Lorem Ipsum - Илья Андреевич Беляев

работать–то ему и не надо вовсе. Зачем? Он ведь может попасть в самые охраняемые места планеты, в том числе – в банки. Ведь удержать его никто не сможет ни в одной тюрьме. Так и пролежал с этой мыслью он целый день. А потом и следующий день. Все, что хотел, он увидел. Путешествие – этим его уже не удивишь. Жить где–то? Зачем? Он, лежа у себя на кровати, может оказаться в любом месте. Работа тоже не для него. Все, за что бы он мысленно не брался, теряло всякий интерес. Ведь теперь ему полезные вещи – это крайне легко. А полезные кому–то другому – это слишком сложно. Если уж для себя и легкого делать не хочешь, то…  Так он и не понял, что пока не начнешь приносить пользу миру, мир не будет приносить пользу тебе. Мир не откроется для тебя, пока ты для него не откроешься. И стал тот проклинать свою невыносимую легкость бытия, которая будто дана, по его мнению, в насмешку».

Пришли двое к выводу, что никогда человек не будет доволен ни окружающими людьми, ни окружающим миром.

Заговорил, наконец, третий.

«Вы оба неправы! Человек лучше, чем вы о нем говорите! Нельзя судить о целом по не лучшим его частям! Я пойду к людям, чтобы показать, что вы неправы!»

Ушел третий, но не прошло и сорока мгновений, как он вернулся.

«Мда, неудачная была идея».

Желание третье

Действующие лица

Михаил – одинокий старик

Одиз Трих – персонаж неопределенного возраста

Действие происходит в кабинете Михаила, темной комнате.

Михаил сидит за своим столом, что–то пишет в тетрадь, комментирует вслух.

Михаил. Совсем стал плох. Мало того, что ноги отказывают, так и голова совсем дурная стала. Врач отказывается помогать, даже таблеток не выписал никаких. Говорит, что от старости лекарства нет. Совсем уже медики обленились. Раньше они лечили, а теперь совсем не помогают. Но если мне никто помогать не хочет, то сам себе помогу. Лучше буду все записывать, чтобы опять из головы не повылетало. Помню, в молодости был – ого–го! А сейчас… Совсем некудышный стал! Птьфу!

Михаил бросил карандаш.

Михаил. Что я могу записать, если руки не слушаются? Помню, мешки стокилограммовые таскал только так! Схвачу рукой, на плечо его взвалю, во второй – папироску кручу между пальцами… Да что там мешки с папиросками! Баб наших как таскал на руках! И на танцах над головой поднимал их! Как же звали, ту… Эх, я же с ней года два провошкался… А имя из головы совсем вылетело… Черт с ними, с бабами этими… А работал я как! Лучше всех был, передовик! С товарищами наперегонки работали, в удали своей соревновались… Товарищи мои… Сколько с ними всего прошли, в каких только передрягах не поучаствовали. И дрались со всеми подряд, кто только слово не то скажет. Как с армии пришел, так и совсем меня было не унять. Помню, нас – трое, а их – штук, наверное, десять… Или вообще двадцать! На кулак ремень армейский намотаю, так, чтобы бляшкой прямо по зубам им да в лоб! Ох, какие же у них во лбу звезды горели от моих кулаков! Ой… Или сколько нас–то было? Может, больше… Не помню ничего. И лица товарищей давно уже стерлись. Жалко, фотографий с ними не осталось. А в школьные годы как чудили! Обижались, поди, на нас наши учителя… Вернуть бы их, пообщаться бы хоть часочек, хоть минуточку с ними – хватило бы! Извинился бы за все! Дурной был, шкет, не понимал, что они учили нас всему, что потом так бы в жизни пригодилось… Помню, учительницу математики. Плохо было у меня с некоторыми предметами, и с математикой в том числе. Ходил я к ней домой заниматься. Я за столом сижу кухонным, пишу урок, а она рассказывает, да сама у плиты крутится, готовит. А как приготовит, так и урок кончит. Накормит меня и домой отправит. И… и ее имя не помню… Да что же это такое!

Михаил резко встает из–за стола, отбрасывая стул.

Михаил. Что же это? Все жизнь у меня отняла! Нет никого больше, один на свете! Родители, одноклассники, однополчане, учителя, товарищи – нет больше никого! Нет всех моих любимых! А голова моя дурная всех их забыть старается, с каждым днем уходят они от меня, скрываются! А вспомню кого – образ один, а в подробности вспомнить пытаюсь, так они путаются, от одного человека к другому переходят! Нет ничего больше у меня, так хоть память бы не уходила! Пока помню, так, вроде, и молод я еще! И все–то я умел, и все–то знал, а что умел и что знал – не помню! Забирай, Жизнь, все: руки, ноги, уши мои забери – все равно ничего полезного больше не узнаю! Глаза – туда же! Но память мне оставь! Ведь там, когда–то, жив я был! И сейчас жить хочу! Доживать мне осталось в прошлом, а оно убегает от меня! Хочу вспомнить все, что было со мной – и плохое все, и хорошее! Все, что знал, что переживал! Все трагедии мои родные, ко мне вернитесь!

На сцену выходит Одиз. Михаил замолкает. Одиз кивает Михаилу и уходит со сцены.

Михаил бросается к краю сцены и падает на колени. Его лицо в несколько секунд много раз меняет выражение. Глаза то широко раскрываются, будто солнцу утреннему, то жмурятся, будто в ужасе. Михаил хватается за грудь. Падает лицом вниз.

Закрывается занавес.

Конец.