Под красным солнцем не пересекай границ - Леся Орбак
– Лаборатории внизу, – Старший стоит на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, поправляет висящий на плечах рюкзак, в котором что-то металлически гремит.
Он мог бы и не уточнять, ведь лаборатории всегда разворачивают в подвалах, чтобы по тревоге быстро залить цементом, типа ничего не было. Нано с Пином это еще в детстве по старым книжкам вычислили.
По праву командира Старший спускается первым. У проржавевшей коробки кодового замка нет сил сопротивляться, и Грэг с легкостью запихивает язычок задвижки обратно в стену.
– Как-то все слишком просто, – сетует девчонка.
Коренастый, протискиваясь мимо нее внутрь, шутливо пихает локтем:
– Не ссы.
Сказки о подземных лабораториях – совсем не сказки. Разве что приукрашены. Трех мощных фонарей вполне достаточно, чтобы осветить казенные коридоры. Они ничем не отличаются от коридоров Городского Правления: те же лампы в решетках, те же обитые пластиком двери с круглыми ручками и плексигласовыми цифрами – номерами кабинетов.
Замки поддаются с первого пинка, отпускают рассохшееся дерево обналичников. С кабинетов брать особо-то нечего. Реактивы в запыленных банках совершенно бесполезны, образцы пород не стоят и сухого пайка, разве что оборудование сдавать в металлолом подпольным коммерсантам, но не факт, что возьмут – такое запросто не сбудешь.
– Нихера тут не осталось, – Грэг швыряет в стену пустой ящик письменного стола и тянется за следующим. – Все документы подчистили, суки.
Коренастый в ответ гремит металлической крышкой системного блока:
– И диски со всех компов повырывали. Кое-где даже порты разворочены, как будто шлейфы с мясом выдергивали.
– Должно что-то остаться, – упрямится Старший за секунду до истошного вопля из соседней лаборатории.
– Счетчики! – орут из-за стены, и вымершие коридоры заполняют топот, грохот перевернутых стульев и брошенных инструментов. – Счетчики Гейгера!
Собратья спотыкаются друг о друга и разбросанную мебель, стремясь подобраться ближе. Эпицентр столпотворения – типовой шкаф, врезанный в стену. Такие установлены в каждом кабинете, но лишь в одном оказалось сокровище – автономный, ручной, независимый «Счетчик Смерти». И не один.
Нано вовремя пристроился за спиной Старшего, и теперь из-под его локтя смотрит на россыпь приборов с потухшими дисплеями.
– Батарейки, – сухо командует Старший.
Кто-то слева (хер разберешь в этой давке, кто именно) уже шарит по карманам рюкзака, сыпет в медвежью лапу Старшего тонкие пальчиковые аккумуляторы. В перчатках неудобно вскрывать отсек питания – утопленная в корпус кнопка слишком мелкая. Спасает пряжка ремня на рукавах комбинезона.
– Подходят? – с тревогой спрашивают из-за плеча.
Старший кивает головой и щелкает задвижкой активации.
Монохромный дисплей приветствует семи-сегментными буквами, перемигивается красно-зелеными индикаторами на корпусе, выводит дикие нечитаемые цифры и, наконец, складывает сегменты в цифру «ноль».
Секунды можно считать выдохами.
Все девять счетчиков на редкость солидарны.
– А вдруг они сломаны? – осторожно спрашивает девчонка. – Не может же быть абсолютного нуля. Здесь.
– Нихуя они не сломаны! – Грэг распихивает собратьев, выбирается из тесного круга. – Просто нас наебывали все это время.
Его рюкзак грохается на обшитый металлопластинами стол, походный фонарь ложится рядом. Схватившись за магнитные замки комбинезона, Грэг не расстегивает – рвет их, освобождаясь от пут, от скафандра, от маски. Его потное лицо блестит, длинные светлые волосы выбились из стягивающей их резинки, торчат во все стороны. Грэг вдыхает полной грудью, смачно сплевывает на пол и непривычно громко рычит:
– Блядь, какая же здесь вонь!
И правда.
Мерзкая, затхлая, прекрасная вонь открытого пространства, хотя подвал – отнюдь не катит на бескрайние просторы, но все же… Все же это – настоящий воздух.
***
Пастырь говорил, красное солнце – символ Ада на Земле.
Почему-то из птиц выжили только вороны, из зверей не мутировали только люди.
У Пина желудок сводит от голода, но пост покидать нельзя, поэтому он пытается, вспоминая проповеди, «питаться святым духом» – размышлениями, воспоминаниями, до молитв дело пока не дошло, но еще пара спазмом и, наверное, придется.
Приграничные кварталы называют «мертвыми», но и здесь тишины не дождешься. Вдоль забора на обломках детских лестниц, качелей и скамеек расселась воронья стая, пародирует сцену семейного совета из древних гангстерских фильмов. Все в черном, орут друг на друга со своих мест, разве что пистолетов не хватает, приходится подбирать мелкие камни и «стрелять» друг в друга из клювов.
Где-то на втором этаже дома, в котором Пин прячется от солнца, не выдержала, поддалась старости деревянная балка или доска. Надломилась с треском, лишила опоры что-то тяжелое, что тут же загрохотало по бетонному полу, распугивая зычным эхом воронью мафию.
– Ну их нахрен, эти развалины, – думает Пин. И закинув веревки в ближний угол, туда, где свалены в кучу рваные листы линолеума и обломки какой-то мебели, выбирается из ветхого дома как пришел – через окно.
Не бояться смерти и лезть на рожон без весомой на то причины – не одно и то же.
На плечах осела пыль. Нормальная, серая пыль – помесь бетона, известки и еще Бог знает чего, гораздо более естественного, чем та рыжая крошка, что запудрила Городскую землю. Пин отряхивает плечи, маску, и пыль послушно ссыпается к ногам, не оставляя на комбинезоне следов.
На тень от куцых деревьев рассчитывать не приходится. Пин уходит в соседний двор, где посреди песочной проплешины завис, накренившись, двухметровый жестяной гриб – дырявый, проеденный ржавчиной.
Хоть какая-то защита.
Сквозь комбинезон прекрасно чувствуется, как накалилась жесть – не прислониться. Пин вытягивает ноги, усевшись прямо на рыхлый песок. Отсюда видны и остатки вороньей стаи (те, которых не спугнул грохот), и городская ограда, правда веревки уже не разглядеть, но подступ к ним просматривается, Пину этого вполне достаточно.
Еще бы воды.
Полдня под красным солнцем не сравнить с их секретными вылазками в приграничные кварталы на пару часов.
– Сдуреть можно, – громко возмущается Пин, чтобы собственным голосом разогнать дурные фантазии, к примеру, о том, что будет, если человечество не откупится своей нынешней ущербностью. И горящая пустыня из детских кошмаров лавиной расползается перед глазами.
Настоящий сторож заметил бы их еще на подступе ко двору, для Пина молчаливый патруль появился с северной стороны будто из воздуха. Сутулые фигуры, тяжелые, неторопливые шаги – походка «смертоносца», которому насрать кого, когда и где.
«Не солдаты», – понимает Пин слишком поздно, чтобы сбежать незамеченным.
– Стой, где стоишь, – лениво кричит один из «смертоносцев», но Пин уже сорвался с места и несется к дому, в котором спрятал веревки – его полуразрушенные, заваленные хламом коридоры он знает, как свои
