Дарен Кинг - Boxy An Star
Не немножко, а долго-долго.
Она облизывает моего безобразника, и от этого я чувствую всякое разное. Такое прикольное чувство, когда внизу все горячо, и сразу хочется всяких глупостей, и когда ты под ешками и под стразами, и все это вместе, все как будто в одном, и возникает такое особое чувство, которое называется «любовь».
И от этого чувства вообще клинит мозги. И мне видятся всякие штуки.
Какие-то штуки...
Не какие-то штуки, а рыбки. Много сверкающих маленьких рыбок. Они плывут в воздухе вокруг меня. Вокруг моей головы. Рыбки. В воздухе. Я говорю:
— Звездочка. Звездочка, это что?
— Мм ммммм мммммм ммм.
— Что?
— Я не могу говорить с полным ртом.
— Звездочка. Мне видятся всякие штуки.
— Правда.
— Ага, — говорю. — Я их вижу. Звездочка, почему я их вижу? Это из-за того, что ты делаешь, или это из-за таблеток, или я вижу их потому, что они правда есть?
— Ну, что ты там видишь? — Звездочка смотрит по сторонам. На эти штуки, плывущие в воздухе. Вокруг нее, вокруг ее головы. — А, ты про эти вот штуки. — Они похожи на маленьких рыбок, вырезанных из бумаги, Они плывут прямо в воздухе, вокруг звездочкиной головы, и она на них смотрит.
— Да. Это что, правда рыбки?
Звездочка ложится рядом. Так что ее голова лежит рядом с моей головой. Потом она поворачивается ко мне, и мы касаемся носами.
— Это не рыбки, Ствол.
— Да, — говорю. — Это не настоящие рыбки. Они бумажные. Бумажные рыбки на мобиле для рыбок, подвешенном к потолку. Их там несколько дюжин. Да, я вспомнил. Их тридцать. Если их придержать рукой, они остановятся. И больше не будут крутиться, пока ты их не отпустишь.
Звездочка смеется. Я опять сказал что-то не то.
— Нет, Ствол. Ты правда смешной. Это не рыбки. Посмотри повнимательнее. Это резинки. Ну, в смысле, презики. Которые презервативы.
— Нет, не резинки.
— Резинки-резинки. — Звездочка хватает одну и придерживает, так что она больше не крутится. Не плывет в воздухе. — Видишь, это все презики. В упаковках. Подвешенные к потолку на веревочках.
Ой. Это же, это же...
— Презики, — говорит Звездочка. — Они специально подвешены к потолку, чтобы можно было сразу их взять, когда нам захочется... ну... потутулиться.
— А сейчас тебе хочется потутулиться, Звездочка?
— Посмотри, сколько тут презиков, — говорит Звездочка, глядя на презики, подвешенные на веревочках к потолку. — Много-много. И если перевести это «много» в «очень», как раз и получится так, как мне хочется потутулиться. Очень-очень. Посмотри на них, Ствол. Возьми одну штучку.
— Не могу, — говорю. — У меня руки привязаны.
Звездочка отвязывает меня, привязанного к кровати. Но не всего меня, а только руки. Я прикасаюсь к ним, ну, к этим штукам, которые плывут прямо по воздуху вокруг моей вытянутой руки.
— Звездочка, — говорю. — Они снова как рыбки. Плывут у меня вокруг руки,
— Они не плывут. Они просто качаются. — Звездочка говорит: — Видишь, окно открыто. На улице ветер. Он задувает в комнату. И поэтому они качаются. Презики в упаковках.
Да, я помню. Подвешенные к потолку.
— А кто их повесил на потолок?
— Ты, Ствол. Ты и повесил.
— Да, точно. Я. Звездочка, это я их повесил. Ну, на потолок. — Я опять тяну руку и прикасаюсь к резинкам, которые качаются от ветра. Который на улице и задувает в комнату. — Слушай, Звездочка. Это вообще не твоя квартира. Это моя квартира. Да, точно. Моя. — Они плывут прямо по воздуху, кругами — вокруг моей вытянутой руки, и не дают мне себя схватить. Как та часть меня, ну, которая внутри, та, которая не хочет тутулиться, когда Звездочке хочется потутулиться, и она начинает ко мне приставать и пытается сделать так, чтобы мне тоже хотелось тутулиться. — Звездочка, помоги мне схватить эту штуку. А то они что-то не ловятся.
— Ты сам вполне справишься, Ствол.
— Нет, лучше ты помоги.
— Ну хорошо. — Звездочка вкладывает мне в руку презик. — Вот видишь. Ты его поймал.
Поймал. Держу его в руке. У меня синие ногти.
— Ты у меня не мужчина, а зверь.
— Ммм... — говорю. — Да, я такой.
— Теперь оторви его и открой.
— Звездочка, а зачем я повесил их на потолок?
— Потому что они постоянно теряются. Здесь все теряется. Постоянно. Никогда ничего не найдешь, когда нужно. — Звездочка говорит: — Вот так, правильно. А теперь я сяду на тебя верхом.
Она снова привязывает меня, то есть делает со мной номер два и сразу же — номер четыре.
Комната уже не такая синяя, потому что на улице светает. Солнце светит сквозь оранжевые занавески, которые на окне. Окно открыто, и занавески шевелятся. Потому что на улице ветер. И еще — солнце, оранжевое. Звездочка лежит рядом. Она еще спит. Ее футболка слегка задралась на животике, который немного испачкан... ну, этим самым. Которое из моего безобразника. Значит, испачкан он из-за меня. Сейчас весна. Я встаю и хожу взад-вперед по комнате. Пытаюсь вспомнить, что было. Вчера и вообще. Стены в комнате синие, но кажется, будто оранжевые. Из-за солнца, которое светит в окно. Из-за солнца вся комната стала оранжевой. Я сажусь на кровать и смотрю на Звездочку. На свою девушку. Она сама маленькая и худенькая, но зато с большой попой. Как раз как мне нравится. И волосы у нее тоже — как раз как мне нравится. Длинные и каштановые. Ее ноги укрыты пледом, и поэтому сейчас их не видно. Плед видно, а ноги не видно. Потому что плед сверху, а ноги — снизу. Под пледом.
Звездочка говорит:
— Мммм-ммм ммммм ммм.
Это она разговаривает во сне. Сейчас мы с ней поговорим.
Я ложусь рядом со Звездочкой, ну, как будто я тоже сплю, и говорю ей:
— Мммм. Мммм.
Звездочка говорит:
— Мммм-ммм ммммм мммммммммммм.
У нее замечательно получается. Ну, разговаривать во сне. А у меня получается плохо, потому что я даже не сплю. И это странно. Что-то есть в этом странное.
Так. Я, кажется, знаю, в чем дело. Звездочка даже не знает, что мы с ней разговариваем. Она — потому что спит. А я — нет. Не сплю. Она даже не знает, что я сейчас рядом. Как будто...
Как будто меня вообще нет.
И мне страшно.
— Звездочка, — говорю. — Звездочка. Просыпайся.
Звездочка говорит:
— Мммммм.
— Пожалуйста, Звездочка. Просыпайся. А то за мной некому присмотреть.
— Мммммм.
— Звездочка. Просыпайся. Пожалуйста. — Я легонько трясу ее за плечо. Прикасаюсь к ее плечу. Хотя это не настоящее прикосновение. Не совсем настоящее. Потому что я даже не чувствую, как прикасаюсь. Это все из-за стразов. После ешек уже отпустило, но от стразов еще осталось, и поэтому я ничего не чувствую. Но я все-таки к ней прикасаюсь, и она должна что-то почувствовать, не что-то, что чувствуешь, когда к тебе прикасаются, ну, чтобы поласкаться, а просто почувствовать, что тебя трогают. Раньше не трогали, а теперь трогают. Что-то ведь изменилось, правильно? И она должна что-то почувствовать.
— Что?
— Звездочка, просыпайся. Пора вставать. А то опоздаешь в школу. — На самом деле Звездочка в школу не ходит. — Пора вставать, разносить газеты. — На самом деле Звездочка не разносит газеты. Она, потому что, уже не ребенок. Просто я говорю всякое разное, что, как мне кажется, может заставить ее проснуться.
— Что?
— Звездочка. Просыпайся. Пожалуйста. А то... э... а то уже скоро опять будет ночь, и опять надо будет ложиться спать. Так что быстрее вставай, а то проспишь целый день. Целый день потеряешь. Ты же не хочешь его потерять.
Звездочка говорит:
— Хочу, — и пытается накрыться пледом.
А я стягиваю с нее плед:
— Вставай, Звездочка.
Звездочка приподнимается на локте и сонно смотрит на меня;
— Ну, что еще?
Мне страшно.
Так я ей и говорю:
— Мне страшно.
Звездочка, которой сонно, обнимает меня за плечи. Меня, которому страшно.
— Почему тебе страшно, Ствол? Что тебя напугало?
Я утыкаюсь носом ей в щеку.
— Почему тебе страшно? — повторяет Звездочка. — На вечеринке у Коробка тебе не было страшно. Мы замечательно повеселились. И вообще было классно. А потом, когда мы уже вышли на улицу, ты вдруг стал подгоняться, и тебе стало страшно. Дома вроде бы отпустило, и мы с тобой занялись всякими глупостями, уже совсем нехорошими глупостями, и ты был вполне адекватным. И все было супер, и ты был супер. Потом мы заснули, а теперь тебе снова страшно. Что с тобой, Ствол?
— Я не знаю. Раньше такого не было. Никогда. Я вообще без понятия, что происходит. И как с этим бороться.
Эта сонная улыбка у нее на лице, у моей Звездочки, она такая хорошая. От нее улыбается все лицо.
— Да нет же, Ствол. Было. Сколько раз уже было. Ты постоянно такой. Всегда.
— Когда у меня отходняк после стразов.
— Не после стразов, а после ешек. От стразов так не бывает. — Звездочка говорит: — От ешек обычно бывает вверх-вниз. А от стразов — внутрь и наружу, и все внутри взбалтывается, как шипучка. Иногда от них сильно вставляет. А иногда просто вставляет, даже без них. А как будто под ними. И в голове что-то переключается, и тебя замыкает. Дело даже не в стразах и ешках. Это все у тебя в голове.
