Граница горных вил - Тихомирова Ксения
— А что там происходит? — выпытывал Андре.
— Да кто ж его знает? Пошел один из соседней деревни и пропал. Может, заблудился, может, со скалы сорвался. А вот рассказывали у нас и раньше, что люди в этих местах пропадают. Да…
Ребята не смогли определить, были ли это отголоски Альберовых фамильных художеств или какая-нибудь неведомая местная напасть. На всякий случай они решили принять меры предосторожности. Во-первых, щит не отключать, но колпак не ставить: по колпаку какой-нибудь чересчур знающий злодей мог бы их выследить даже издалека. Во-вторых, выбирать места для стоянок так, чтобы они были отовсюду закрыты и костер не бросался в глаза. А в-третьих, разделить ночь на стражи и по очереди бодрствовать, чтобы беда не застала их врасплох.
В горах не было ни дождя, ни снега, но висел туман, поэтому ребята шли очень медленно. Главное было не сойти с тропы, до которой их в первый день все-таки проводили, посетовав на неуютную погоду.
— Действительно, тут странная зима, — сказала Санька. — Я от такой отвыкла. Зима — значит полгода снег и лед. Сплошная графика, никакой живописи.
— Здесь тоже графика, — вздохнул Андре. — Только немного в стиле «сюр». Вон, пожалуйста: клубок тумана, а из него прутья торчат. То ли куст, то ли ежик. А тебе действительно хочется, чтобы было похолоднее?
— Пожалуй, лучше бы здесь было потеплее. И посветлее, — отозвалась Санька. — Так и кажется, что вот-вот шагнешь в пропасть.
Но тропа была проложена очень надежно и нигде не обрывалась ни в какие неприятности. Санька с Андре просто брели, невидимые и неслышные в тумане, между странами и мирами, не в пустоте — а вроде и нигде.
Глава 5
ПУТЕШЕСТВИЕ ВДОЛЬ КРУГА
Путь оказался долгим и тяжелым. Может быть, в этом был виноват туман, промозглый, влажный, зябкий и коварный, менявший звуки, расстояния, очертания предметов. У ребят осталось впечатление, что они шли сквозь сплошные облака, хотя я не представляю, как такое могло быть. В первый же день они приладились идти в импровизированной связке — настолько велик был риск потеряться в этом странном мире. Компас, правда, надежно показывал направление (не спрашивайте меня, как это возможно); иногда в просветах тумана был виден каменный Круг, и тропа не пропадала из-под ног.
Сказалась, вероятно, и их прошлая усталость, болезнь Андре и безрадостный, чрезмерный подвиг Саньки. Ночные дежурства тоже не добавляли им бодрости и сил. Тревожное вслушивание и всматривание в смутную тьму; резкий холод ночи, и потом тяжелый, через силу утренний подъем. Глядя друг другу в осунувшиеся лица, оба пытались что-нибудь придумать, но, в конце концов, все сводилось к спорам, из чьего рюкзака сначала доставать продукты: Андре считал, что из Санькиного, Санька — что из обоих по очереди. Но вообще говорили они мало: и силы берегли, и тишину вспугнуть боялись. Обоим лезли в голову тревожные сказки о колдовских туманах. Западная страна всегда считалась местом непростым: там, рядом с чистым миром вил, водилось много магии, древней и очень опасной, от которой у нас всегда держались подальше.
На десятый день пути тропа стала довольно резко подниматься вверх. Лес сделался гуще и темнее, а туман начал отступать. Он не лежал уже сплошной подушкой, а вился полосами. Деревья, камни и кусты стали похожи на себя, и дышалось легче. Правда, идти все равно было трудно: дорогу то и дело стали пересекать ручьи. Ребятам приходилось прыгать по камням с риском поскользнуться и упасть в ледяную воду, а сломать руку или ногу на таком пути было бы катастрофой.
— Постой, — сказал Андре, споткнувшись чуть ли не в двадцатый раз, причем на ровном месте. — Так больше нельзя.
— А что ты предлагаешь? — Санька устало остановилась и взглянула на него с надеждой: вдруг и вправду скажет что-нибудь толковое?
— Нам лучше сегодня больше не идти, а ставить лагерь.
— Здесь очень крутой склон.
— Поэтому я думаю (давай-ка ухо, информация секретная): давай поднимемся немного над тропой и посидим в засаде с полчаса. Я потом объясню.
— Да я, наверно, понимаю. Смотри, вон там валун — почти скала, возле него хороший подъем.
— Не вижу подъема, но все равно. Веди.
— Как не видишь? Вот же он.
Санька потянула Андре за собой и в самом деле ловко взобралась на валун, как будто предложение поставить лагерь придало ей сил.
— Пройдешь со своим рюкзаком? — спросила она у Андре. — Или лучше снять его?
— Пройду. Только дай руку. Что-то я сегодня совсем никуда не гожусь. Ну, все, дальше легко.
Они устроились над тропой, за колючим и разлапистым терновым кустом (хороший куст — терновник, это всем известно). Тропу из их засады видно не было: подъем прямо над ней оказался очень крут и весь зарос густым подлеском, но слышно было замечательно. Каждый звук падал отчетливо, как капля. Да, в общем-то, кроме легкого стука капель, иногда падавших с веток, слушать особенно было и нечего.
— Если кто-то за нами крадется, — тихо сказал Андре (Санька вздрогнула), — в чем я очень сомневаюсь, поскольку он уже давно мог бы и проявиться, а мы его даже не слышали ни разу, — так вот, если он есть, этот сомнительный тип, он не должен отставать больше, чем на полчаса, иначе он рискует потерять нас — при такой-то видимости. Идти он будет по тропе: тут по-другому не пройдешь, а шуму будет на весь лес… Ну давай час подождем. Будет еще светло. Ты подремли, я разбужу, если что.
В лесу все было тихо, и никто не появлялся на тропе. Даже птицы вели себя очень спокойно; больших опасных зверей в предгорьях Круга не водится, а мелкие зверушки все больше прятались по норам и не шумели. Эта тишина не казалась сонной или напряженной — она была спокойной, будто лес с облегчением вздохнул. Санька и вправду заснула, и лицо ее впервые чуть порозовело и тоже успокоилось во сне. Через час Андре тихонько разбудил ее:
— Пойдем. Поднимемся еще повыше. Мне кажется, тут где-то должна быть ровная площадка. И я расслышал впереди ручей. Давай дойдем до него, по нему поднимемся и по нему завтра спустимся обратно на тропу.
Так они и сделали: дошли до ручья, уже не спотыкаясь на каждом шагу, хоть и шли без тропы; поднялись вдоль него по довольно крутому склону и вышли на отличную поляну, с трех сторон окруженную лесом, а с четвертой прикрытую скалой, с которой и падал ручей. Он выдолбил себе под скалой целый бассейн, похожий на широкий каменный колодец.
День уже угасал, но на поляне было еще светло, и даже краски светились ярче, чем в нижнем лесу. Рябины на скале стояли еще красные от ягод (видно, птицы не все склевали), мох был зеленым, а вода отливала серебром. В лесу, конечно, было сыро, но хватало хвойного хвороста для растопки. Нашлось и ровное место для палатки, и камни для очага.
— А главная моя идея в том, — сказал Андре, — что я сегодня ставлю колпак, и больше никаких ночных дежурств. Я его, собственно, уже поставил на всю поляну. Пусть это будет наш дом.
— Пусть, — согласилась Санька. — Здесь хорошо. И очень интересная вода: не теплая, но не холодная. Легкая какая-то…
Андре с двумя канами как раз подошел к бассейну. Набрав воды, он отставил их в сторону, скинул куртку, засучил рукава и стал плескаться под серебряной струей. Кончилось тем, что он и голову засунул в водопадик.
— Отличная вода, — сообщил он, вынырнув из-под струи, — я бы поплавал тут немного. Хотя, конечно, не сезон.
— А ты не заболеешь?
— От такой воды, по-моему, заболеть нельзя. Ты посмотри за костром, хорошо?
— Я посмотрю, а потом тоже нырну.
— А если мы оба заболеем?
— Какая разница — оба или один? Вообще-то я постараюсь голову не мочить, а заболеем — будем болеть, пока не выздоровеем или пока нас кто-нибудь не спасет.
Но от купанья в каменных бассейнах не болеют, а совсем наоборот. Как будто с плеч у ребят сняли все прошлые невзгоды. Мне знакомо это чувство невесомого покоя.
Спустился тихий синий вечер; костер затрещал красными искрами, и, глядя в него, они впервые за весь путь заговорили о том, что оставалось нерешенным.
