Дзиро Осараги - Возвращение
Он взглянул на Тацудзо Оки, который пытался сохранить своё достоинство, и ему показалось, что перед ним сидит маленький истощённый человек, заслуживающий сочувствия, хотя, в действительности, это был Кёго, который был вынужден отступить.
— Я поступлю, как вы предлагаете, — сказал он мягко. — Но сначала я должен спросить мнение её матери. Она единственная является настоящим родителем Томоко. Ни вы, ни я не заслуживаем этого звания, и мы не можем пренебрегать её чувствами. Вы согласны, господин Оки?
Оки ничего не ответил. Чувство превосходства, которое он пытался сохранять до этого момента, разрушилось под пристальным взглядом Кёго, и его лицо приобрело потрясающе трусливый и рассеянный вид. Он не был готов к подобному обороту беседы, ибо собирался только нападать на Кёго в тех местах, где он был уязвим. Кёго догадался, что Оки затеял всё это только для того, чтобы спасти своё лицо, и сейчас он больше всего боялся за свою ничтожную репутацию.
Когда Кёго вышел из здания газеты, было уже темно, и ночь окрасила улицу в свои цвета. Спустился туман, делая очертания растущих вдоль тротуара деревьев менее чёткими и образуя тёмные пятна в неосвещённых местах.
Кёго шёл по узким переулкам в направлении центральной улицы Гиндза, и окружающую тишину нарушали только звуки его шагов по разбитому тротуару. Как и в ту ночь в Киото, когда, проводив Томоко, он возвращался домой, он испытывал неотвязное ощущение, что она идёт рядом с ним, мягкая и тёплая. Нет, в этот раз не только Томоко. Сэцуко шла рядом в эту ночь, конечно, молодая Сэцуко, которая была его женой так много лет тому назад.
Когда он обернулся, они обе, естественно, исчезли. Но знакомая фигура Томоко, её плечи и груди были настолько реальными, что её исчезновение казалось невероятным. Впереди через перекрёсток прогрохотал трамвай, окна которого сквозь туман испускали странный красный свет. Он внезапно появился и тут же исчез, почему-то вызвав у Кёго ассоциацию с его нынешней одинокой жизнью.
Кёго пытался вызвать у себя чувство ненависти к Тацудзо Оки, но не смог. Жалкое маленькое существо! И вот такой тип японцев будет процветать в новой Японии.
Прохожих становилось всё больше, и приходилось быть внимательным, чтобы не столкнуться с ними на узком тротуаре. Люди, люди, люди! «Несчётное множество людей», — думал Кёго. Он свернул в боковую улочку, чтобы избежать их, и увидел вывеску бара у входа в подземный этаж большого здания. Без малейшего колебания он спустился вниз по лестнице и вошёл в помещение, где никого не было, кроме молоденькой девушки за стойкой бара.
— Виски, — заказал он и затем заметил телефон. — У вас есть телефонная книга?
— Есть, — сказала она и, достав её из-под прилавка, положила перед Кёго.
Он пролистал страницы и нашёл номер Тацудзо Оки. Он должен быть ещё в газете на своём круглом столе, и если Томоко дома, он может позвать её. Девушка показала ему, как набирать номер.
— Алло! — В трубке послышался слабый женский голос. Он узнал голос Сэцуко, и его лицо напряглось.
— Томоко дома? Это из редакции… меня зовут Оно. Нельзя ли позвать её?
Трубка замолчала, и Кёго почувствовал, что он покрывается потом. Её голос не изменился! Он почувствовал, как сдавило ему грудь.
Голос Томоко был плохо слышен, так как на линии было много помех.
— Алло. Говорит Томоко… С кем я говорю?
— Это я. Ты знаешь, кто я? — спокойно сказал Кёго. — Это я.
Ответа не последовало, но через трубку можно было ощутить шок, который она испытала. Она продолжала молчать.
— Я должен кое о чём спросить тебя. Господин Оки не знает о твоей поездке в Киото, это правда?
Казалось, что Томоко заставляла себя говорить.
— Это правда. — Как видно, её мать стояла рядом.
— Всё как прежде? Дома ничего не случилось? Всё идёт как обычно?
— Да, особо ничего.
— Тогда хорошо, — сказал Кёго глухим голосом. — Я боялся, что у тебя могут быть неприятности. Я волновался и поэтому позвонил. Это всё. Если ничего не произошло, то я доволен. Я оказался в Токио на короткое время и сейчас возвращаюсь.
Томоко молчала.
— Помни, о чём мы говорили в Киото. У меня всё хорошо, я здоров… Спокойной ночи.
Кёго повесил трубку. Девушка за стойкой бара смотрела на него смеющимися глазами. Её лицо было ещё очень молодо.
— В чём дело? — строгим голосом спросил он.
— Обошлось недёшево, не так ли? — облокотившись на прилавок, спросила она вульгарным смеющимся голосом.
— Сейчас звонили, наверное, ей?
— Да ей.
— Надо расплачиваться.
— Наверное.
— Вы возили её с собой в Киото. Это недёшево. Возьмите меня с собой в следующий раз. Я вас хорошо обслужу.
Казалось, что это была единственная мысль в её голове, и она повторила её ещё раз.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать один. — Она рассмеялась. — А на самом деле, восемнадцать. Двадцать один — это, если считать по-японски.
Кёго залпом выпил виски, поднялся по лестнице и вышел на улицу. Он был абсолютно трезвым, но ему хотелось напиться. Он был в полной растерянности. Ему было жалко всех живущих людей, включая эту девушку в баре, настолько жалко, что он не мог перенести этого. Будучи за границей, он установил для себя цену человеческих существ и установил её так низко, что уже ничему не удивлялся. «Таковы люди», — говорил он себе, и ему не было нужды ни ненавидеть, ни жалеть. Он был безразличный наблюдатель и всеми силами охранял этот свой статус. Но почему его охватило чувство, что эти проигравшие войну солдаты, которых он видел в Малакке, вдруг оказались здесь рядом с ним в боковой улочке рядом с Гиндзой? И солдатский рюкзак, оставленный висеть на дереве около каучуковой плантации, тоже был здесь. Грязный рюкзак с приколотом к нему клочком бумаги: «Соль — не грязная».
— Соль — не грязная, — сказал он невольно громко.
Кто-то из прохожих, проходя мимо, задел его и, должно быть, услышал сказанное. Кёго посмотрел на него и затем схватил его за руку с непревзойдённой радостью выпившего человека.
— Ты?..
— Да, я. — Глаза другого сверкнули. — Как ты?
— Я в порядке! А в порядке ли ты, вот в чём вопрос. Как поживаешь?
Его тон был переполнен привязанностью, и он схватил Усиги за руку. С кем ещё в Японии он мог говорить откровенно, как ни с этим потерпевшим поражение в войне солдатом.
— Как твоя жена?
— Жалуется, но ещё жива, — ответил Усиги свойственным ему тоном.
— Между прочим, я должен сказать тебе, что последовал твоему совету и нашёл себе работу.
— Великолепно! — вскрикнул Кёго и потряс руку Усиги, которую всё ещё держал в своей. — Я рад. Это правильный шаг.
— Я не знаю, правильный или нет, но…
— А где?
— Компания по производству мыла. — На лице Усиги появилась улыбка. — Глава отдела доставки, так они называют меня. Глава — это преувеличение. Каждый день я контролирую погрузку мыла на грузовики и их отправку. Мне стыдно получать деньги, которые они мне платят.
— Почему же это?
— Ты спрашиваешь, почему? Ты разве не видел этих репатриированных, которых они почти голыми привозят в Японию? У них нет ни работы, ни жилья и им некуда податься. В то время как я, ну ты знаешь…
— Не говори так! — Кёго прервал его. — Ты тоже имеешь право на жизнь. Давай выпьем. Где-нибудь выпьем по рюмочке. Ты приезжаешь на работу из Камакура?
— Да. Компания находится недалеко отсюда.
Кёго чувствовал, как у него теплеет на сердце.
— Компания по производству мыла. Надо же!
— Они взяли меня на работу из милости подобно тому, как подбирают трупы на улице.
— Нет, это неправда. Они взяли тебя, потому что знали, какую бы работу они тебе ни поручили, ты выполнишь её честно. Откровенный, открытый, серьёзный человек, вот кто ты. Человек с твоими качествами в наши дни является редким и ценным товаром. И нет ничего плохого в том, что Тосисада Усиги занимается мылом.
Морщины углубились на лице Усиги и смягчили его жёсткость. В поношенном костюме и фетровой шляпе он мало что сохранил от своего прежнего достоинства, и только его осанка, прямая, как всегда, напоминала о его прошлом.
— Я не знаю Токио. Куда мы пойдём?
— Не спрашивай меня. Я сам никогда не знал Токио и со временем знаю его всё меньше.
Усиги горько усмехнулся.
— Иногда кажется, что я иду по иностранному городу.
— Что касается меня, то в иностранном городе я чувствую себя более спокойно, — с глубоким чувством сказал Кёго. — Здесь, куда бы я ни пошёл, всегда на кого-нибудь натыкаюсь.
— В последнее время я часто вижу во сне, что я снова в море на корабле. Хочу попытаться ещё раз выйти в море.
Усиги рассмеялся, но в его голосе чувствовалось смирение с судьбой. Сейчас он выглядел как совершенно обычный старый человек, и даже его гордость уже не выглядела такой несгибаемой, как прежде.
