Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях - Алина Сергеевна Ефремова
В первой половине августа засуха стояла такая, что земля наших лесных тропинок потрескалась будто в саванне. Пожары бушевали до того дня, как Захара увезли в колонию. На следующий день пошёл первый за несколько месяцев, долгожданный дождь. Синоптики предупреждали, но мы не ожидали. Москва спаслась. В конце августа зарядили дожди и резко похолодало, раз и навсегда смылось в стоки ощущение адского пекла, в которое превратился город тем летом. Небо изливалось несколько недель, и к осени начало казаться, что всё вернулось на круги своя.
Лето уходило так, как всегда уходит лето: стелющимся туманом, зацветшими прудами, росой, холодной как льдинки, и краснеющими листьями дикого винограда, опутавшего нашу любимую беседку на самом отшибе ранчо. Обычно этот миг расставания невыносим, хочется сбежать, но в этом году каждый из нас не мог дождаться осени, а сбежать хотелось разве что из собственной жизни.
С приходом сентября район погрузился в буйное увядание природы, прекрасное, как последний танец перед долгим расставанием, и, пока всё умирало, чтобы вновь родиться, я продумывал план отступления. Отступать я хотел от всего того, чем жил последние годы.
Наверное, желание начать новую жизнь в момент, когда вокруг всё умирает, у нас в крови с тех времён, когда год начинался с жатвы. Наверное, оно передано замысловатым генным кодом, который пока не раскрыли учёные. Наверное, оно – есть та самая надежда на будущее, одной которой и живёт русский народ. Наверное, оно – глоток свежести после душного лета.
Особенно после этого лета. Меня терзала нестерпимая жажда убежать от всего произошедшего. Поменять свою жизнь так, чтобы ни за что не оказаться там, где оказался Захар, или во что превращался Рыжий, или заниматься тем, чем занимался Хохол. Чтобы не стать даже таким, каким был Родя, который не мыслил для себя большего, или Димас, который никогда себя не пересилит.
Нет, нет. Я не хотел. Но чего я хотел – не знал, и ночи мои проходили в терзаниях от размышлений и сомнений.
«Ой, Ась, привет!» – мы встретились на закате октября на улице у дома Димаса. Ася сделала шаг навстречу, обняла и поцеловала в щёку. Мы не виделись с той самой ночи, когда Захар накричал на девочек. Осень только-только загорелась своими яркими красками и необычайно шла ей. Наше объятие длилось всего две секунды, но, когда она отпрянула, я сразу же озяб. Хотя, наверное, это ветер поднялся, сорвав с веток очередной вихрь охры и золота. Всё вокруг зашуршало высыхающими первенцами осени: вяза, берёзы и тополя.
– Давно не виделись! – радостно ответила она, и мы начали расспрашивать друг друга обо всём, что могли пропустить за прошедшие месяцы.
– Да я и сам особо не в курсе. Работаю, – отвечал я на её расспросы о пацанах.
– Вот и лето прошло, – сказала она, – будто и не было этой смертельной жары! Как там Захар? Есть новости от него?
Я рассказал о том, что слышала от Сани и Лёхи, которые были с ним на связи, опустив ужасающие подробности, желая сберечь наивную чистоту её взгляда на мир, хотя кто-кто, а Ася меньше всех бы ужаснулась и с наибольшим интересом бы послушала ужасные истории о тюремной жизни.
– А Марго вышла замуж. Вот, второго числа свадьба была…
– А чего нас не позвала? – спросил я с усмешкой.
Ася не почувствовала иронии, пожала плечами и простодушно ответила, что её был бы не рад таким гостям, хотя она бы на месте Риты позвала.
Мы сделали кружок по району, потом ещё один, потом посидели на лавке у арки перед Диминым подъездом, потом зашли в магазин, я купил пива, выпил его, мы пошли в сторону её дома.
– Я переезжаю, – коротко и как-то нехотя сказала она, перебирая ключи в руках.
– Да? Куда?
– Да вот мы продали квартиру, я сейчас у бабушки с дедом тут, они же в соседнем доме… Купили новую на Юго-Западе… Здорово, что мы увиделись…
– Да ладно, ты так говоришь, будто в другую страну улетаешь!
Но она улетала намного дальше, чем в другую страну. Она улетала в другую жизнь. Между нами будет всего пара десятков километров, но километры не имеют больше никакого значения. Целый мир можно пересечь за один день. Часовые пояса сами сменятся в телефоне так, что ты даже не поймёшь, что оказался на другом конце света. Люди могут видеть лица друг друга, сидя на разных континентах. Все учат один язык. Какая разница: улететь в Америку или переехать на проспект Вернадского?
Значение имеет лишь мерцание экранов, которым суждено стать прозрачными стенами между нами. Они будут дарить ощущение присутствия в жизни друг друга, но взамен заберут годы, обернуть которые мы будем не в силах, прожив которые, мы не найдём дороги друг к другу, даже если будем знать станцию метро, улицу, дом, подъезд, этаж и номер квартиры того, к кому хотели бы прийти. Прийти, сесть на кухне, налить чёрного чаю и рассказать всё, что накопилось на сердце за прошедшее время.
Так случится. В иное время мы вообще перестали бы общаться. Возможно, сначала были бы неловкие встречи, потом редкие звонки, а потом и вовсе полное исчезновение человека из твоей жизни. Но в наше время я буду знать все детали её быта: она выйдет замуж, родит ребёнка, разведётся, вновь станет женой, родит ещё. Она купит квартиру, машину, дачу. Влезет в долги. Дети пойдут в школу. Похоронит отца.
И, возможно, я буду даже делиться своим мнением на этот счёт, кликая на сердечко или поднятый вверх палец, но моё мнение утонет в сотни мнений других оценивающих. Она никогда не узнает, что я не просто пролистнул и отметился, а подумал об этом. Что-то почувствовал. Что детали эти всю жизнь будут колоть меня. Напоминать. О том, что было когда-то что-то очень новое и очень чистое, а теперь всё такое приевшееся, испачканное похотью, бытом, привычкой.
Буду ли я что-то чувствовать к ней? Тогда я был уверен, что да. Сейчас я понимаю, что это чувства не к ней, а к своим воспоминаниям, к своей юности. Я никогда не осмелюсь написать и предложить встретиться. В том будущем, которое на самом деле наступит очень скоро, я лишь
