Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
Два санитара безмолвно убирают трупы обратно в холодильные камеры – изредка бросая на Женю осуждающие взгляды.
Женя раздавлен и растерян.
– Но я… Но я.
– Подойдите ко мне в кабинет, Гурц, – развернувшись, холодно сказала заведующая. Женя услышал затихающее цоканье ее каблуков, поднимающихся по ступенькам морга.
Толпа позади превратилась почему-то в студентов-практикантов, которые, став свидетелями ссоры, не запланированной в их программе по знакомству с больницей, а оттого неожиданной, робко топтались на месте, ожидая продолжения экскурсии.
– Чего, блять, застыли?! – крикнул на них Женя. Ответом ему послужила тишина и потупленные взгляды. Не встретив никакого сопротивления, Жене стало стыдно за свою секундную слабость и резкий тон.
– Вы… Ребят, простите… Тут просто ошибка какая-то вышла, – слегка смущенно сказал он.
По коридору, ведущему в отделы морга, прокатился звук циркулярной пилы.
– Ребят, я на минутку, – с этими словами он рванул к кабинету, откуда доносился звук.
Распахнув дверь, он увидел перед собой картину, от которой тошнота подступила к горлу: его мама, окоченевшая, лежала на столе, уже раздетая, и один из патологоанатомов подносил ревущую и вращающуюся пилу к ее голове.
– Мужики, вы чего! – что есть мочи заорал он.
Пила почему-то ревела так, будто они были не в морге, а на лесопилке.
– Вы ебнулись? – он с ужасом схватился за голову. – Мужики, вы че творите? Она же живая!
Несколько пар рук схватили его сзади и потащили к двери.
– Стойте! Проверьте! – он орал так, что от своего крика в ушах стоял звон.
– Она спит! Пульс! Проверьте пульс. Я ее спасти могу!
Но казалось, его никто не слышал. Он вырывался, но тщетно. Когда он вцепился пальцами в дверной косяк, несколько рук в белых рукавах бережно, но настойчиво разжали его пальцы.
Дверь с шумом захлопнулась.
Женя открыл глаза.
Все воспоминания через пару часов он тщательно пытался стереть несколькими стаканами коньяка с колой.
«Непостоянство алкоголя в этих ситуациях заключается в том, – думал Женя, разглядывая бокал, – что он может притупить гнетущие чувства, а может, наоборот, добавить тебе туда таких красок, что охренеешь».
На языке неприятно загорчил жженый фильтр – Женя не успевал замечать, как быстро прогорали сигареты – прямо как зажженные спички. Эти были какие-то новые – надпись на пачке хвастливо говорила о каких-то передовых технологиях фильтрации, которые делали курение их сигарет чуть ли не безвредным. То же самое, что писать на мышьяке «Не содержит ГМО и глютена», – подумал он. – Или «не содержит сахара» на цианистом калии».
Женя достал последнюю и закурил.
В высотке напротив активно шла ночная жизнь – в уличной темноте своими горящими окнами она напоминала большой панельный улей. В них то и дело появлялись и исчезали фигуры в трусах и халатах.
На некоторых балконах сигнальными огоньками загорались ярко-оранжевые огоньки сигарет.
Женя, держа сигарету в зубах, посмотрел на свои руки.
«Я уже даже не знаю, получится ли у меня снова кого-то спасти. Я слабею на глазах. Да хотя какая разница. Все равно уже ничего не смогу исправить, – думал он. – Уже ничего».
Женя взял в руки тетрадь
Не быть мудаком!
– Нет, могу, – осекся он. – Я знаю как.
Женя вырвал страницы, скомкал и поднес к окурку. Бумажные листы долго не хотели загораться, корчась и тлея черным полукругом. Наконец, вспыхнул разгорающийся огонь.
Сигарета полетела с балкона – ее удаляющийся огонек на секунду ярко вспыхнул, ударившись об землю, и окончательно потух.
ГЛАВА 32
reunion [ri ju njən] – сущ. воссоединение, встреча
serenity [sɪrenɪtɪ] – безмятежность, умиротворение
sunrise [sʌnraɪz] – сущ. заря, восход солнца
I quess, this word was the last one. So, my dear friend, its time for us to say goodbye! Bot not for ever! Im sure that well meet again. We have gone a long way already. Keep in mind: every step, even a small one, makes you better and smarter. If you keep your training, you wont even notice how fast you will master the English language. But for now… Farewell!
Женя в пятнадцатый раз проверил внутренний карман халата – все было на месте.
Сев за стол, он стал аккуратно раскладывать истории болезни по папкам.
– Жентос, спасибо огромное еще раз, – услышал он голос Макса. – Мне реально прям сегодня не вариант дежурить. Да еще и в последний день.
Женя улыбнулся.
– Должен будешь.
– Какие на лето планы? – поинтересовался оживившийся Макс.
Женя откинулся на кресле и заложил руки за голову.
– Выспаться. А там посмотрим.
– Тоже неплохо, – согласился Макс. – Если честно, я даже буду скучать по твоей утренней философии. Снова стану безнадежным оптимистом.
Настя смотрела в монитор. Женя пытался уловить изменения в ее настроении, связанные с окончанием его практики. Все-таки это означало, что их взаимным полуулыбкам и обменам взглядами придет конец.
Еще раз проверил внутренний карман. Рука нащупала несколько твердых стеклянных мензурок. Все на месте.
– Ты заполнил журнал? – Макс поднял голову.
– Да я еще в первую неделю скачал его, – ответил Женя. – Фамилию поменял, номер больницы, да еще пару мелочей.
– Я и не сомневался, – усмехнулся Макс. Его принтер утробно гудел, неторопливо выдавая напечатанные листы.
День тянулся очень долго. Женя убрал телефон в стол, чтобы не было желания смотреть на время.
Он решил пройтись по коридору. Почему-то в последний день практики он впервые испытывал к больнице чувства, которые с некоторой натяжкой можно было бы назвать теплыми. Нет, все те же старые окна, треснутые подоконники с желтушно-рыжими батареями под ними. И запах медикаментов, скапливаясь в коридоре, сливался в одно сплошное спиртовое амбре. Но все же было и много хорошего – взять хотя бы Настю. И приятный бонус – благодаря некоторым пациентам в запасе у Жени теперь было несколько историй, которыми можно было бы разбавить какое-нибудь застолье.
Часы в кабинете неохотно показали 17:00. Они никогда не изменяли себе.
Макс крепко пожал Жене руку.
– Давай, Женек, увидимся. Не прощаемся.
Макс. Безобидный и беззлобный. Жене даже хотелось его обнять, но он ограничился похлопыванием по плечу.
Настя улыбалась, застегивая куртку.
Виду не подает. Хотя это же женщины. Мастера маскировки. Могут разреветься на фильме или песне, зато без слез могут заявить, что больше тебя с ними ничего не связывает.
Дверь закрылась.
В палате воцарилась тишина. Отключенные компьютеры больше не надрывались забитыми кулерами и гудением системных блоков. Стол Макса непривычно пустовал без горы бумаг и листков с его пометками, выведенными крупным, размашистым почерком.
Женя лег на стоящую у стены каталку. Когда-то она вызывала у него плохо скрываемую брезгливость, и он только присаживался на самый ее край. А сейчас – вполне ничего, даже удобно. Ее полимерное покрытие приятно холодило шею.
Женя поднял глаза на часы. Полночь. Приглушенный стук секундной стрелки настенных часов. Пора.
Он зашел в туалет. Голова кружилась, ноги были ватные. Женя бросил взгляд в зеркало.
С осунувшимся лицом, впалыми щеками и кругами под глазами, в своем белом халате он был похож на плохого аниматора, играющего привидение на детском утреннике. Невыспавшееся и уставшее от детских криков приведение, неумело делающее вид, что не может никого поймать из визжащей детворы.
Женя зашел в кабинку, закрыл щеколду и встал на колени. Утренний кофе и две ложки макарон, которые он с трудом заставил себя съесть в обед, вышли из него сразу. Несколько контрольных рвотных спазмов убедили организм, что желудок был пуст.
Женя сел, облокотившись на унитаз. Он чувствовал, как на лбу пульсировала проступившая вена. С нижней губы свисала липкая нитка слюны.
От напряжения в глазах стояли слезы.
Женя вышел из туалета и подошел к раковине. Умывшись холодной водой, он рвано выдернул несколько бумажных полотенец и вытер лицо, после чего вернулся в кабинку. Дело было не закончено.
Опустив сидушку, Женя закрыл шпингалет.
Запустив руку во внутренний карман халата, он вытащил шприц и несколько бутыльков с серыми пробками.
Руки ходили ходуном так, будто его трясли за плечи. Бутыльки, выпав из рук, уже было почти выкатились из кабинки, но Женя успел их остановить.
Поставив их перед собой, он взял одну и проткнул шприцом серую крышку.
Бесцветная жидкость поднималась вверх по шприцу. Когда уровень достиг второго деления, Женя аккуратно поставил бутылек на пол.
Женя знал, как действует морфин. На первом курсе он даже писал доклад о зависимостях, в том числе о «солдатской болезни», которой страдали немецкие солдаты, им злоупотребляющие.
Пытаясь совладать с дыханием, Женя закатал рукав халата.
Кожа рук казалась мертвенно-бледной.
– Блять… – зажмурился Женя.
Сделав глубокий вдох, он аккуратно
