело; Стрем зажег на столе лампу, и стало видно, что на другом конце комнаты есть дверь, ведущая в глубь дома. Дверь была приоткрыта, и за ней царили темнота и тишина.
Когда уже почти совсем стемнело, за дверью вдруг послышался шум, из-за нее легла полоска света, и вдруг раздался торжествующе-испуганный и звонкий детский крик:
— Папа! Она живая!
Стрем промелькнул пальцами по клавиатуре и бросился в дверь с запоздалым возгласом:
— Карин! Ничего не трогай!
Андре сел на диване, еще плохо соображая, потом, держась за все, что подворачивалось под руку, доковылял до двери и увидел еще один рабочий кабинет, и в нем за письменным столом, забравшись с ногами в кресло-вертушку, хозяйничала девчушка лет шести — как Ивор и рассказывал.
Стрем не подумал убрать в сейф вещи Андре. Пакет лежал на столе, и Карин в ярком свете лампы рассматривала его содержимое. Ремень ее, наверно, не особенно интересовал (или руки не дошли), колечко было велико. Она держала в руках мраморную головку и поворачивала ее, зачарованно глядя в изменчивое лицо.
— Кто это, папа? — спросила Карин, не отрывая взгляд от странной игрушки.
Стрем осторожно отобрал у нее медальон и сказал, усмехнувшись:
— Это головка вилы.
— Какой вилы? А кто такая вила?
— Кто такая вила? — Ивор обернулся к двери. Карин тоже подняла глаза и с любопытством уставилась на Андре. Глаза у нее были светло-карие; две русые разлохматившиеся косички обрамляли треугольное личико.
— Это фея такая. Добрая, — сказал Андре.
— Из сказки?
— Да, из сказки.
— Расскажи мне эту сказку.
— Здравствуйте! — сказал Ивор устало. — Нам только сказки не хватало…
— Здравствуйте, — повторила Карин.
— Здравствуй, — сказал Андре и постарался улыбнуться.
— Да, в самом деле, познакомьтесь. Его зовут Андре. А мою дочку — Карин. С Андре ты будешь говорить по-шведски, а не на этом вавилонском жаргоне. Он знает языки, как говорят.
