Ариф Алиев - Новая Земля
— Сегодня не будешь, — согласился Сипа. — Никто тебе не даст! И завтра тоже.
Речь у Якута изменилась, он не заикался и слова не забывал, как на этапе и в трюме. Наверное, он вернулся в привычный холодный климат и поэтому выздоровел.
Сипу кто-то толкнул в спину.
— Сипа, придурок, шевели ногами!
Сипу толкнул Махов, он пришаркивал позади и из-за одышки никак не мог примериться, наступал на пятки.
— Сипа, ты ходить умеешь? Или не умеешь?
Сипа прибавил шагу, но Махов не успокаивался, ворчал:
— Вот ты мудаёб! Был колонистом 1-й категории. Меня Обезьян сразу во 2-ю перевел, а чем я хуже тебя? Другой бы радовался. Синие чай пьют, ракушки едят, водоросли, банка тушенки раз в неделю, они в «последний-мертвый» не играют. Мог бы стать членом совета. Они тушенку едят каждый день, одеколон пьют, на резиновых бабах женились, сосутся с ними, беседуют. У Обезьяна жена и дочка. Дочка целка, он ее замуж выдать хочет, но пока не решил, за кого. Мог бы ты на ней жениться.
— Да заткнись ты, силы береги. Целка не целка. Ты хоть помнишь, что это такое? Я не помню. И бабы у них не бабы, а баллоны резиновые. Это психом надо быть, чтоб на баллонах жениться.
На вышку залез Обезьян. Охранник поспешно затушил сигарету, встал смирно.
— Здравствуйте, господа колонисты 2-й категории.
Колонисты ответили хором, старались:
— Здравия желаем, господин начальник колонии!!!
— Проголодались, господа?
— Так точно, господин начальник колонии!!!
— Ну, погуляйте еще минутку. Сегодня обедает 1-й сектор.
— Шевелитесь, каннибалы! Не останавливаться!
Но колонисты замедлили ходьбу, никто не хотел оказаться у дальнего края сектора и потерять драгоценные секунды.
— Зря ты меня из пещеры вытащил, Иван Георгиевич. Лежал бы замороженный, твердый, меня бы лемминги грызли, а я бы ничего не чувствовал, потому что был уже в аду, и придумывал пытки, и дожидался, когда эта маньячины неандертальские ко мне попадут. Я терпеливый, я дождусь.
Колонисты считали секунды, топтались на месте и уже начинали пихаться, прикидывали, откуда и как будут бежать, чтобы быстрее оказаться в бараке. И все смотрели на Обезьяна.
А Сипа про другое думал. И меня отвлекал дурью своей.
— Иван Георгиевич, зачем тянуть? Я им прямо сейчас пытки придумаю. Зацени, Иван Георгиевич. Отрезаем дно у пластиковой бутылки, засовываем Обезьяну в дыхательное горло и кладем несколько скользких многоножек. Они по бутылке аккуратно вползают в горло, Обезьян задыхается, они ползут глубже и глубже, и заползают в легкие на самое дно, и шевелятся там. Вынимаем бутылку, он пытается выкашлять их, а они не выкашливаются, он задыхается от слизи, глаза вываливаются, и кровь течет вместо слез. Иван Георгиевич, знаешь, на кого Обезьян смотрит? На тебя и на меня. А спроси, почему?
— Почему?
— Потому что только я и ты на него не смотрим.
— Нет.
— Нет? С чем ты не согласен, Иван Георгиевич?
— Я не смотрю на Обезьяна. А ты на него смотришь. Иначе откуда ты узнал, что он смотрит на меня и на тебя?
— Убедительно, Иван Георгиевич. Умный ты. А Обезьян дурак, не понимает, с кем связался.
Обезьян и в самом деле смотрел на меня. А я на него не смотрел, я не боялся услышать страшную команду.
— Не буду я ему в дыхательное горло совать многоножек. Лучше я его сожру. Не всего, конечно, другим оставлю. Но прошу позволить мне начать. Хочу начать, пока он целый и живой еще. Глаза посолю и высосу, уши сырыми съем, я хрящиками люблю хрустеть.
И банки затряслись, до чего же звук противный.
— Закончить прогулку! 1-й сектор на месте, остальные приготовились к игре!
— Последний — мертвый, господа!
Колонисты побежали из секторов, устроили свалку возле порога.
— Мухой срыгнули, каннибалы! Последний — мертвый!
Сипа вовсю размахивал кулаками у порога, а я еще не вышел из сектора. Сипа обернулся, чтобы посмотреть, где я, и пропустил сильный удар.
Махов прорвался в тамбур, он задыхался, рычал, укусил кого-то, упал.
Меня откинули в сторону, на межсекторную стенку, я ударился головой и на несколько секунд ослеп от боли, но Сипа успел меня схватить, протащил на порог, втолкнул в тамбур, прижал к стене, а сам схватился за вешалку, не оторвешь. Хотя на дворе оставались еще несколько колонистов, в тамбуре отчаянно дрались, прорывались в барак. И не важно было, кто вошел в барак последним, важно, кто окажется слабее. Кого-то толкнули на печку. Моряка били по голове чайником, кипятком обварили, он упал, но дополз до шконки и, прежде чем потерять сознание, успел в нее вцепиться.
А Махову не повезло. В кровь избитого, его выбросили во двор. Он с разбегу вломился в стоящих в тамбуре колонистов, но его опять выбросили. Он задыхался, никак не мог сделать полный вдох, пинал кого-то по ногам, и его пинали — те, кто в тесноте сумел дотянуться. Он споткнулся о ступеньку и ушиб колено и, смирившись, сел у порога и заплакал, как истеричный ребенок, громко всхлипывая и прихлебывая воздух.
— Кто сегодня проиграл, господа?
— Махов! — крикнули Обезьяну из барака.
Обезьян поднял руку.
— Колонист 2-й категории Махов объявляется мертвым.
Повара 1-го сектора подошли к Махову, сняли с него куртку, стянули сапоги. Он сначала не сопротивлялся, а потом, взвизгнув, оттолкнул повара, и его ударили по голове, пнули, стянули штаны.
В тамбуре было по-прежнему тесно. После драки колонисты уже не спешили внутрь, остались посмотреть на приготовления. Всем было интересно, ведь на месте Махова мог оказаться каждый. Мы с Сипой стояли близко у выхода и видели всё.
Голого Махова положили на спину, связали ему руки и ноги.
— Воды дайте, гадёныши.
Махов задыхался.
— Воды!
У печки, в шаге от выхода стоял бачок с водой. Может быть, кто-то и хотел бы дать смертнику воды, но страшно было выйти из тамбура во двор, никто не знал, как среагирует на это Обезьян, охранники, да и колонисты 1-го сектора вдруг потребуют добавить им на обед еще одного. Если бы я вышел. Обезьян вполне мог устроить колонистам 1-го сектора праздничный обед. Я боялся выйти, да.
— Напиться дайте. Прошу. Пожалуйста. Стакан воды.
Махов заплакал, завыл, заскулил.
Охранник перебросил через ворота обрезок металлической трубы.
— Водички!
Повара продели в петли трубу и на раз-два подняли, как охотники поднимают убитого кабана.
— Подождите!
Сипа подбежал к бачку, схватил первый попавшийся стакан, немытый, с окурками на дне, вытряхнул, налил воды. Стараясь не расплескать, он вышел во двор, поднес Махову стакан, наклонил.
— Пей.
Махов пил, а Сипа наклонял стакан, следил, чтобы удобнее было пить.
Повара ждали. Трубу не осмелились опустить, но и не уходили.
Вода в стакане кончилась. Махов захрипел, он хотел что-то сказать Сипе.
— 1-й сектор, хотите без обеда остаться?
Принесли ведро, перерезали горло.
Сипа вернулся в тамбур, поставил пустой стакан на бачок.
— Что скажешь, Иван Георгиевич?
А что я мог сказать?
18
В бараке полутьма, свет проникает через откинутый дверной полог и через щели в заделанных камнями оконных проемах. Жарко растоплена чугунная печь с эмалированными боками. На печи чайник и кружки с водой.
Я, Сипа, Якут и Моряк сидели возле и молчали. Я думал, что дальше-то, и не мог придумать что. Остальные тоже грустили.
Волынец, колонист из 1-го сектора, вскипятил воду в кружке и, громко прихлебывая, пил.
— Пить охота. Пью, пью, не напиться.
— Пересолили? — спросил Моряк.
— Что?
— Бульон.
— Бульон — да. И перца бухнули. А мясо нормально.
— Как вообще-то?
— Что?
— Махов вкусный был?
— Мякоти мало, одни жилы. И кровь жидкая. Хотели колбасу сделать, не получилось. Не затвердела.
— И что?
— По кружкам и выпили. Сгустки ложками.
— Пересолили?
— Что?
— Кровь.
— Каждый сам солил.
— Я бы кровь не стал есть.
— А что?
— Я бы вылил.
— Так бы и вылил?
— У него кровь больная. Лейкоз или гемобластоз что-то вроде, он говорил. Теперь и вы заболеете.
— Чем?
— Чем-нибудь. На выбор.
— Что такое лейкоз?
— Проплыли. Красный сигнал на клотике.
— Моряк, а ты вроде дружил с Маховым?
— Тут подружишься, как же. Два протяжных гудка, один короткий, и друг из тебя кровяную колбасу сделает.
— Ты в своем секторе дружи.
— Артрасчеты, наверх! По местам стоять к артиллерийской атаке!
К печке подошел Шрам, попросил разрешения и подсел к нам.
— Вы не злитесь на меня, парни?
— Тебе сказали, не злимся.
— Я от голода. Увидел, еще двое лежат, обрадовался. Первая мысль: сегодня мяса нажрусь, пока горлом не вылезет.
Шрам замолк. И другие молчали. Долго, может быть, час. Сипа сходил, червей выплюнул, остальные сидели и молчали.
