Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа
— Она любит… — вступает Кьюпи.
— Никогда не говорите «она». Будешь говорить она, и станешь «она». Это будет написано на лице, и будете ходить, вихляя.
— Так разве они не за этим —…
— Нет, они не за этим гоняются.
— Они гоняются за однорукими проститутами, да?
Олли выдергивает из-под Кьюпи стул, и тот шлепается на пол.
— Извини, я хотел достать кетчуп. — Олли встает из-за стола.
— У нас с вами не так много времени, у тебя, у меня, у Кьюпи, и это чертовски одинокая работа, если ее делать как следует. Ты выбираешь себе угол и стоишь на нем в одиночестве. Кьюпи, ты все время чешешься, как будто у тебя мандавошки. Купи себе пузырек ртутной мази и намажься. Надо заботиться о своем товаре, если хочешь иметь покупателя. Раз в неделю обязательно заглядывайте в свободную клинику, чтобы знать, не подцепили ли какую-нибудь заразу спереди или сзади. Не обманывайте себя, что это «не та» болезнь. У вас есть, где ночевать?
— У меня нет, — говорит Кьюпи. Олли дает ему несколько банкнот.
— Сними себе комнату. И купи ртутную мазь. Смотрите, какой ветер, опрокинул мусорное ведро. Запах, как будто кто-то раскопал старое кладбище. Ха!
Олли выходит из кафетерия. Закуривает под неоновой вывеской, которая по очереди высвечивает «ALL NITE» и «ALL RITE»[49]. Перевернутое мусорное ведро ветром пригоняет к его ногам.
— Привет, папаша, — говорит ему Олли. Отфутболивает ведро на несколько метров перед собой. Девушка на противоположном тротуаре вскрикивает, когда у нее ветром сдувает шляпу. Ее спутник бежит за ней. Олли ловит шляпу раньше и возвращает ее девушке. Идет по улице. Из дверей бара вырываются звуки джаза. Из другого бара — голос негра, поющего блюз. Олли улыбается. Ветром по улице несет газету, на какое-то время она закрывает лицо Олли. Он срывает ее с себя. Олли доходит до узкого здания с таинственной эмблемой на витрине. С ним сталкивается пьяный, хрипло спрашивает:
— Где тут Армия Спасения?
— Вот это да. Ходишь, а говорить не можешь. Поищи на Силвер Скрин, пока тебя не посадили в кутузку.
— Силвер?..
— Скрин, следующий поворот налево. — Дает пьяному доллар.
— Мой совет — держись подальше от освещенных улиц.
Пьяный, шатаясь, уходит. Олли громко кричит ему, как цирковой конферансье:
— Сегодня всем бесплатные советы!
В дверях дома появляется цыганка.
— Парень, а парень!
— Ну?
— Давай погадаю тебе. Заходи.
— Сколько?
— А сколько ты дашь?
— Когда услышишь, будешь знать, что я дорого стою.
Олли садится за столик напротив цыганки в причудливо украшенной комнате. Цыганка читает по его руке, смотрит в хрустальный шар.
— Ты что-то продаешь.
— Правильно.
— Но это не вещь.
— Нет, это вещь, только разбитая.
— Ты продаешь себя.
— Разбитого.
— Да, разбитого, но желаемого многими.
— Да, у меня пока все в порядке с этим делом.
— Я вижу тень за тобой.
— Естественное место для тени.
— Будь серьезным, пожалуйста.
— Хорошо, мамаша. А передо мною тени нет?
— Ты живешь меж двух теней.
— Та, что передо мной, когда она явится?
— Та тень, что перед тобой, очень близко.
— Я жду ее и не пойму, почему она медлит.
— Похоже, что ты ждешь ее.
— Я устал ждать.
— Тебе недолго осталось. Может, месяц, может, неделю, может, день. Та тень, что перед тобою, крепко связана с тенью позади тебя. Тень позади тебя темна, как преступление.
— Ты молодец.
— Тень перед тобою — расплата за тень позади. Ты все время среди людей. Это ошибка. Тебе не надо мелькать. В толпе.
— Моя работа требует, чтобы я все время был среди людей.
— Дай мне что-нибудь твое, кольцо или часы.
— Зачем?
— Подержать, пощупать, узнать тебя.
— На мне нет ничего моего, кроме четырех бумажек по пять долларов, монет и ключей.
— Двух бумажек хватит.
— Одна бумажка столь же моя, как и две, — подает ей бумажку.
— Я могу сказать тебе, как уйти от тени перед тобой. Откажись от своей идеи ехать в город на севере. Поезжай на юг, прочь из этой страны. А теперь исчезай. Иди домой темными улицами, и если у тебя есть чемодан, побыстрее собери его. Тень впереди настигнет тебя, если ты не послушаешь меня.
Цыганка встает и протягивает руку.
— А теперь дай мне то, что хотел дать.
— Я дал тебе пять, и дам тебе другие пять, если ты скажешь мне кое-что еще.
— И что это еще?
— Почему я не убегаю от той тени, что передо мной?
— Еще пять, и я скажу.
Он передает ей пятерку.
— Ты презираешь себя, и ты больше похож на тень человека, чем на человека, и еще за пятерку я отвечу на другой вопрос. У человека бывает много вопросов.
Он качает головой. В его глазах слезы.
— Тебе совершенно бесполезно желать удачи.
Олли уходит.
Олли и худая, нервно болтающая девушка лет тридцати через узкую деревянную калитку входят во двор. Только что кончился дождь; девушка встряхивает мокрый зонтик, ищет ключи; легкая одежда Олли промокла насквозь.
— Ну вот. Ключи — последнее, что я нашла в своей сумочке. Внимательнее к этим кирпичам — это старинные кирпичи патио — рабских кварталов, — говорит девушка, отпирая калитку.
— Здесь жили рабы?
— Да, во всех этих дряхлых домах в Старом Квартале — его еще называют Французским.
— Да, я знаю. Как здесь тихо, ни звука.
— Сейчас мне надо найти второй ключ, надеюсь, в этот раз мне повезет больше.
— Может, я поищу, у вас руки трясутся?
— Нашла! Нашла!
— Хорошо!
— Когда я искала свободную квартирку в этом квартале, было два варианта. Одна была очень недорогая, и там было много удобств, даже плита, чтобы готовить, другая, та, в которой мы сейчас окажемся — мне она совершенно не по карману — но я выбрала ее по причине, которую вы сейчас поймете.
Открывает калитку.
— Пожалуйста! Кто первый?
— Лучше вы, я не знаю вашей квартиры.
— Нет, вы первый. Мне интересно знать, увидите ли вы, почему я выбрала ее.
— Хорошо, я первый. — Они входят. Олли зажигает спичку.
— Нет, нет, никаких спичек!
— Мне кажется, вы выбрали ее из-за стеклянного потолка.
— Да, вы правы… Включить лампу, или света с неба хватит?
— Мне хватит.
— Мне тоже. У меня нет ни одного стула, вам придется выбирать между полом и постелью под ночным небом. Во-первых, вы очень меня обяжете, если снимете с себя все мокрое и вытритесь полотенцем. Вы разденетесь здесь или хотите пойти в ванную? Нет, нет, раздевайтесь обязательно здесь, и ложитесь в постель под стеклянной крышей, и смотрите вверх на облака, несущиеся там, как вереница гигантских роз. Они подсвечены неоновыми огнями города. Но мне хочется думать, что они светятся изнутри. На вас и не надето почти ничего, снимайте все, я вытру вас полотенцем.
— Я могу сам, даже одной рукой.
— Я знаю, что вы можете, но не отнимайте у меня этого удовольствия.
— Чего?
— Удовольствия. Я профессиональная медсестра, так что можете не чувствовать стеснения.
— Я и не чувствую. Я вообще мало чего чувствую. Как профессиональная медсестра вы можете мне это объяснить?
— Ложитесь под стеклянную крышу, и я попытаюсь объяснить. Мне кажется, это связано с… до того, как вы потеряли руку, вы чувствовали больше?
Олли издает неясный звук.
— Вы сказали да или нет?
— Да. Конечно.
— Как давно вы ее потеряли?
— Три года назад. Я был тогда спортсменом.
— И с тех пор вы чувствовали —…
— Все меньше и меньше и меньше.
— Вы чувствуете меньше, потому что чувствуете себя калекой. А должны чувствовать правду. Потеря одной руки делает вас похожим на античную статую.
— Это хорошо?
— Это делает вас более привлекательным.
— Некоторых искалеченность, может, и привлекает, но самих калек она не радует, это точно. Иногда — как у меня — она губит жизнь. Я живу загубленной жизнью, и мне это не нравится.
— Чем вы занимаетесь?
— Я — живу.
— Я имею в виду, на что вы живете.
— На том углу, где мы встретились, я стою каждый день с десяти утра и до полуночи.
— Зачем?
— Как вам сказать… Жду, пока меня снимут.
— У вас есть какое-нибудь место, место, куда вы можете пойти?
— Да. У меня есть комната.
— Уже три утра, а к семи я должна быть в больнице. Мне надо спать, а не дрожать от холода с проститутом.
— Вы хотите сказать — мне пора убираться?
— Боюсь, что именно это я и хотела сказать.
— Ухожу. Ухожу немедленно…
Вход в меблированные комнаты во Французском Квартале, видимый сквозь туман, едва рассеиваемый светом фонаря в отдалении. Высокие двойные двери, выдержавшие множество сражений. Краска облупилась. На одной из половин криво вырезано «Bitch[50]».
