Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях - Алина Сергеевна Ефремова
Тогда он выгнал квартирантов, съехал от тётки и начал жить отдельно. Потом тётка сильно заболела, поехала жить к своей дочери, которая за ней присматривала, и сдавать начали уже её квартиру. Лёха остался совсем один на районе. А через пару лет умер и его отец. Они не были близки, но всё же виделись. Отец пытался его наставить (насколько возможно это, когда не видишь сына месяцами), хоть и понимал, что не имеет на это никакого права и никогда ничего не добьётся. Понимание это заставляло отца компенсировать своё отсутствие деньгами, что ещё больше губило Лёху, но когда не стало и папы – одиночество, которое Рыжий все годы своей жизни, с самого детства, прятал глубоко в сердце, вырвалось и стало безумием, остановить которое не смог бы никто из нас, даже если бы наши пути проходили совсем рядом с его дорогой.
* * *«Пацаны, я крест потерял!» – выпалил Вано, выбравшись на поросший сочной травой берег, и испуганно проверял грудь, шею, проводя руками по широким плавкам, оглядывая почву под ногами, у травяной кромки, круто обрывавшейся в узкую песчаную линию пляжа. Как любой человек, который потерял что-то очень важное, он никак не мог собраться с мыслями и понять, что логично было бы исследовать участок за участком, а не лихорадочно метаться по всей видимой территории и прыгать туда-сюда из воды на берег и с берега снова в воду, лишь поднимая со дна мутные облака.
– Вань, ну бывает. Чего, крест дорогой? – спросил Саня.
– Да блин… Да, дорогой. Золотой. Но дело не в этом даже. Он фамильный. Древний. От прадеда к деду, от деда к отцу, от отца мне. Ну и так далее. Блин, я муд**к, что ж я не снял его дома-то? Знал ведь, что купаться будем, оставил бы у Грача или когда плавки переодевал!
– Блин, заса-а-ада. Вань, ну мы прыгали только что, поплыли, по дну поищем. Девки, вы видели, где мы в воде были?
– Видели, – ответила Аська, – плывите, я скажу примерно.
И мы поплыли на то, очень примерное место, где пару минут назад прыгали с плеч друг друга. Пацаны ныряли, зачерпывали илистое дно, старались разглядеть через муть подмосковного озера случайный золотой отблеск. Но всё тщетно. Крест мы так и не нашли. Домой Вано ехал как в воду опущенный. Мы, конечно, старались его подбодрить. Мол, Вань, Бог дал – Бог взял. Но он был безутешен, сокрушался и повторял: «Это не просто крест! Это семейная реликвия, которая нас всех оберегает».
Едва ли Вано был особо верующим. Не знаю. Что вообще такое Вера? Как определить, кто верует, а кто нет? Дело ведь не в твердолобом соблюдении предписаний, не в знаниях о Слове Божием, не в покорности традиции или тем, кто традицию эту олицетворяет. Дело во внутренней строгости, с который ты сам меряешь свои мысли, слова и поступки.
Ваня ничего не исповедовал, но кажется, жил как христианин. Когда на Аськин день рождения мы разнесли душевую, он первый бросился помогать, и, пока все кутили, полдня чинил смеситель. Когда я пропустил тогда самолёт, нажравшись с Болотом, и отец обрубил мои финансы, мы встречались и шли в шашлычную, где он покупал мне шаурму или хот-дог, всегда приговаривая: «Да потом отдашь, забей»; было понятно, что он не считает всё съеденное мною и не ждёт от меня денег. Когда Марго разбила тачку, он сложился с Саней и помог ей деньгами.
Я не знаю, что такое Вера, но в школе он единственный защищал тех, на кого гнал Захар, да и вообще всех защищал. Он трепетно относился к родителям, и, если те просили его помочь (а у нас была туса), он без тени сожаления говорил: «Не, пацаны, я пас, мамке надо помочь!» – и пропадал на неделю, потому что в родительском доме затевался очередной ремонт, там он был нужнее. Пахал там с отцом целыми днями, совершенно не беспокоясь о веселье на ранчо. Он, конечно же, поехал к Димасу. Он всегда говорил то, что думает, а думал он всегда самое светлое. И даже когда разгорался какой-то конфликт, он никогда не принимал ничью сторону, зная, что правда всегда где-то между.
Я не знаю, так ли он верил в Бога, мы никогда об этом не говорили, но мне казалось, он жил по закону Божьему, и потому потеря этого треклятого креста много для него значила, хоть сам он и не осознавал до конца почему.
Попадос
А потом случилась вся эта история с Захаром. Меня в тот день с пацанами не было, работал, а парни – Захар, Рыжий и Саня – тусовались в нашем сквере, ожидая какого-то паренька с Захиного двора, который должен был подъехать за куском. «Да мы малыми ещё бегали», – это было единственное, что мы знали об этом типе от Захи.
Пацаны с самого утра обсадились, утро у них начиналось после полудня, а полдень в тот день был таким жарким, что из лесной гущи они выползли только ради сделки, да и то только потому, что Заха прилично ломанул им с предназначающегося для соседа куска, существенно уменьшив его в весе (что не сильно теребило его честолюбие, ибо того было не так уж много и по таким житейским вопросам оно никогда не теребилось))). Что уж говорить про это лето, когда Бездарь остался чуть ли не единственным барыгой на районе и явно чувствовал себя королём положения, решая, сколько сегодня будет весить грамм.
Сквер, отделявший корпуса университета от шоссе, как обычно тонул в дикой зелени и несмолкающем гуле проносившихся мимо автомобилей. Сначала пацаны растеклись по скамейке под старыми тополями, выстреливающими в небо пучками тонких свеженьких веточек, выросших на оболваненных прошлой весной стволах. Веточки эти тени не давали, а солнце палило нещадно, потому очень скоро они переместились с оговорённой центральной аллеи ближе к району, под сень старых ясеней с порослью густого шиповника за спинами. Глазам потребовалось время, чтобы после ослепительной яркости принять мягкую тень. Лишь спустя несколько минут чёрно-белый мир распался на полный спектр цветов,
