Катехон - Сухбат Афлатуни
«Король жил в Фульде дальней…»
Нет, там было не так. Достал, пошаркал по экрану пальцем. Да. «Король жил в Фуле дальней…», Гёте.
– Eisenach, – печально объявил машинист.
Уже Айзенах. Надо будет здесь побывать, пока есть время. А оно у него есть?
Король жил в Фуле дальней. И кубок золотой.
Он не интересовался литературой. «Вы интересуетесь литературой, герр Томас?» «Нет», – отвечал он.
Но литература иногда сама интересовалась им. Заглядывала в его голову, шаря в темноте фонариком. Подбрасывала какие-то книги; они падали на его кровать с пятнами кофе на страницах; обнаруживались в туалете; выглядывали из сумки. В период полового созревания он много читал. Теперь это были реликтовые излучения.
Вот и сейчас он уверен, что в рюкзаке, рядом с черным зонтом, лежит какая-то книга. Откуда, зачем, для чего. И двадцать седьмая страница заложена какой-нибудь дрянью вроде упаковки снотворного. В детстве он закладывал книги обертками от конфет; в юности – проездными билетами, чинаровыми листьями и презервативами.
Король жил в Фуле дальной.
И кубок золотой
Хранил он, дар прощальный
Возлюбленной одной.
Его возлюбленные золотых кубков ему не дарили. Одна чуть не одарила гонореей; спасибо, что предохранился, см. выше. Впрочем, и королем он не был. В Фульде дальней. Извините – в Фуле. Как там, кстати, в оригинале…
Он прикрыл глаза.
Резко открыл их и обернулся.
Они сидели чуть позади.
Двое совершенно голых, прикрывавшихся своими хэнди.
Один из двоих был мохнат, показалось даже, что он в свитере. Второй был смоделирован по случайному блондину из Владивостока, встреченному в районе франкфуртского вокзала.
Ну вот, отдохнул, называется.
Ладно. Иду, мои дорогие. Он поднялся и подошел к ним.
– Откуда?
Он, в принципе, уже знал ответ.
Поезд чуть качнуло, он сжал спинку кресла.
– Из лимба, – ответил второй.
Точно как тот из Владивостока, вравший, что студент по обмену.
Первый хмуро хлопал ресницами. Турок, скорее всего.
«Лимб» было кодовое название для одного из секторов подсознания.
– Почему голые?
Блондин открыл рот, чтобы соврать, но не успел.
– Значит, так, внеплановые гомункулы… Кубок с вами?
Блондин замялся, турок продолжал хлопать глазами. Вагон снова качнуло.
– Он не понимает по-русски, – блондин поднял глаза с болотным оттенком.
– Но ты-то понимаешь… как там тебя?
– Если бы у меня было имя, я бы не сидел здесь голым…
– Повторяю, – он старался говорить хрипло и строго, – где кубок?
Блондин, продолжая прижимать хэнди, наклонился к сумке с надписью Puma. Прострекотала молния. Интересно, что они еще успели прихватить из лимба?
Забрав кубок, завернутый в полиэтилен, наклонился к ним. Пакет был тяжелым.
– Ты, – мотнул подбородком на блондина, – будешь «Славянин». А этот пусть «Турок». Паспортные имена придумаете сами. Одежда – в сумке. Абгемахт?[8]
Двое быстро стали одеваться, переговариваясь на плохом немецком. Он вернулся к себе на сиденье, обдумывая, что бы сделать с кубком, не таскать же. Лучше всего незаметно бросить в реку. В Германии сложно что-то сделать незаметно. Ладно, что-то придумает… на месте…
По вагону шел контролер. Остановившись перед Славянином и Турком, спросил билеты. Значит, они успели стать видимыми; на их хэнди пришло подтверждение. Что-то показывают. Билеты?
В его подсознании уже продаются билеты Дойче Баан; что же будет дальше?
В стекле показалась серая гора. Ровная и аккуратная, проплыла и исчезла. Похожа на вулкан.
Он прилип к ней взглядом. Потом к пустоте, оставшейся после нее.
32
В Фульде шел дождь.
Вокзал здесь теснее, чем в Эрфурте. В конце концов, что есть дождь? Жидкое время, текущее с небес. Секунды. Капли-секунды.
В 11:20 в Фульде шел дождь.
В 11:26 в Фульде шел дождь.
В 11:32 в Фульде всё еще шел дождь. Зонт выстрелил и раскрылся, китайский зонт под немецким дождем. Зонт не спасал, джинсы быстро потемнели.
Он шел, глядя на свои ноги и мокрую брусчатку.
Шаг, шаг, шаг… А эти двое?
Они сошли вместе с ним и растворились в дожде. Турка он видел, проходя мимо вокзальной забегаловки: тот стоял и изучал витрину с сэндвичами. Или не он?
Ах да, у него ведь кубок. И кубок золотой хранил он, дар прощальный. Как бы отделаться от этого дара? С этими артефактами из подсознания всегда морока. Сейчас карета, а в двенадцать ноль-ноль – тыква. Во что может превратиться кубок? В отрезанную голову, например. «Извините, майн герр, из вашей сумки странно пахнет…»
В любом случае, таскать его по Фульде он не намерен. Зайти в какую-нибудь подворотню и хотя бы глянуть на это произведение искусства. Или в туалет без видеонаблюдения, если такие еще остались. Ноги уже промокли. Шаг, шаг.
Он вышел на площадь и остановился. Дождь обступал его со всех сторон, залетал под зонт, пропитывал. Захотелось горячего. Он увидел кафе.
Двое под одинаковыми зонтами, купленными на вокзале, оказались здесь через пять минут. В кафе заходить не стали, устроились под навесом. Дождь полил слабее.
33
Он спросил капучино и пирожок с чем-то. Просто ткнул в ламинированную поверхность меню, поблескивавшую от ламп. Устроился перед большим витринным окном с видом на мокрую площадь.
Принесли капучино.
Он приехал сюда из-за ведьм.
Нет, сейчас с этим всё благополучно, ни ведьм, ни колдунов; одиночные астрологи и гадалки получают патент и платят налоги.
С 1603-го по 1605-й здесь шли процессы над ведьмами, одни из самых крупных в Германии. Он отхлебнул капучино и снова посмотрел в окно.
Около двухсот пятидесяти было осуждено; в основном женщины. Сжигали их… где? может, на этой площади. Он прикрыл глаза. Для чего он приехал сюда?
Странный вопрос, майне дамен унд геррен (в нем снова включился немецкий собеседник). Айне комише фраге[9]. Он повертел чашкой. Странный вопрос для того, кто открыл слоистую структуру времени.
Ему принесли пирожок, братья мои. Нежный пирожок с ежевикой.
Маленький трактат о ведьмах
Раз, два, три. Прекращается дождь. Раз, два, три. Из-за нарисованного облака выезжает золотое солнце. На площадь выбегают жители, дети, собаки; в солнечных лужах купаются птицы.
Его преосвященство князь-аббат Бальтазар фон Дернбах с аппетитом поглощает пирог с ежевикой. Он полагает разумным хорошо подкрепиться, прежде чем отбыть на казнь.
Его преосвященству пятьдесят пять лет, у него узкий лоб, глаза с прищуром и пухлые губы. Щеки, усы и бородка равномерно движутся, вовлеченные в потребление пирога. Зубы, эти
