Катехон - Сухбат Афлатуни
Потом надел холодные джинсы и нашел майку.
Когда он вернулся в подсобку, ее там не было. Он не удивился. Халат, которым он накрыл ее, валялся жгутом. Это значило, что роды уже начались.
Голова его звенела, точно в ней подвесили колокол и кто-то бил в него. Бин! Бин!
«Закурить есть?» – услышал он рядом.
Позади стоял голый спортивный парень. Кожа его поблескивала, как от крема, ниже пупка зеленела татуировка. Скорпион. Недавно сам хотел себе такую сделать.
58
– Так вы утверждаете, что она была мертва.
– Да, – сказал он.
– Но вы говорили (шелест бумаги), что потом она вам звонила.
– В тот момент она была мертва.
– Что значит «в тот момент»?
Он покачал ногой. Вздохнул:
– Я услышал ее стон, потом… она замолкла.
– Вы что-то сделали?
– Что?
– Вы что-то с ней сделали?
– Нет. Я просто представил.
Молчание.
– «Фантома»? – Пальцы изобразили в воздухе кавычки.
– Нет.
– В одной из записей вы сказали, что нужно представить фантома…
– Это необязательно.
– Вы сказали, нужно представить его во всех деталях.
– Это потом… это всё потом… тогда еще не знал.
– Так что вы тогда представили?
Конец записи.
Пометка на полях: «Честно говоря, с этой девушкой – совершенно загадочная история; так и задумано?»
Так не задумано. Так было.
А теперь смотрим дальше.
59
Они поздоровались.
Ладонь Славянина была мягкой и влажной.
Вокруг поблескивает франкфуртский аэропорт. Славянин только что прилетел из Ташкента. На нем серая с зеленым верхом куртка и такой же рюкзачок за спиной. От него пахнет дорогой.
– Как? – спрашивает Турок.
Славянин отвечает. Он вообще всё время что-то говорит, но почему-то не слышно. Как будто убрали звук; слышно только тяжелое сопение Турка и скрип чемодана на колесиках. И отдаленный гул аэропорта.
Франкфуртский аэропорт – идеальное место, чтобы сбиться, затеряться, исчезнуть. Они уже пошли не туда; останавливаются и поднимают головы на указатели.
На одном обозначено, где можно помолиться. Крест, полумесяц, шестиконечная звезда – полный комплект. Не хватает только колеса дхармы. И инь-яна для пассажиров-даосов. Тогда уж и печати Бафомета, чтобы и сатанисты не скучали. Как это, интересно, там выглядит? Кабинки? Для обладателей серебряных и золотых карт – молитва с повышенным комфортом. И с гарантией, что будет услышана, хотя бы отчасти.
60
Турок за рулем; весело свистит дорога.
Славянин нажимает, стекло поднимается, свист угасает.
– Он учился в духовном училище, – говорит Славянин. – В православном.
Турок молчит. Он еще не очень уверен за рулем, губы сжаты.
«В православном…» немного висит в подвижном воздухе, гаснет, исчезает.
Новая волна дорожной усталости накрывает Славянина, он трет подбородок.
– Что он там делал? – спрашивает Турок.
– Учился.
Какие-то деревья, какие-то дома. Знак ограничения скорости. Небо в мятых облаках и самолетных росчерках.
Славянин хочет спросить, что нового, но не спрашивает. «Как дела? Что нового? Как ты тут без меня?» Вопросы-атавизмы. Зачем? Он прекрасно знает, какие у этого человека за рулем дела и что у него нового. Переговаривались каждый день. Наелись друг другом – даже больше, чем когда жили вместе, пользовались одной кофеваркой, одной ванной и одним видом из окна.
Запах нового автомобиля.
О том, что Сожженный учился в духовном училище, Славянин, правда, не писал: берёг. Турок слушал спокойно. Что ему сейчас Сожженный? Проект почти завершен (отдаленный шум аплодисментов). Пробоины от последнего экзистенциального кризиса залатаны, взята в кредит машина, он врастает в немецкую жизнь.
– Уже десять минут едет за нами. – Турок мотнул головой в стекло.
Славянин оборачивается, хотя можно было бы просто глянуть в рюкшпигель… как это по-русски? Механический голос: «Зеркало заднего вида».
Обычная машина.
«Уже десять минут едет за нами» продолжает висеть в воздухе и колоть сознание.
62
Копыта, копыта…
Всадник скачет по лесному пространству.
Звучит голос: «Люди того времени проводили изрядную часть своих дней на лошади. Перебор копыт задавал ритм их мысли, музыки, поэзии. Ритм верховой езды определял смену аргументов в ученом диспуте, пульсацию мысли в философских трактатах, движение тезисов и антитезисов, вплоть до системы Гегеля. Перебор копыт создал старую поэзию с ее твердым ритмом, чередование ударных и безударных слогов».
Doktor Faustus hat ein Pferd,
Dieses Pferd ist sehr gelehrt! [12]
Это, верно, лесные духи поют голосами его эрфуртских студентов.
Голос продолжает: «Когда современный человек сошел с лошади, он сошел со всей старой культуры. Перестук копыт перестал звучать в его ушах, в его сознании. Какое-то время в нем звучал перестук колес поезда. Но потом поезда стали ездить тише, и этот ритмичный звук тоже исчез. Машины, самолеты… Их голоса лишены ритма, четкого организующего начала. Это хаос звуков, создающий хаос мыслей».
Er gibt ihm zum Mittagessen
Ein Zauberbuch zu lesen! [13]
Чьи это голоса? Неважно. Доктор тяжело дышит. Он въезжает в лес; птица пролетает над его головой.
63
Конь выдохнул облако пара и остановился, поводя мордой.
Доктор Фауст еще немного подумал, встретить ли ему преследователя на коне или спешиться. Вздохнув, соскочил на землю; хрустнул снег.
До Веймара оставалось не так далеко.
Дорога была мятой, натоптанной, хотя и выбрал непрямой путь. Он редко выбирал прямые и удобные пути. «Дороги дураков», называл он их.
Он чувствовал преследование уже давно. Иногда нарочно пришпоривал коня и оглядывался назад, щурясь от ветра. Но и преследователь, точно играя с ним, сразу отставал. Пару раз он видел в просветах между буками серого коня и всадника в плаще.
Сколько играть в прятки, Verstecken spielen?
Когда играешь в прятки, закрываешь лицо ладонями. Вот так… Доктор поднял ладони и прикрыл ими глаза.
Ладони были холодны и пахли поводьями.
«Раз, два, три, четыре, пять», – сказал он темноте.
Он чувствовал ладонями, как движутся его губы и усы.
«Но я не пойду искать, – продолжил он. – Ты сам найдешь меня, если тебе это надобно».
Донесся топот; докторский конь дернулся и заржал. Раздалось ответное ржание.
Доктор снял ладони с глаз и усмехнулся:
«Salve, pater Martinus! [14]»
Монах-августинец весело соскочил с лошади и размял спину. Он был чуть моложе доктора и выбрит. Глаза его были ледяного оттенка.
«С трудом… с трудом нагнал вас, доктор!» – говорил он, приближаясь. Шел он, как медведь, слегка переваливаясь.
Они медленно ехали и переговаривались.
Говорил своим шумным, как труба, голосом отец Мартин:
«Верно говорят про вас: что вы точно по небу на своем коне мчитесь…»
Доктор Фауст разглядывал дорогу и
