Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях - Алина Сергеевна Ефремова
– Не знаю… – пожал я плечами. – И чё дальше?
– А дальше самое интересное, – продолжил Родя, давя свою улыбочку Чеширского кота, обожравшегося сметаной. – Приезжаем мы к 4.15 на остановку… ну, как приезжаем, идея такая – едем по параллельной дорожке, ну ты понял, вдоль шоссе которая, на велосипедах, Заха заворачивает к остановке, я еду дальше, типа страхую, вдруг мужик с кулаками полезет или ещё чего. Короче, он быстренько берёт пакет из урны, я стою метрах в десяти, наверное. Этот дебил, – он кивнул в сторону Бездаря, который всё это время лепил и курил плюхи с моего подоконника, сплошь покрытого жёлтыми пятнышками от постоянных касаний раскалённой сигаретой, – снял свою футболку и повязал её на глаза, понял? Ха-ха-ха, ну натуральный ниндзя. Подъезжает к остановке, а там машина припаркована. И только он наклоняется над мусоркой, из машины опять братаны наши в масках.
– Братаны? – не понял я.
– Ну да, маски-шоу опять. Валят его на землю, срывают с лица майку и видят, что он – это он. И, прикинь, говорят ему: «Бл*, чувак, это ты опять! Мы, конечно, всё понимаем, но лучше иди, деньги ищи, а не х**нёй страдай». И тут я заржал. «За**ал», говорят, даже ничего делать не стали. Сказали только, что если ещё раз попадётся, уже серьёзный разговор будет. Ну не дол**ёбы мы, скажи? Этот мужик походу то ли один из них, то ли, может, знакомый, родственник, а может, они просто взялись статистику закрывать и ловят всякую шваль. Ах-ах-ах, типа нас, короче, – Родя с выражением совершенного ликования начал хлебать своё пиво.
Натуральные дол**ёбы. На вопрос о том, почему они просто не договорились встретиться с мужиком на остановке лицом к лицу, Заха объяснил, что не хотел палиться… История эта уже к вечеру облетела весь район и обросла невообразимыми подробностями, которые, вернувшись к нам из чужих уст, заставили всю нашу тусу дико ржать и упрашивать рассказывающего повторить всё с самого начала.
Однако веселье длилось недолго. С каждым днём Бездарь всё больше понимал, что дело не шуточное, просто так отмазаться ему не удастся. Первые дни он просто был в шоке. Потом думал, что вопрос сам как-то решится (а точнее, менты согласятся на предложение брата о половине лимона за счёт старого форда, который тот выставил на продажу), и только спустя неделю до него дошло, что дела и правда плохи, на уступки никто не пойдёт, сумма просто астрономическая, а что делать – он не знает.
Волчьи порядки нашей страны. Всё подчиняется превосходству силы и воле случая. Знали ли мы, что за употребление (а тем более за продажу) можно серьёзно попасть? Конечно знали. На наших глазах точно такие же пацаны, как мы, точно так же попадались. Кто-то откупался, кто-то уезжал. Никто точно не мог сказать, как закончится та или иная история, потому что не было закона, которому бы подчинялось бурное течение российской жизни.
Исход всегда зависит от множества факторов, повлиять на которые может разве что Господь Бог. Это всегда оставляет пространство для риска. «Авось пронесёт?» – фатализм, в жертву которому принесены тысячи судеб сгоревших заживо, утонувших, погибших в ДТП, сидящих в гниющих тюрьмах. Великий русский «авось», который на самом деле всем тут заправляет. Наш маленький царёк, положившись на которого можно не думать о завтрашнем дне. Опускаться на дно, тешась надеждой, что однажды всплывёшь благодаря неведомой силе удачи. Сколько людей я знаю теперь, которые надеялись, что «авось» изменит их жизнь. Они не были такими отчаянными, как Захар, но тоже отказывались предпринимать хоть что-то, чтобы изменить свою жизнь.
Сидящие годами на одном и том же офисном кресле от звонка до звонка. Живущие на две семьи десятилетиями, ожидая, что ситуация сама собой разрешится. Ожидающие кончины родной бабушки, чтобы сдавать её квартиру на Фрунзенской и не тревожиться о завтрашнем дне. Возложить ответственность за будущее своих детей на тех, кого и в лицо-то не знаешь, но знаешь, что где-то там они точно есть, они что-то делают, чтобы всё было хорошо. Их фамилии мелькают фоном к твоему ужину. Пока ты жуёшь котлету с тёплым взбитым пюре – они где-то там решают, что ты будешь жевать завтра вечером. Пока ты трахаешь свою жену, они где-то там решают, кто будет трахать тебя.
Нетленное Лето
Через две недели после случившейся с Захаром истории Москву затянуло сизым дымом. По всей стране с самого начала лета стояла аномальная жара. Казалось, подошвы кроссовок, которые даже летом не принято было менять на открытую обувь, оплавятся об асфальт. Ни единой капли дождя, раскалённый добела город, неистово гудящие клаксонами, изнемогающие автомобилисты и бесконечный день, лишь на несколько часов уступающий такой же душной ночи.
После таких ночей просыпаешься будто в раскалённом аду, весь мокрый от пота, словно ни минуты не спавший, даже если на дворе уже полдень. Спасает лишь тёплый душ, после которого наступают минуты долгожданной прохлады, быстро исчезающие за выступающей на коже испариной.
Доходило до того, что Димас с Ваней ходили домой сначала к Ритке, потом к Асе и помогали завешивать окна их спален ватными одеялами, хоть как-то спасая девочек от проникновения убийственного солнца. Димас спал тогда на балконе в комнате, находившейся напротив кухни. Он открывал окна, и ночью появлялась надежда на сквозной ветерок. Вано уехал к родителям в дом, оставив на лето пустовать квартиру, оставленную для него родителями. Вариант этот был не самый радужный, так как батя сразу же припряг Ваньку помогать с нескончаемой стройкой, на что тот, в принципе, охотно согласился, сочтя это лучшей участью, чем плавиться в черте города (как плавились все мы, а особенно бедный Грач, все окна квартиры которого выходили на южную сторону).
Город рябил в поднимающихся от асфальта волнах жара. Город горел. Город плавился и задыхался с самого начала июля, и мы все ждали, что вот-вот станет легче, но легче не становилось. Жара стояла весь месяц, под конец которого пожары, охватившие всю страну, добрались-таки до правого бока столицы.
Единственной тёмной тучей тем летом был Захар. Хотя все мы сбивались с ног в попытках помочь, легче ему не становилось. По обыкновению шумный и назойливый, теперь он всё чаще молчал, не
