Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
— Итак, Опостен. От вас требовалось выполнить следующее задание: «опишите образец А». Вы написали: «Мне кажется, это бугристость болшеберцовой кости. А может, одно из тех отверстий, которые я так и не смог запомнить.
Слава Богу, что существует страховка против врачебной ошибки». Так ведь?
Я улыбнулся собственному остроумному ответу. Она спросила:
— Вы, правда, хотите стать доктором? Или хотите играть доктора в мыльной опере?
Сначала я страшно обиделся, потом увидел выражение ее лица и понял, что она совсем не собирается делать мне гадости, просто ожидает честного ответа на вопрос. Поэтому я ответил:
— Я действительно хочу, чтобы меня уважали, как доктора. И хочу носить белый халат. И звание тоже хочу.
Но... мне кажется, что на самом деле мое место в каком-нибудь шоу.
—А мне кажется, — она откинулась на спинку кресла, — что в вас очень сильно творческое начало. Почему бы вам не заняться чем-нибудь действительно творческим? Английским или театром, скажем?
Плечи мои поникли, а во рту пересохло. Я чувствовал себя полностью уничтоженным. Объяснил, что английский успешно заваливаю.
-—Мне бы очень понравилось писать, но в курсе английского этого совсем нет. Кроме того, конечно, что я пишу самостоятельно. А то, чему там учат, мне совсем не интересно и не нужно. Например, запоминать предложные обороты. Мне не нужны предложные обороты. Казалось бы, в курсе английского должны учить писать. А там этого не делают.
— Вы должны пройти массу вещей, которые вам не нравятся и которые не считаете для себя нужными. До курса английского сочинения идет грамматика. Это как в строительстве. Сначала закладывают фундамент, а уже потом строят, строят и строят.
— Наверное. — Я знал, что она права, но знал и то, что просто не создан для обучения. Даже в колледже. Парадокс заключался в том, что я очень хотел учиться в колледже. Однако для этого мне требовались навыки занятий и знания, которые я должен был получить в старших классах школы.
Такая вот незадача.
Поэтому еще до конца семестра я ушел из общинного колледжа Холиока.
А через неделю после моего отчисления, вечером, когда мы с Натали были дома, в своей маленькой квартирке, позвонила мать и сказала, что должна меня увидеть. Приедет за мной через час.
— Зачем? В чем дело? — заволновался я.
— Все расскажу при встрече, с глазу на глаз.
Так же неожиданно, как торнадо срывает крышу с дома и оставляет обитателей рассматривать облака из развалин того, что еще недавно было гостиной, все закончилось.
Я больше не собираюсь иметь дело ни с доктором Финчем, ни с кем бы то ни было из членов этого семейства.
Мы сидели в ее машине, в том же самом старом коричневом фургоне «аспен». Она курила все те же сигареты «Мор», я, как всегда, — «Мальборо лайт». Мать выглядела совершенно спокойной, даже скучной. И совсем не казалась ненормальной.
— О чем ты? — На заднем сиденье я заметил чемодан, а рядом с ним ее широкополую соломенную шляпу.
— Это копилось долгие годы, Огюстен. Ты многого не знаешь и не понимаешь в моих отношениях с доктором Финчем. Однако долгие годы он лечил меня способом, который я считаю вредным и, ну, очень неправильным. Как это?
— Много лет назад, когда у меня случился психический срыв в Ньюпорте, помнишь?
Я медленно кивнул, словно под водой. Все двигалось сейчас слишком быстро, стремительно, и ее слова воспринимались словно сквозь туман.
— В комнате мотеля он меня изнасиловал.
-Что?
—Доктор контролировал меня, манипулировал и эмоционально, и при помощи лекарств. Он очень больной человек, и вот только сейчас я начинаю по-настоящему это понимать. — Она выбросила за окно погасшую сигарету и закурила новую.
— Понимаю, у тебя шок. Но это накапливалось годами. И сейчас мне необходимо уехать одной, чтобы хорошенько подумать. Доктор очень зол на меня. Я должна уехать.
Я ощущал себя совершенно обманутым. Одураченным. Я был в ярости. А еще чувствовал то, что и всегда в случае поражения: полнейшее оцепенение.
— Знаешь, я должен возвращаться домой. Просто не знаю, как все это воспринимать. — Я вылез из машины, но мать поймала меня.
— Пожалуйста, подожди. Мне очень жаль. Я сознаю, что для тебя это все поистине ужасно. Для меня тоже. Но я права, Огюстен. Он очень опасный человек, и я не могу понять, почему у меня так поздно открылись глаза. Я хочу, чтобы ты...
Я вырвался, захлопнул дверцу и побежал наверх, домой. Когда я вошел, Натали стояла в углу кухни и смотрела на меня.
— Я только что разговаривала по телефону с отцом, — сказала она. — Твоя мать окончательно лишилась рассудка.
Я рассказал Натали про разговор с матерью.
— Херня, — отрезала она. — Огюстен, твоя мать совершенно невменяемая. Посмотри на свою жизнь, на себя.
Она тебя бросила, когда тебе было двенадцать лет, отправила жить в нашу семью. И ты можешь ей верить?
— Я уже не знаю, чему и кому верить, — ответил я.
— Верь мне, — сказала она. — Я знаю папу. Знаю, что он немного странный... ну хорошо, даже не немного. Но он не больной и не псих. Он никогда бы не стал ни насиловать твою мать, ни накачивать ее лекарствами. Все это чушь собачья.
Однако я верил тому, что сказала мать. Нутром верил. В конце концов, не раз случалось, что я приходил к нему в кабинет пожаловаться на жизнь, а он протягивал руку за голову и давал мне первый попавшийся пузырек с лекарством. Мелларил, ативан, валиум, литевые таблетки, то-разин. Все это я проглатывал, как конфеты. А что касается насилия, то доктор Финч выглядел достаточно похотливым старым толстяком. Я вспомнил его мастурбаторий. Множество «жен».
Натали понимала, в каком направлении идут мои мысли. Чувствовала, потому что очень хорошо меня знала.
— Не позволяй ей деформировать свой ум, — заключила она.
— Это все так... шокирует, — признался я.
— Да, — печально согласилась она, — действительно шокирует.
Весь вечер мы больше почти не разговаривали. Что-то между нами произошло. Вдруг образовались два враждующих лагеря. Натали хотела, чтобы я поддержал ее. Хотела, чтобы утром я поехал к ее отцу, заверил его в собственной преданности и осудил ненормальную мать, отказался от нее. А мать хотела... чего? Полагаю, она хотела, чтобы ее оставили в покое. И совершенно определенно больше не хотела, чтобы я общался с Финчами.
Однако Натали носила фамилию Финч. И она была моим лучшим другом.
— Да уж, нам придется нелегко, — заметила она перед тем, как мы пошли спать. — Мы оказались в самом пекле.
Сохранить дружбу будет нелегко. Все очень серьезно, Огюстен. Ты должен принять решение.
Итак, вопрос встал ребром: кто я — один из Финчей, гадающих о будущем на дерьме, или сын собственной невменяемой матери?
В конце концов, я решил, что я не то и не другое.
Посреди ночи, не попрощавшись, даже не собрав вещи, я ушел из нашей квартиры, ощущая себя шпионом или, скорее, актером из мыльной оперы, играющим шпиона. Просто надел на плечи рюкзачок и поехал в мотель, где и дождался утра.
На следующий день я не позвонил Натали. И через день тоже. Плавал в закрытом бассейне, куда мочится кто ни попадя, ел сандвичи из автомата. Решил, что нам с Натали нужно побыть врозь, пока все как-нибудь не прояснится. Когда я наконец ей позвонил, она оказалась очень расстроенной.
— Где тебя черти носят? — яростно закричала она в трубку.
— Живу в мотеле. Решил, что должен побыть один.
— Папа весь извелся. Чувствует, что в этой истории ты становишься на сторону матери. А ему нужна твоя поддержка. Он хочет отправить ее в больницу.
У меня по коже поползли мурашки. Так случается, когда смотришь фильм ужасов, а потом вдруг понимаешь, что убийца на самом деле наверху, прячется в стенном шкафу, и был там все время.
— Не думаю, что она нуждается в госпитализации, — ответил я.
— В каком ты мотеле? Мы приедем и заберем тебя.
Я молча повесил трубку.
На той же неделе я нашел квартиру по карману в трущобах Холиока, в Массачусетсе. На верхнем этаже здания, где я жил, не было окон, зато была горячая вода. А поскольку я привык делить пищу с тараканами, мыши меня не беспокоили.
Нашел я и работу — в только что открывшемся ресторане «Граунд раунд», в Нортхэмптоне.
«Привет, меня зовут Огюстен, и я буду вас обслуживать» — все, что я должен был держать в голове. Я впал в состояние лунатизма, ходил, как во сне. Наступило время, когда самое плохое, что могло со мной приключиться, — это разлить на фартук французский соус. Я чувствовал себя в полной безопасности, потому что знал: никто из Финчей сюда не придет. Их дом был довольно далеко отсюда.
Мать тайно сняла себе квартиру в Сандерлэнде, за много миль от Финчей.
— Дороти во власти доктора, и я не могу ее вырвать, — призналась она мне по телефону.
