Джонатан Летем - Бастион одиночества
Мингус сидел на краю причала и, сгорбившись, выжимал накидку. На цементной плите под ним разрасталось темное водное пятно. Дилан, подбежав, молча уставился на него.
— Вот это да! — сказал Мингус.
— С тобой все в порядке?
— Я плавал, приятель. Хотя и понятия не имел, как это делается. — Он говорил изумленно, но спокойно и кивал на воду.
— Что ты имеешь в виду?
— Как рыба, Ди-мен.
— Думаешь, кольцо научило тебя плавать?
— Или летать под водой — не спрашивай, я не знаю. Но, черт возьми, я как будто был Акваменом.
Они побрели в сторону Дин. Запланированная на сегодня борьба со злом так и не состоялась, и в последующие дни они почему-то обходили мост стороной. Костюм Аэромена Мингус высушил, а потом закинул на полку на несколько недель, в течение которых оправлялся от падения и собирался с духом. Дилан не торопил его, размышляя о таинственной силе кольца. Каковы ее пределы? Почему Аарон К. Дойли отказался от всего этого? Дилан надевал кольцо на палец, наполнял ванну, опускал туда голову, пытался дышать, втягивал воду в легкие, кашлял, когда она обжигала ноздри.
«Рентгеновским» зрением кольцо не наделяло. Мингус и Дилан удостоверились в этом, проведя волнующий вечер в попытках рассмотреть, что находится под платьем у проституток на Пасифик и Невинс и у белых девочек в «Баскин Роббинс» на Монтегю, но так ничего и не увидев.
— Постой, постой, кое-что я все же рассмотрел.
— Теперь моя очередь.
— О черт! Она без трусов.
Последнюю операцию в тот год, когда Дилан начал учиться в Стайвесанте, они провернули во время сильного снегопада, через две недели после Дня благодарения. Дилан шел по Стейт-стрит, а Мингус следовал за ним, перепрыгивая с одной крыши на другую. С той поры, когда им удалось спасти китайца, побросавшего на тротуар деньги, они считали участок Стейт-стрит между Хойт и Бонд самым подходящим для борьбы со злом местом. От Дин и Берген его отделяло приличное расстояние, поэтому знакомые здесь практически не попадались, к тому же тут всегда было темно из-за разбитых фонарей. Сегодня, вероятнее всего, Дилана могли лишь обстрелять снежками. Так оно и вышло. Попавшийся навстречу подросток-пуэрториканец зачерпнул горсть снега с ветрового стекла припаркованной у обочины машины и, когда Дилан прошел мимо, бросил комок ему в спину.
Дилан резко развернулся.
— Какого черта тебе надо, сукин сын?
В этот момент слетевший с крыши Мингус запихнул пуэрториканцу за шиворот пригоршню снега. После этого они помчались прочь, Аэромен на ходу, прямо на морозе, стащил с себя костюм.
Днем Мингус, ночью Аэромен. Рассказывать кому-нибудь в Стайвесанте об их похождениях не было желания. Дилан даже не пробовал делиться впечатлениями с Тимом Вэндертусом и Габриелем Стерном. А несколько дней спустя приключения отступали на задний план, и Дилану начинало казаться, что Мингуса и Аэромена отделяет от него миллион миль, что они живут где-то в другом мире. Кроме того, как раз сейчас то, чего неосознанно ожидали Тим и Габ, наконец явилось к ним.
У него уже имелось всем известное название: панк. Панк был новым поветрием и поддерживался парнями из «Секс Пистолз», «Токинг Хедз», «Чип Трикс». Проникнуться их идеями, понять, что ты духовно связан с ними, — вот в чем состояла главная задача начинающего панка. Волосатики же панк не признавали, и уже одно это о многом говорило.
Однажды Тим явился в школу в ошейнике с шипами и показал Дилану и Габу, как он застегивается — на обычный замок. Габ неделю неуверенно над ним насмехался, а потом купил себе кожаную куртку с множеством застежек-молний и заклепок, от которой воняло почти так же, как от красок Авраама. Для придания куртке бывалого вида Габ хлопал ею по здоровенному булыжнику в парке. А она все равно выглядела новой. Быть может, сам Габ ей не соответствовал — со своими кудрями, падавшими на уши. Еще неделю спустя Габ и Тим сделали друг другу новые прически — маникюрными ножницами. Куртка Габа мгновенно преобразилась.
Теперь оба курили сигареты.
Габ украсил предплечье миниатюрной свастикой, сделанной при помощи бритвы.
— Знаете, что со мной сделают предки, если увидят это? — шептал он таким тоном, будто был захвачен в заложники сатанистами и те вынудили его сказать в телефонную трубку сумму выкупа.
Твое внимание неожиданно привлекли девочки с коротко подстриженными, выкрашенными в черный цвет волосами. Саркастические, бледные, плоскогрудые, они ворвались в твою жизнь новым ароматом, который раньше ты не замечал.
Хотя у некоторых вообще-то была грудь. Это не вписывалось в эстетические нормы панков, но в качестве исключения устраивало всех.
Дилан вдруг почувствовал, что стыдится пластинок Рейчел — ее «Блайнд Фейт» и «Криденс Клиэруотер Ривайвл». Он отнес их в пункт обмена записей и вернулся домой с «Дайте подлиннее веревку» Клэша.
Стив Мартин пел для детей.
Бояться теперь было практически нечего. Четырнадцатая улица и Первая авеню задыхались от зла и грязи, но народу там всегда толпилось предостаточно, так что к тебе почти не приставали. А может, ты просто вышел из возраста несчастной жертвы, хотя каких-то цензов в этом смысле не существовало и следовало все время оставаться начеку. Какую-то девочку, виолончелистку, твою ровесницу, в Гарлеме на Сто тридцать пятой улице столкнули с платформы метро; поездом ей оторвало руку, но в результате какой-то поразительной операции конечность удалось сохранить. Весть об этом происшествии повергла детей и родителей в шок. По счастью, ты не учился играть на виолончели и не ездил из Манхэттена в Гарлем: по крайней мере от подобного ты был застрахован.
Единственная возникшая проблема была связана с кожаной курткой. Курткой Габа. Какой-то пуэрториканец лет восемнадцати-девятнадцати — высокий, с усами и животиком, похожий на грушу, очевидно, считавший себя самого отдельной группировкой, — на Четырнадцатой улице между Второй и Третьей подкараулил момент, когда Габ в своей новой куртке отделится от сотни других учеников Стайвесанта, преградил ему путь и предложил «мирно побеседовать».
— Померимся силой?
— Чего? — Габ недоверчиво прищурился.
— По-моему, ты крепкий парень. Силой померимся? — Парень ткнул Габа в плечо. Тот обернулся на Тима и Дилана, отступивших назад.
И отчетливо произнес:
— А по-моему, я вовсе не крепкий.
— Ты куда-то входишь?
И опять ты сталкивался с системой кодов, на этот раз с панковской иронией — ненавистью к самому себе. Пуэрториканское население Земли о ней, наверное, еще и не слыхивало. На парне была джинсовая курка и никаких опознавательных знаков, за исключением привязанного к ремню брюк красного носового платка, который, возможно, что-то да означал. Габ опять оглянулся, но Дилан и Тим отошли еще дальше. Люди вокруг спешили по своим делам, разборка двух остановившихся посреди тротуара подростков никого не интересовала.
Ирония Габа улетучилась, и он промямлил:
— Я просто ношу ее, это ничего не значит.
Дилан сразу определил, что готовность Габа раболепствовать — это отзвук былых унижений в школьных дворах, вспоминать о которых у них было не принято. Голос Габа прозвучал почти как мольба Артура Ломба: «Не могу дышать».
— Не носи ее здесь, понял? А то она станет моей.
Оттого, что улица кишела людьми, не было никакого толку, и потому Габ чувствовал себя еще более униженным. Несмотря на подбадривания Тима, он до смерти боялся новой встречи с тем пуэрториканцем и несколько недель ходил по Четырнадцатой только в компании обоих друзей, но даже тогда двигался как обмороженный и постоянно оглядывался по сторонам, а куртку надевал со страхом — хоть это и шло вразрез с его панковской ориентацией.
И именно в тот день, когда они наконец оправились от встречи с пуэрториканцем, когда народу вокруг было видимо-невидимо, он опять, будто из-под земли, возник перед Габом и прижал его к обочине.
— Я ведь предупреждал тебя. Теперь мы точно померимся силой.
Лицо Габа сделалось красным, как помидор. Он тихо пролепетал:
— Я не хочу с тобой драться.
Спас Габа не Дилан и не Аэромен, а Тим — спокойно и даже красиво. Подошел к ним, извлек из внутреннего кармана куртки пачку «Мальборо» и показал пуэрториканцу.
— Куришь? — Он достал сигарету и засунул в рот. Пуэрториканец задумался, а Тим продолжал: — Оставь ты его в покое, старик. Мой приятель ничего никому не доказывает.
Обидчик взял сигарету и, не глядя на жертву, совсем другим, беззлобным тоном произнес:
— Пусть твой приятель больше не показывается мне на глаза в этой куртке.
— Хорошо, хорошо.
Впервые за все это время Дилан и скорее всего Габ тоже заметили, что Тим выше их и круче, вернее, что крутой из них троих только он. Ошейник с шипами Тим больше не носил, а безумная панковская стрижка очень ему шла, смотрелась совсем не так, как на кудрявой голове Габа. Когда они затевали борьбу перед школой, побеждал, если вспомнить, в основном только Тим, а «Спрайт» или «клитор» приходилось выкрикивать Габу. А вообще-то в последние несколько месяцев они почти не боролись. Тим теперь постоянно прогуливал занятия, уроки практически не делал, в то время как Габ и Дилан на подобное не отваживались. Как-то раз Тим появился в парке с подведенными тушью глазами и в шляпе как у Джеймса Дина. Но никто об этом даже не заговорил. В восемь утра перед занятиями Тим курил с хиппи травку, а Габ, раздражаясь, ждал его в сторонке, облаченный в свою куртку, которую сам не смог бы уберечь.
