Джерри Стал - Вечная полночь
Фрост в своем кресте нагнулся вперед, оглядел меня и трех остальных присутствующих штатных и изобразил на морде самую жестокую, из всех мной виденных, улыбку.
«Надо же, Джерри, — произнес он, и сарказм в его голосе переливался через край, а презрение было настолько едким, что прожгло бы пол, упади туда хоть капля его. — Надо же, Джерри, ты решил с нами кое-чем поделиться! Представляете, Джерри решил рассказать нам о себе. Очень мило!»
Обмочись я прямо на месте, я и то не так бы обмер. Более того, кокс отпустил меня как раз в тот момент, как шарахнуло осознание того, что я натворил.
«Я думаю, мы можем вернуться к нашей теме, — сказал он совершенно ровным голосом. — Или кто-то еще жаждет нам что-нибудь рассказать?»
Следует заметить, если я забыл об этом сообщить, что для меня шанс работать с Дэвидом Линчем был почти вершиной, на которую я мечтал подняться в этой дряхлой индустрии.
После того заседания я ударился в новую степень наркотического слабоумия. Настолько ослабло у меня восприятие действительности, что я пребывал в уверенности, что минуло всего день-два, когда посланник «Твин Пикса» возник в моей берлоге на Панорамной Горе и потребовал проект.
Сказать, что я был не готов, все равно, что сказать, что атомная бомба побила много оконных стекол. Прискорбный факт в том, что предыдущие шесть дней я бахался качелями, до неприличия гигантскими коктейлями из кокаина с героином, с такой регулярностью, что руки у меня распухли до размеров индейских дубинок. Мозги явно раздувало от всех замечательных фраз, которые я обязательно напишу, едва усажу себя за рабочее место. Этого не случилось.
Дни шли. Смутно вспоминаю, как мотался к Джизусу пару-тройку дней, рассиживал в сортире с блокнотом на голых коленях, стараясь собрать кровь из шприца, чтобы не замазать какие-то кусочки диалога, которые все же накорябал красным растекающимся фломастером. Бесполезно. Они все равно никуда не годились, даже если бы были читабельными.
Следующее, что помню, как в полной панике прилип к своему раздолбанному компу, пытаясь что-нибудь родить, хоть что-то, пока ухмыляющийся посланник с колючими глазами ждал за дверью. Разумеется, я не мог его впустить. Мое жилище напоминало боснийскую аптеку — разграбленное, арендованное помещение.
Я боялся, что юный посыльный плюнет на все, залезет в свой Линч-мобиль и расскажет Фросту, что тот совершил страшную ошибку. Они наняли не того Джерри Стала. Непременно существует другой, кто умеет писать сценарии, не говоря уж о том, чтобы иногда мыться и открывать визитерам дверь, а не шарахаться в сторону, испуская нервные вздохи. Так оно и есть, поскольку тот, кого они наняли, абсолютно без башни. В доказательство курьер схватил мои неряшливые, замазанные кровью бумажки и доставил их режиссеру. Как мне объяснить, что я по ошибке посчитал семь дней за полтора?
Как только студийный мальчик на побегушках изъял мои потуги, передо мной встала привлекательнейшая перспектива дождаться подробного изложения, какой я никчемный. До сих пор помню, как сидел у себя посреди скомканной бумаги, пустых эвиановских бутылок и грязного барахла, слушая звук машины ухмыляющегося гонца, когда она рванула вниз по холму обратной дорогой. Казалось, мое будущее умчалось вместе с ней.
Понятное дело, из офиса Дэйва мне даже не потрудились позвонить. (Никогда не знаешь, удастся ли что-нибудь словить по телефону.) Я слышал из третьих рук, quel surprise[49], что народ из «Пикса» особо не удивился. Честно говоря, они настолько не удивились, что Тони Кранц по кличке «сын Юдифи», человек Линча в КАТР все же отзвонил моему агенту и поставил его раком за то, что он порекомендовал им в первую очередь такого непрофессионального кретина, как я. Мой агент списал меня на фиг, и весь следующий сезон «Эмми» мне даже не светила.
* * *Это могла оказаться та голая девятнадцатилетняя, тощая, как скелет, клубничка Рулина, чью шоколадную кожу покрывали алые, размером с дайм ссадины из-за непрерывных почесываний, побочного эффекта десяти дней на кокаиновом крэке, она делала минеты на улице, чтоб ее трубка не пустела. Или тот БАБАХ! — жуткий, зубодробительный выстрел прямо пред тем, как вылетело заднее стекло из моего «Кадиллака». Несколько недель этот грохот не умолкал у меня в башке, и точно так же я не мог стряхнуть омерзительный образ Рулины, отсасывающей мне член в промежутках между вмазками, точно так же не мог сдержать трясучку во всем теле — опасные пограничные конвульсии, нападавшие на меня с пугающей частотой — точно так же я не мог спастись от плотоядных карликов, дразнивших меня из углов замызганных номеров мотелей или лиц в зеркале заднего обзора, кудахчущих теней, преследовавших меня неотступно.
Должно быть, это что-то из тех вещей. Не так, что ты вдруг оглянешься и обозначишь момент, когда пересек черту. Кто может с точностью воспроизвести, что толкнуло их через зыбкую грань, отделяющую Нормальное Поведение от Безумия, Аномалии, Преступления или даже худшего? И когда они понимают, что очутились по Ту Сторону?
Могу лишь сказать с уверенностью, что в определенный момент я огляделся и понял, что, кажется, больше не живу в собственной квартире. Однако не возьмусь точно утверждать, что конкретно я все-таки жил. Непонятным образом я законтачил с одним крэковым по имени Сэмми, негром, только что вышедшим из окружной тюрьмы. Я знал это потому, что он продолжал носить на запястье пластмассовый знак, какой там выдают. Но остальное мне по большому счету неизвестно.
В одно утро я карабкался вниз с Алварадо, когда этот коварный тип присоседился и пробурчал что-то про где можно нарыть офигительной отравы. Что, насколько я понимаю, он и сделал. Поскольку следующее, что я вспоминаю, это уже далеко не утро. Ночь. Того же или следующего дня. И я, Сэмми и Рулина, истекая потом в «Сесил-отеле» в нижней части города, соображаем, как бы без денег добыть крэка.
Наверно, Сэмми сказал, что он кого-то знает. Потом мы попадаем примерно в Южный Центр, чья-то детская рука в окне, я зажимаю в кулаке горсть крэка, и нога Сэмми вдруг резко опускается на мою, стоящую на педали газа. Люди вопят, машина срывается с места, чуть не оторвав ребенку руку, а я стараюсь не вписаться в припаркованные машины, как вдруг этот оглушительный БА-БАХ и ливень осколков орошает мне затылок.
Потом снова мотели. Снова отобранный крэк. Приступы озноба. Где нахожусь — без понятий. Охуеваю со страшной скоростью так, что не успеваю задуматься… Вот к чему мы пришли.
В тумане безумия я случайно забрел на встречу с психиатром. Я общался с наркологом во вторую отлежку в «Седарс», передознувшись на свой день рождения. Я зарядил семь граммов кокса и герыча и все же симулировать получалось только головную боль. Выяснилось — моя злосчастная судьба — у меня случился мерзкий приступ флебита. Обе руки раздуло до размеров пожарных кранов и настолько забило тромбами, что порошок никоим образом не попал бы в мозг.
Про отлежку в больнице помню только, как какой-то похожий на Джона Кэррэдина врач, возвышающийся над столом в приемной, объявил замогильным голосом, что «с руками придется проститься». К счастью, ампутаторы передумали. Я провалялся в палате три недели и, когда вышел, все еще мог аплодировать.
Больше воспоминаний про госпитализацию не осталось, за исключением одного счастливого стечения обстоятельств: я затусовался с доктором Бобом.
Боб Юркович — или доктор Боб, как он предпочитал, чтобы его называли — был долговязым психиатром, на год моложе меня, специализирующимся на наркоманах. Он посадил меня на прозак и доксепин, отчаянное фармацевтическое средство для восполнения серотонина в непрочной и перевозбужденной черепной коробке. В моем случае все нейротрансмиттеры были сожжены кокаиновым инвентором. Но медикаменты не главное. Главное — последующие старания доктора Б. Каким-то образом, продолжая свое нисходящее движение по спирали, я успевал попасть только, может, на один из четырех приемов. Пока однажды, после моего очередного изложения бессвязной саги о мотелях, «Кадиллаках», герыче, крэке, злобных пигмеях и прочих своих обычных подозрительных элементах, мой друг доктор вдруг посмотрел на меня, развел руками и сообщил свое авторитетное психиатрическое мнение.
— Ты своей герой выебан и высушен, — сказал он.
Тут же, пока я не начал оспаривать очевидное, он выложил мне остальное. «Не вижу смысла продолжать курс терапии. Своим образом жизни вы себя погубите, кого-нибудь убьете или, при удачном стечении обстоятельств, в конечном счете попадете в какое-нибудь заведение. Если повезет, — развивал он свою мысль, — то не в тюрьму. Поэтому отправляйтесь в Аризону».
Где-то, подумал я, я пропустил какой-то переход — в те дни я пропускал много связующих звеньев — но оказалось, я все услышал правильно. Либо через два дня я отправляюсь куда-то под названием Долина Прогресса в прекрасном городке Феникс, либо врач умывает руки.
